Сталинским курсом - Михаил Ильяшук

Пос. Предивная, Красноярский край (1951 г.)

Сначала, когда мы очутились в «чаше», зажатой крутыми склонами обоих берегов, без далекой перспективы на горизонте, без широких далей и просторов, у меня возникло ощущение, будто я попал в ловушку, откуда нет выхода, и мне сразу вспомнилась душная, тесная камера в новосибирской тюрьме, в которой я прожил девять месяцев.

Но когда, взобравшись на вершину крутого берега, я увидел беспредельную тайгу, очень полого поднимавшуюся и простиравшуюся до самого горизонта, это впечатление быстро рассеялось.

Через весь поселок параллельно берегу по склону проходила широкая улица, на которой еще попадались невыкорчеванные пни когда-то могучих деревьев. Лет тридцать тому назад на этом месте была дремучая тайга, и лишь постройка верфи нарушила покой и величие не тронутых цивилизацией мест. Улица была немощеной, и проезжую ее часть покрывал слой глубокого, сыпучего песка, для тротуаров были использованы доски.

В центре улицы возвышалось большое двухэтажное, квадратное в плане здание, сложенное из толстых длинных бревен. Словно небоскреб, возвышалось оно над низенькими домишками. Над входной дверью была надпись: «Клуб рабочих Предивнинской судоверфи».

Мы зашли в здание. Первой, кто нам встретилась, была уборщица тетя Паша. Она сказала, что заведующая клубом Аделаида Алексеевна Лютикова ушла в кабинет мужа, начальника судоверфи, и что мы сможем там ее застать.

Дом правления судоверфи находился рядом, и вскоре мы были в указанном месте. Вошли. За столом сидят Лютиковы и о чем-то беседуют.

— Вы ко мне? — спросил мужчина плотного телосложения в морской форме.

— Мы приехали из Большой Мурты узнать, не найдется ли для меня место в вашем рабочем клубе.

— По этому вопросу обращайтесь вот к Аделаиде Алексеевне, — ответил начальник, указывая на жену.

Лютикова была блондинка с правильными чертами лица, лет тридцати пяти, женщина, на первый взгляд, без претензий и чванства. Она подробно расспросила у меня, кто я, где работал раньше, какое отношение имею к искусству, откуда прибыл, а потом сказала:

— Нам нужен художественный руководитель клуба. Многие претендовали на это место, но мы им отказывали, так как эти люди не имели ничего общего с искусством. Некоторые сами отказывались, узнав о низкой зарплате. Кстати, чем вы докажете, что имеете опыт работы в этой области?

— Никаких документов на этот счет у меня нет, но косвенными свидетельствами я располагаю. Вот, пожалуйста, справка.

И я вручил ей ходатайство начальника КВЧ Баимского отделения перед управлением Сиблага о выдаче мне пособия за добросовестную многолетнюю работу в художественной самодеятельности.

— Вижу, что вы не жулик, не самозванец. Но не обижайтесь — сразу зачислить вас на должность художественного руководителя мы не сможем. После многих неудач, постигших нас при приеме случайных людей, мы решили подвергать месячному испытанию любого кандидата и лишь затем его утвердить или же отказать ему. Вы согласны с таким условием?

— Можно подумать, что речь идет о страшно важной должности, оплачиваемой чуть ли не персональной ставкой. Разрешите узнать, что это за спецставка? — не без иронии спросил я.

— Триста рублей! (тридцать по новому, то есть на время написания воспоминаний, курсу) — отчеканила Аделаида Алексеевна.

— М… да!

Наступило молчание. Не только я, но и работодатели понимали, что подобный ответ звучит, как насмешка.

Первым прервал молчание Юра.

— Наверно, уборщица получает больше, — сказал он. — Да разве смогут мои родители просуществовать на такие жалкие гроши?

В разговор вмешался муж Лютиковой:

— К сожалению, больше платить не можем. На клубную работу управление речного транспорта отпускает ничтожные бюджетные ассигнования, и, чтобы уложиться в них, мы не можем оплачивать художественного руководителя больше, чем в размере половины его полной ставки, что и составляет триста рублей в месяц. Надо оплачивать еще и завклубом, и уборщицу, добавьте к этому прочие материальные расходы, например, реквизит для драмкружка, приобретение музыкальных инструментов и прочее. Мы еле-еле укладываемся в бюджет.

— А разве спектакли у вас бесплатные? — перебил я его. — Ведь вы же должны каким-то образом покрывать расходы на клубную работу.

— Платные, — ответила завклубом. — Но наш поселок небольшой, и достаточно поставить спектакль один раз, чтобы большинство рабочих на нем побывало. На второй показ зрителей не наберется. Поэтому поступления в кассу еле-еле покрывают наши расходы. Да и цены на билеты мы не можем назначать высокие, так как заработки рабочих невелики.

— А кино?

— Им ведает другое ведомство, и прибыли от него мы не получаем.

Не соглашаясь пока на предложенную ставку, я поинтересовался, какими культурными силами располагает клуб, каковы бытовые и жилищные условия в поселке. Выяснилось, что в кружках художественной самодеятельности принимают участие учителя местной десятилетки, работники больницы, детских яслей, управления судоверфи, любители из рабочих.

— Наибольшей популярностью пользуется драмкружок. Неважно обстоит дело с концертно-эстрадной группой, — продолжала Аделаида Алексеевна, — хотя и есть хорошие голоса, способные куплетисты, танцоры. Но недостает общего руководства. Очень нужен хор, отсутствие которого обедняет концерт. Хорошо было бы организовать небольшой оркестр народных инструментов для сольных выступлений и для сопровождения хора. Есть у нас пианино, на котором играет пианистка Галина Викторовна Тухматулина.

Что касается жилья, то отдельную комнату предоставить вам мы не сможем, но найдем для вас жилье у кого-нибудь из местных жителей, конечно, по договоренности с ним. Есть столовая, в которой вы сможете питаться. Если ваша жена пожелает готовить еду сама, то продукты можно покупать в продовольственном ларьке, тут же рядом с клубом, а также на базарчике, который собирается два раза в неделю. Ну так как? Устраивают вас наши условия? — спросила Аделаида Алексеевна в завершение разговора.

Юра до сих пор не вмешивался в разговор. Когда Лютикова замолчала, он сказал:

— Конечно, последнее слово остается за отцом, ему работать, а не мне. Все же мне кажется, что объем работы предстоит огромный. И за весь этот труд получать жалких триста рублей? Нет, я бы поискал для отца что-нибудь получше. Ну, а как твое мнение, папа? Решай сам, ведь тебе работать.

— Ты, пожалуй, прав, Юра. Жить впроголодь на такие гроши, да еще работать по 12–14 часов в сутки, располагая отдыхом только за счет ночи — вряд ли для этого у меня хватит здоровья и сил. Извините за беспокойство. Пойдем, Юра, — сказал я, поднимаясь со стула.