Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. - Г. Костырченко

ПОСЛЕДНИЙ СТАЛИНСКИЙ РАССТРЕЛ («ДЕЛО КМК»).

Второй по числу жертв после «дела ЗИСа» кровавой акцией госбезопасности стала расправа, учиненная над членами «националистической сионистской организации», «вскрытой» на Кузнецком металлургическом комбинате (КМК) в Сталинске (с 1961 г. — Новокузнецк) Кемеровской области.

Началось все с того, что в ноябре 1949 года на квартире некоего И.Б. Рапопорта была раскрыта нелегальная синагога, созданная еще в 1942–1943 годах евреями, эвакуированными на восток из западных областей Украины, Белоруссии, Прибалтики (главным образом беженцами из Польши). После того как в 1945–1946 годах произошла репатриация польских евреев и реэвакуация евреев, прибывших из европейской части СССР, иудаистская община в Сталинске хоть и значительно сократилась по численности, но все же продолжала свое тайное существование. Более того, в конце 40-х она даже попыталась расширить деятельность и усилить влияние на еврейское население города, направив тогда от имени более чем 70 активных членов делегацию в Москву, чтобы приветствовать первого израильского посланника в Советском Союзе Г. Меир.

В ходе начавшегося расследования было установлено, что многие руководители-евреи, работавшие на КМК, в том числе заместитель директора Я.Г. Минц, главный прокатчик С.А. Либерман, начальники отделов С.З. Аршавский (финансового), Г.Ш. Зельцер (планового), А.Я. Дехтярь (технического контроля), начальник сортопрокатного цеха З.Х. Эпштейн, заместитель начальника производственного отдела С.А. Лещинер и другие, через своих жен и родственников передавали денежные пожертвования синагоге. Собранные таким образом средства шли на вспомоществование нуждавшимся евреям, в первую очередь тем из них, кто отбывал в данной местности ссылку и чьи родственники находились в лагерях и тюрьмах. В апреле 1950-го информация о кузбасской синагоге попала через корреспондентскую сеть «Правды» в ЦК. А в сентябре — декабре все семеро вышепоименованных работников КМК, а также Рапопорт (хозяин квартиры, где устраивались религиозные собрания) были арестованы местной госбезопасностью. Всех восьмерых этапировали в Москву и передали в распоряжение следственной части по особо важным делам МГБ СССР. К апрелю 1952 года следствие по этому групповому делу было завершено, о чем министр госбезопасности Игнатьев доложил тогда Сталину. В подготовленном потом обвинительном заключении проходившим по «делу КМК» подследственным инкриминировалась националистическая деятельность, вредительство (выпуск бракованного проката и т. п.), антисоветская агитация, связь с нелегальной синагогой, «служившей центром, объединявшим националистов». Кроме того, Либерман и Лещинер, которые в 1946 году встречались в Кемерово с представителями ЕАК и передали им для публикации в американской печати статью, содержавшую «секретные сведения» о производственных мощностях КМК, обвинялись в шпионаже. 18 сентября 1952 г. дело о тайной синагоге в Сталинске было рассмотрено на заседании военной коллегии Верховного суда СССР под председательством генерал-майора юстиции И.М. Зарянова, который за несколько месяцев до этого участвовал в вынесении смертного приговора Лозовскому, Маркишу, Шимелиовичу и другим членам ЕАК, На сей раз он приговорил к высшей мере наказания четырех человек (Дехтяря, Минца, Либермана и Лещинера), еще троих (Аршавского, Зельцера и Эпштейна) — засадил на 25 лет в лагерь; туда же отправился и престарелый пенсионер Рапопорт, получивший 10-летний срок. Сразу по окончании судебного заседания, которое длилось только один день, все четверо приговоренных к смерти были расстреляны[1399]. Это была, по всей видимости, последняя кровавая расправа сталинского режима над так называемыми еврейскими националистами.

«ЭКОНОМИЧЕСКОЕ» «ДЕЛО МЕТРОСТРОЯ».

Однако деятельные приготовления еще более массовых акций такого рода продолжались вплоть до марта 1953 года. Даже первое время после смерти Сталина тайная полиция не спешила свертывать негласные репрессивные операции против еврейской «пятой колонны». 16 марта был арестован бывший главный инженер — заместитель начальника Метростроя А.Г. Танкилевич[1400], которого обвинили в том, что в 1945–1949 годах он вместе с руководителями научно-исследовательского центра Метростроя Э.З. Юдовичем и Я.Л. Капланским организовал «шайку расхитителей» государственных средств в составе 23 высокопоставленных должностных лиц из 14 организаций. Генеральная прокуратура СССР, осуществлявшая первоначально следствие по этому делу, установила, что хищения осуществлялись путем составления фиктивных договоров с организациями и отдельными лицами (от академиков до слесарей и плотников) на проведение научно-исследовательских работ, связанных с проектированием и строительством четвертой очереди Московского метрополитена. В общей сложности таким образом махинаторами было незаконно присвоено более 2,2 млн. рублей метростроевских денег. Обо всем этом генеральный прокурор СССР Г.Н. Сафонов осенью 1952 года доложил в ЦК, после чего к расследованию подключилось МГБ СССР. В результате дело о банальной, хотя и довольно крупной финансовой афере, которая в общем-то была типичным явлением для сталинской экономики с ее землячеством, блатом, семейственностью (не только еврейской!) и прочими пороками, стало приобретать политическую окраску. Вообще же с начала 50-х годов обвинения евреев в хозяйственных преступлениях, хотя таковые и были в большинстве случаев формально обоснованными, стали широко использоваться властями в политических целях, главным образом для оправдания постоянно нараставшей антиеврейской чистки кадров и маскировки государственного антисемитизма. Причем превращение номинально экономических «дел» в фактически политические осуществлялось путем раздувания якобы вездесущей угрозы еврейского буржуазного национализма. В «деле» Танкилевича подобный нехитрый прием сработал без каких-либо сбоев, благо тот начиная с 1945-го регулярно посещал ЕАК, а спустя два года был введен в его президиум. Тогда же он выдвинул идею создания консультативно-технического совета по содействию Биробиджану, куда должны были войти евреи-руководители, работавшие в промышленных министерствах. Так благодаря манипуляции МГБ Танкилевич из «расхитителя социалистической собственности» превратился в марте 1953-го в «убежденного еврейского националиста», «проводящего антисоветскую националистическую агитацию и высказывающего клеветнические измышления в отношении руководителей Партии и Советского правительства…». Благодаря тому, что при новом министре внутренних дел СССР Берии такие обвинения стали, что называется, немодными, дело в отношении Танкилевича было прекращено, и 4 мая 1953 г. его выпустили на свободу[1401].

«Дело врачей»: правда и вымысел.

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ.

«Дело врачей» вошло в историю не только как одна из многочисленных преступных провокаций Сталина, но и как символ саморазоблачающейся агонии созданного им диктаторского режима; уже обреченный и стоящий, как и его творец, на краю могилы, он потому и предпринимает все менее адекватные политико-социальной реальности шаги, пускаясь во все более опасные авантюры, способные взорвать общество изнутри. Это был апогей тотальной послевоенной чистки, которая имела значительный антиеврейский крен и которую неожиданно умерший диктатор так и не довел до конца.

Именно эта кадровая лихорадка, поразившая начиная с 1949 года практически все медицинские учреждения страны — лечебные, научные, образовательные, управленческие (от Лечсанупра Кремля, Минздрава СССР и Академии медицинских наук СССР до провинциальных больниц, поликлиник и аптек), и породила «дело врачей».

Развиваясь по принципу «домино», наибольший размах стихия чистки приобрела в крупнейшем учебном и научно-исследовательском центре здравоохранения столицы — 2-м Московском медицинском институте им. Сталина. С начала 1949 года из него были изгнаны академик Л.C. Штерн, профессора Э.М. Гельштейн, И.И. Фейгель, А.М. Гринштейн, А.М. Геселевич и другие преподаватели, ставшие вдруг неугодными из-за «пятого пункта» анкеты. Не избежал этой участи и профессор Я.Г. Этингер, которому суждено было стать невольным инициатором и первой жертвой будущего «дела». Осенью 1949 года его отстранили от руководства кафедрой и уволили из 2-го ММИ под надуманным предлогом. Тогда же от услуг профессора-терапевта отказалась пользовавшая высшую советскую партийно-государственную номенклатуру Кремлевская больница, куда ранее он приглашался как консультант. Впоследствии именно эта его причастность к лечению высшего руководства и послужит исходным пунктом и формальным поводом для фабрикации «дела» в недрах МГБ.