Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот как-то в июне, поливавшем город очередным мелким скучным дождём, Жердь не выдержал первым застой в выполнении наших планов. Надо было снимать достижения передовой советской науки и техники, удаленные пока от простого люда. А мы сидели под крышами и жевали сопли как последние слабаки и трусы, до полусмерти перепуганные каким-то дохлым дождиком.
– Работать надо, – мрачно сказал Жердь. – Теряем навык. Не растём. Не оттачиваем мастерство.
И так он это красиво завернул, так убедительно, что нам стало и больно, и стыдно.
– Пойдем и снимем цеха нашего завода искусственного волокна. Ведь никто почти не знает как делают вискозу или искусственный шелк, да и вообще синтетику. Новое ведь слово в науке и технике! – предложил Жук.
– Вот где действительно новое слово и воплощение высот разума человеческого, – не менее красиво и убедительно стал излагать я заученными из газет трафаретными фразами: – так это в нашей противовоздушной воинской части. Там мы знаем каждый кустик и каждую антенну. А люди простые? Что известно им о сложнейшей аппаратуре? О радарах, высотомерах, средствах планшетного радиослежения за всем, что в воздухе!? Там, в квадрате, оцепленном трёхметровым, забором работают приборы, которые можно назвать шедеврами безграничной силы человеческого разума! А мы тут головы ломаем, чем поразить народ! Позор!
Пацаны обалдели от столь насыщенной умом речи моей, воспрянули телом и духом, подняли руки и проголосовали все двумя словами:
– Немедленно едем!
За час мы собрали всё что надо, накачали шины велосипедов своих, проверили смазку осей, натяжение цепей, нацепили на себя то, в чём пришли ко мне по дождю, – брезентовые накидки.
– Вперед! – сказал Жердь. И рванул в слякоть первым.
А уже через двадцать минут мы проскочили мост и вырвались в гладкую степь.Трава полегла, но грунт был твердым. Таким же твердым как наша воля и желание поразить население уникальными снимками.
– Считайте, что насчёт публикации в газете я уже договорился, – хвастливо крикнул я, пытаясь удержать кеды на мокрых педалях. – Страницу целиком отдадут, не меньше!
Пацаны одобрительно засопели. Ехать нам было всего около двадцати километров. А для бешеной собаки, как известно, семь верст – не крюк. Хорошо, что никто в такую погоду нас не видел со стороны. Ибо слишком уж дерзкое являли мы своим велосипедным караваном зрелище. Мотались мы в эту часть постоянно. В одной из глав я уже об этом говорил. Нас там знали, любили и считали своими.
Дорогу мы себе накатали. Путь со временем изучили тонко и укоротили его до предела. Хотя, конечно, глубокие балки приходилось стороной обходить, да два больших бугра, непонятно кем и как поднятые над ровной как обложка книги степью. Но всё равно экономили при рациональном движении километра три и минут двадцать времени. Дождь, конечно мешал. Вот в городе он, как ни пыжился, а перекрыть полностью перспективу не мог. Сквозь него и дома дальние просматривались, даже согнутых, семенящих мелкими перебежками прохожих можно было различить между струями. А в степи нет ориентиров при таком дожде. Пелена. Серая вблизи от глаз и почти фиолетовая вдали. Мы ехали практически наугад, потому как то, что мы в сухую погоду считали маяками, исчезло за непрозрачной стеной, сделанной из плотных тонких струй. Ехали по скользкой траве и рыхлым от воды кочкам, естественно, медленно и до КПП добрались часа через три.
Дежурный на «пропускном» дверь в коридор держал открытой, а сам стоял на ступеньке перед входом в такой же «брезентухе» с колпаком. На сапоге его стоял приклад карабина СКС, а во рту торчала дымящаяся «беломорина», которую и дождь не мог сгубить. Дежурный был новенький, из последнего, видно, призыва. И нас не знал.
– Стой! Кто идет!? – строгим голоском крикнул он чётко по уставу и оторвал карабин от сапога. Держал он его дулом вверх, но в нашу сторону.
– Свои! – крикнул я так громко, что струйки небесные от крика расступились на миг и пропустили слово в уши дежурного.
– Пароль знаете? – распетушился боец. – А для «своих» годочка по четыре бы вам прибавить надо. Кто такие? Как попали в расположение части?
– Ты ещё постреляй в нас, – сказал Жердь. – Увольнительную дадут. В степь отпустят сусликов погонять. А пристрелишь кого, так могут и домой отпуск дать на неделю.
– Эй, солдат, ты по рации свяжись с командиром, старшим лейтенантом Усольцевым, – я подошел поближе к дежурному. – Скажи, что подшефные ваши, сыны полка Чарли, Жердь и Жук прибыли из города для дальнейшего изучения устава и для отработки строевого шага.
– Чего, другая погода под это дело вам не подходит? – уже помягче грызнул нас боец, но рацию включил и они с Усольцевым стали шипеть и трещать внутри погодных помех.
– Какой устав? Какая строевая подготовка? Что там за хрень, дежурный? – шипел Усольцев. – Кого принесло там? Не ждём мы никого.
– Скажи слово «Чарли», – толкнул Жук дежурного в локоть.
– Тут Чарли какой-то и с ним два пацана. Все на велосипедах. Без оружия.
– А, Чарли! – расслышал наконец старлей. – Это свои. Пусть Никишин их ко мне проведет. Отбой связи.
Дежурный ушел в комнату КПП будить Никишина, которого мы тоже не знали. Пока он будил, мы могли бы успеть провести минимально три диверсии. Подорвать гранатами все три радара, высотомер, склад с горючим и оружейную комнату. Минут пятнадцать боец пытался поставить Никишина в вертикальное положение. Взрывать, конечно, мы бы не стали ничего у наших друзей. Но пока шла затянувшаяся побудка, я открыл футляр, висевший на ремне прямо над животом под брезентовой накидкой, вошел во двор и прямо из-под козырька крыши КПП сделал несколько снимков. Сквозь дождик на фоне огромного забора прекрасно влез в кадр общим планом автопарк части почти целиком. Потом я по три раза щелкнул издали небольшое, но впечатляющее антенное поле. Идущие вниз от серебристых мачт блестящие нити антенных растяжек, большие гнутые в круг пруты металла, внутри которых крепились антенны-сетки. Круги эти поворачивались на высоте десяти метров на столбах
