Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

Его жену было давно не пронять такими речами, она всегда была его главной опорой и при этом непримиримым оппонентом.

– Так ответь мне, муж мой дорогой. Ты ведь самый великий и могучий котив, ты лидер и командир. Ответь мне, когда же мы наконец перестанем хоронить детей?

– Когда кончиться война.

– А не пора бы нам уже прекращать войну?

– Мы не достигли наших целей.

– Не достигли? Значит не достигли? Мы с тобой хороним уже второго сына в этом году! Второго и последнего!

– Единственного! – резко возразил Мурзан.

– Нет, Мурзан! Мау тоже был нашим сыном!

– Мне он сыном не был! Он был предателем и семьи и страны! Он виновен в гибели Маунда. Он и никто иной. Ты хочешь, чтобы я горевал о нём? Нет, не буду и не подумаю, я убил его и убил осознанно и без мук совести, пусть лежит по дальше от Маунда, ибо не заслужил предатель покоиться рядом с героем!

– Удели ты больше времени семье и Мау бы стал другим человеком. Не отрицай, что семью ты променял на партию!

– На отечество, – поправил её Мурзан.

– Нет, муж мой. На партию. Хегер тебе сейчас жена, а не я. Этот мерзкий подхалим, садист и интриган! Как ты можешь ему доверять? Как ты можешь соглашаться с его расовой политикой и воинственным слабоумием? Он же проклятый фанатик, оторванный от всего и, живущий лишь своими сумасшедшими идеалами, которыми и тебе голову забил.

– Не говори так про Селима! – крикнул на неё Мурзан и стукнул кулаком о подоконник, с которого тут же повалился на пол цветок вместе с горшком.

Глиа ненавидела Селима Хегера, ненавидела с тех самых пор, как началось объединение Муринии, гонения на медивов и военная истерия. Она всегда говорила, что Хегер одинокий, озлобленный мужчина, которого никто не любит и которому некого любить. Именно его жестокости и влияние на мужа, она считала главным злом этого мира, которые погубят их всех. На каждых мероприятиях и встречах Глиа пыталась держаться от него подальше, игнорируя его и избегая встреч и разговоров.

– Я говорю о Хегере, что хочу и ничего ты мне не сделаешь! Или отдашь меня под его репрессивный аппарат? Чего молчишь? Я не боюсь ни тебя, ни дружка твоего! Мне терять уже нечего!

Маунд выдохнул и опрокинул ещё одну рюмку.

– Глиа, дорогая моя, чего ты от меня хочешь? Я не отвергну своего лучшего друга и верного товарища.

– Твой верный товарищ скоро сместит тебя. Ты уже так слепо ему доверяешь, что просто не видишь, как этот хитрый лис отнимает у тебя власть, шаг за шагом. Я слышала, что он уже начал принимать решения от твоего имени, а армия? Ты доверил этому фанатику армию? Что бы об этом сказал Маунд? Этот интриган ведёт свою игру, он рано или поздно сместит тебя, старого дурака и отправит на пенсию. И тогда всему конец. Ведь он не ты, он не способен строить, способен только убивать и разрушать. Ты ведь не понаслышке знаешь о его репутации.

– Глиа, замолчи.

– Нет уж. Теперь я молчать не буду! – возбужденно сказала она и подступила к мужу так близко, что услышала, как у того бьётся сердце в груди. – У меня остался только ты и внуки, я не желаю больше оставаться в стороне. Я не дам тебе погубить нас.

В кабинете стало довольно прохладно и снежинки стали долетать до спорящих супругов, остужая их пыл. Мурзан затворил окно и с ухмылкой спросил.

– И что же нам теперь делать, Глиа?

– Пора кончать с этой проклятой войной. Эта война погубит тебя и ещё сотни тысяч невинных.

– Капитулировать? – чуть ли не смеясь, спросил он, смотря в бледные, покрытые набухшими капиллярами глаза супруги.

– Нет. Дурень, ты деревянный. Пришла пора договариваться. Нужно наконец-то разобраться с врагом внешним, пока внутренний не съел нас. Ты думаешь император Пихте просто так вернул нам Маунда? Ты думаешь для чего он чистку начал? Чего он Гваздаля устранил? Он устраняет всех ястребов в своём стане. Всех тех, кто яростно сопротивляется любым попыткам окончить эту войну. А с Маундом он знак нам подал, знак, что хочет начать диалог. Так дай ему другой знак, устрани своего ястреба.

Мурзан, округлив глаза от удивления, искал в своём словарном запасе подходящую фразу, дабы парировать словам супруги. Но даже ему становилось ясно, что ситуация в мире сложилась патовая и война зашла в тупик. Шансов на ближайшую победу не было, а проблемы в тылу нарастали, будто снежный ком, бунты в оккупированных странах, брожение в армии, голод, инфляция.

– Глиа, жена моя. Ты говоришь красиво и на удивление грамотно, сам до сих пор не понимаю, почему ты дома сидишь, а не в совете. Но всё сложнее, чем кажется.

– Ты сейчас сказал самую глупую отговорку. Сложнее чем кажется. Конечно же сложнее, но если затягивать всё дальше и дальше, то станет невыносимо сложнее. Настолько, что твой повешанный труп не сможет это решить. Ты чего ждёшь? Бунта в армии? Заговора генералов? Ты загляни в историю, почти все затяжные войны приводили к революциям, заговорам, убийствам. Ты безусловно велик, ты без сомнения гениальный стратег, но ты совершаешь классическую ошибку всех великих правителей. Мурзан, нам не выиграть эту войну. Не выиграть её и Фавии. Мы уничтожим наши империи и уйдём с мировой арены, пустив на неё какую-нибудь Ангилию или Северную Лапию. Сколько в мире таких было примеров, сколько раз, два сильных противника убивали друг друга в яростных схватках? Ты создал единение котивской нации, объединил враждующих в один союз, отразил вероломство Залесов, но поработить ты их не сможешь. К чему нам земли медивов, если мы учим наше молодое поколение презирать их, как нацию? Придётся тогда угнетать их, а это породит сопротивление, изгнать их? Тогда в странах куда они будут изгнаны появится желание реванша. Нет у этой войны логического конца, кроме мира. Вы в своей партии недооцениваете знание истории, и зря. Всё в этом мире уже было, нужно лишь учиться это понимать.

– И как же должен выглядеть этот мир после войны? – вникая в слова супруги, не без интереса спросил он.

– Не знаю. Об этом предстоит договариваться таким как ты, – за дверями в коридоре кто-то громко позвал некого Тика, зашаркали неуверенные шаги и бурчание, Глиа стала говорить тише. – Сильные мира сего должны найти выход. Тебе давно пора прекратить