Темный ангел - Салли Боумен

После этих слов наступило молчание, я наклонилась к ней.

– Роза… эти симптомы. Что они собой представляют?

Роза старательно перечислила их. Это было очень похоже на грипп.

– Ты и сама поймешь, когда почувствуешь их, – сказала она.

– Ты уверена, Роза?

– Я женщина! – В ее голосе звучала торжественная нотка. – Конечно же!

И в эту минуту во внезапном приступе откровенности я рассказала Розе о Бобси Ван Дайнеме.

Строго говоря, рассказывать было почти нечего. Боюсь, что это не остановило меня.

Я много лет дружила с семьей Ван Дайнем, из молодых близнецов я всегда больше любила Бобси. В то лето, когда я призналась Розе, Констанца была в Италии. Оглядываясь назад, я подозреваю, что с ней был Бик Ван Дайнем, который к тому времени основательно пил. Во всяком случае, Бика не было на Лонг-Айленде, и родители лишь смутно предполагали причину его отсутствия.

Без брата-близнеца Бобси Ван Дайнем явно тосковал. Он пребывал в подавленном состоянии духа; его любовь к проказам сошла на нет. Он явно уставал от внимания девушек, от партий в теннис, от игр и развлечений, которыми в то лето занималось семейство Ван Дайнем.

Похоже, он был склонен к разговорам – и хотел разговаривать со мной. Как-то на уик-энде я была приглашена в их дом, пришла я и на следующий. Бобси нравилось прогуливаться со мной по пляжу, где он сбрасывал привычную личину и молча смотрел в океан. Он любил гонять по ночам в новой машине «Феррари», но не в той, в которой он потом разбился. Порой он устраивался на балконе вместе со мной, и мы сидели там, слушая танцевальную музыку, которую доносили до нас порывы ветра, случалось, он говорил о Бике или о его дружбе с Констанцей, нередко каким-то окольным уклончивым образом, словно в ней была какая-то тайна, не дававшая ему покоя.

В один из таких вечеров на балконе он после долгого молчания поцеловал меня. Это был грустный, вежливый и полный сочувствия поцелуй, но тогда я этого не знала, у меня не было опыта в поцелуях.

Я должна была бы забыть этот инцидент – я не сомневалась, что Бобси так и поступил, – не будь моего посещения Розы, не будь этого долгого дурацкого подстрекательского разговора. Эти беседы вызывали у меня желание испытать, что такое любовь: расстаться с предположениями, испытать наконец опыт этих тонких странных чувств, о которых я читала в романах; оттуда был всего лишь шаг до убежденности, что я влюблена, особенно когда рядом находилась Роза, дававшая советы и ободрявшая меня.

Фантазии – и те, о которых я узнала из книг, и те, что являлись из рассказов Розы, – обуревали меня. Снова получив приглашение к Ван Дайнемам, вскоре после этого первого разговора с Розой, я вцепилась в Бобси Ван Дайнема так, что мне и сейчас стыдно вспоминать. Мои усилия скорее всего были глупы; они были полны смущения и отчаяния, и они увенчались успехом.

Бобси, который при своей легкомысленности был не очень принципиален и – теперь-то я это понимаю – глубоко несчастен, подчинился. Я флиртовала с ним, в ответ он флиртовал со мной. Мы то и дело выбирались на пляж, часто устраивались на балконе. Здесь, в виду океана, несколько недель спустя Бобси опять поцеловал меня. Он сказал усталым голосом:

– В самом деле, почему бы и нет?

В виду океана, на его фоне началось и так же кончилось мое первое любовное приключение.

Оно было кратким. Если я отчаянно старалась убедить себя, что влюблена, Бобси изменить было невозможно. Я была неуклюжа; Бобси был достаточно юн, никто из нас в то время не понимал, что такое процесс саморазрушения. Бобси продолжал на полной скорости гонять свою стремительную машину, он старался казаться прожигателем жизни и проявлять галантность. Я же отчаянно пыталась не обращать внимания на ширящуюся пропасть между реальностью и ожиданиями.

Несколько недель мы играли полагающиеся нам роли. Мы могли танцевать щека к щеке под пластинки Френка Синатры. Мы отправлялись на долгие ночные прогулки. При лунном свете мы гуляли по пляжу. Мы отчаянно старались подчиняться всем обязательствам, и в конце лета, когда мы оба поняли, что ничего не получается, наш роман завершился.

Мне повезло, ибо я могла испытать куда большее разочарование, попадись мне кто-то менее достойный. Бобси начал роман мило и непринужденно, расстался он со мной не менее изящно. Мы остались друзьями до самой его смерти, что наступила через несколько лет, и вспоминала я все годы нашей дружбы, а не краткий период нашего романа. Вот тогда я и стала понимать очевидное. Бобси не случайно пошел мне навстречу: я была своеобразным заменителем; тем летом я позволяла ему чувствовать близость Констанцы.

Роза, думаю, так и не поняла по-настоящему, что случилось. Я знала, что она не одобрит мои действия, поэтому я трусливо не посвящала ее в подробности. Роза, добродушная и в определенном смысле невинная душа, считала, что у меня роман, который только-только начался. Я не рассказала ей, когда он кончился. Он превратился в достаточно длинный роман, намекала она порой. Пару раз, уже после окончания интрижки, когда я видела в Бобси только приятеля, Роза намекнула мне, что я тяну, что пришло время наследнику Ван Дайнемов браться за ум. Она имела в виду свадьбу. К тому времени было бесполезно спорить и доказывать, что о любви нет и речи, что мы просто хорошие друзья. Роза, выслушав эти протесты, только улыбнулась бы и не поверила.

Я стала одной из ее историй, персонажем репертуара ее фантазий. Роза – потом я выяснила у Френка – доверяла семье свои надежды на меня. Блистательная пара! Она могла бесконечно разглагольствовать на эту тему, спрашивать совета у мужа и детей, как бы ей получше реализовать свои замыслы.

В результате, когда Бобси Ван Дайнем составил мне компанию в доме Розы, что мы позволяли себе и в то первое лето, и потом, наше посещение было встречено градом улыбок, понимающих взглядов и многозначительным молчанием. Бобси счел это забавным, я же – нет. И в двух случаях, когда присутствовал Френк Джерард, он откровенно дал понять, что Бобси Ван Дайнем ему не нравится.

Бедный очаровательный близнец! Мы сидели за шумным вечерним столом Розы в окружении ее толкового потомства, и Бобси с самоуверенностью, свойственной его классу, излагал свои унаследованные идеи, свои плохо осознаваемые политические мнения. Часто он терял нить в середине предложения. Хотя ему было свойственно обаяние, он не отличался ни особым умом, ни аналитическими способностями. Я понимала, что кое-кто из детей Розы сочли Бобси придурковатым. По крайней мере, они оказались достаточно вежливыми, чтобы скрыть свое мнение, чего нельзя было сказать о Френке Джерарде.

Сидя напротив Бобси, он, хмурясь, внимательно присматривался к нему. Пару раз, когда Бобси позволил себе особенно глупые реплики, он реагировал на них точно и остроумно, что подчеркивало несостоятельность Бобси.