Непонятные - Тулепберген Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В какой колыбели ты вырос?
— В которую клала меня мать. Когда я родился, в нашу юрту принесли колыбели и узбек, и казах, и туркмен, и русский. Мать поочередно клала меня во все эти колыбели.
Ты упрям. Не прост ты! Характерец у тебя не легкий… Хлебнешь горя, много камней обрушится на твою голову. Выдержишь ли?
— Позаимствую силу у матери.
— Что ты, как попугай, заладил-«мать», «мать»! — передразнил ахун Ерназара с раздражением. — Послушай-ка, я расскажу тебе одну поучительную историю. Жил-был один джигит, вот такой же, как ты; он тоже преклонялся перед своей матерью; она, как и твоя, была вдовой. Однажды ему взбрело в голову, что все почести и уважение, которые он до сих пор оказывал матери, ничего не стоят. Он решил отвезти свою матушку в Мекку, да не в арбе какой-то, а на собственных плечах! Посадил он мать на шею и тронулся в путь. Навстречу — шейх: «Куда путь держишь, джигит?» Джигит подробненько ему обо всем и поведал, а шейх ему на это: «Ну и глупец! Чем самому мучиться, тащить эдакий груз на шее, и мать мучить, лучше бы сосватал ей старика вдовца!..» Мать обрадовалась: «Ойбой, мой шейх! Да благослови тебя бог! Вразуми моего сына, такой он непонятливый да недогадливый». — Ахун улыбнулся двусмысленной улыбкой… — Вот так-то, Ерназар! Я усматриваю большую мудрость в этой истории! Если бы ты отдал свою мать замуж за какого-нибудь почтенного аксакала, ей-богу, проку для всех было бы куда больше!
Ерназар рванулся к ахуну, но кандалы напомнили о себе саднящей болью, он застонал от бессилия, от слабости своей, свидетелем которой стал этот ненавистный человек.
— Охолони, остынь! — сурово пророкотал ахун. — Великий хан любит забавляться лаем собак, когда им отрезают уши… Он и тебе хотел отрезать уши, да я заступился…
— Когда-то царь Сулейман обложил налогом всех обитавших на земле, даже птиц. Чтобы избежать налогов, летучая мышь выдает себя то за воробья, то за мышь. Сдается мне, у вас есть сходство с летучей мышью.
— Я чувствую, чую я: твой рот — это гнездилище для змей. Однако горячиться и держать зло на людей мне не подобает. Ты в моих глазах прежде всего мусульманин, мой брат по исламу. Ты обретешь истину, я верю в это! У каракалпаков, мне известно, есть мудрое изречение: «После того как взобрался на лошадь, думай о себе; после того как слез с нее, думай о лошади…» Ты оседлал разум своей матери, что ту лошадь, а вот свалили тебя, ты и забыл о ней! Не очень-то тебя заботит судьба Кумар-аналык!.. Мать сейчас в Хиве. Свидание с ней, а может быть, и ее судьба — в твоих руках… Помни: если слон вытаптывает чужие посевы, то винят в этом не слона, а его владельца. Расплачиваться за твои грехи придется матери.
— Чего вы от меня хотите?
— Ты собираешься держать сторону русских? Чем они тебя приворожили?
— Наш хан в юности воспитывался у русского.
— Это была уловка, глупец! Хан пожелал узнать своих врагов поближе! Чтобы потом легче было одолеть их.
— Против русских я меч не подниму. Дружба с русскими завещана нам предками.
— Если русские захватят Хиву, будут истязать твой народ, что тогда?
Такого еще не бывало. И быть не может!
— Как ты поступишь, если мать убедит тебя в обратном?
— Ее я послушаюсь. Мать для меня — все! Она для меня — мой народ!
— Ты не мужчина! — отмахнулся от Ерназара ахун. — Но все равно мне жаль тебя! Я попытаюсь склонить хана к тому, чтобы он разрешил тебе свидание с матерью. Потом тебя ждет смерть!..
Ерназара снова бросили в каменный колодец. Он ждал встречи с матерью нетерпеливо и мучительно, собрав всю свою волю. Только бы разрешили!.. Только бы не обнаружить перед ней свой страх и волнение… Улыбнуться бы ей ободряюще!
Когда на другой день Ерназар услышал над головой, через крохотную круглую решетку, зов матери: «Ерназарджан!»-он забыл о всех своих приготовлениях и совсем как в детстве крикнул: «Ма-а-а-ма!» Пока его выводили из каменного мешка, он, однако, успел овладеть собой. Кумар-аиалык оставалась спокойной, ни одной слезинки не выкатилось из ее глаз, хотя она ужаснулась, увидев сына.
Кумар поздоровалась с сыном так, словно не в зин-дане встретилась с ним, а у колодца родного аула. Не дожидаясь, пока сын заговорит, она передала ему приветы от друзей и жены, с улыбкой рассказала о шалостях и проделках Хожаназара… Ерназар каждым нервом ощущал, как подавлена и печальна мать, какой тяжкой ценой даются ей улыбка, спокойствие, нетороп ливая речь. Он положил голову ей на колени, она погладила его по волосам: рука дрожью выдавала ее волнение.
— Сынок, достоинство и сила джигита — в терпении.
— Эй вы, ваше время истекло! — хриплый голос ударил по их сердцам.
Кумар-аналык вытащила из-за пазухи мешочек и протянула сыну:
— Здесь немного денег. Их собрали джигиты из казахского аула, мне пришлось побывать там вместе с Зарлыком. Они наказывали тебе: «Наше время становится временем зинданов. Надо поближе познакомиться со стражей, авось деньги этому поспособствуют!»
Ерназар открыл мешочек, взял четыре таньга и, как кость собакам, кинул их стражникам. Отпихивая друг друга, они бросились за монетами; воровски озираясь, запрятали их в ичиги.
— Прощайтесь быстрее, — велел один из стражников. — И над нами есть люди! — добавил он, понизив голос.
— Вот их доля! — Ерназар швырнул на пол еще четыре монеты. Они тотчас же исчезли.
Стражники приумолкли, отвернулись, чтобы не мешать матери и сыну.
— Ерназарджан, наши предки учили: «Если падаешь- так падай с высоты!»-заговорила Кумар-аналык быстро и твердо. — Хан самолично распорядился упрятать тебя в зиндан. Гордись! Не каждого человека хан считает собственным врагом. Тебя заманили в сеть обманом. Они тебя боятся, ты для них опасен.
— Мама, ты видела хана?
— А ты, сынок?
— Нет!
— Значит, он и правда боится тебя… — Кумар-аналык усмехнулась грустно. — Я себе другим представляла хана. Разряженная кукла. Болтливый, сварливый. Размахивает чем-то вроде топорика и повторяет одно и то же: «Пусть твой сын отправляется в поход против России! Если он отдаст свою жизнь за священную Хиву, за ислам, то место в раю для него будет уготовано!» Вот бы сам туда и поспешил, в рай-то!..
— Хан заботится о рае для меня, грешного!
— Потом хан напустил на меня главного визиря и ахуна. Те тоже заладили: «Заставь сына! Если это те бе удастся, до самой смерти будешь у ханского двора в большом почете!»
— Что ты им ответила, мама?
— Я ответила, что должна увидеться с тобой и передать их волю.
— Много агабийцев стали нукерами хана?
— Прежде чем человек обзаведется друзьями, он сам должен проявить себя как настоящий друг. Ты пока не смог этого сделать. Это урок, который ты должен усвоить… Не опускай головы, никогда не отчаивайся, сынок!
Стражники начали торопить их, Ерназар протянул матери оставшиеся деньги:
— Мне больше они не нужны! Отдай сиротам Дослана. Их предок — дед Аманлык — был аткосшы у Маман-бия… Помоги им!..
— Хорошо, Ерназарджан! Простимся теперь! Не изводи себя понапрасну мрачными мыслями. Вспоминай добрых людей, каких повстречал в жизни. О будущем мечтай!
На улице ахун преградил ей путь и прошипел:
— Глядя на вас, я понял одну истину. Если шлюха поведет себя умно, она даже иголку превратит в стрелу из колчана.
— Негодяй! — презрительно отмахнулась от него Кумар-аналык.
В караван-сарае она быстро собрала нехитрый свой скарб и тотчас же тронулась в обратную дорогу.
…Около переправы через Амударью она столкнулась с невольниками: их гнали в Хиву ханские нукеры.
— Кумар-аналык, мы сторонники Ерназара! Мы его не предадим! Мы не пойдем на войну, лучше смерть примем! — доносилось до нее из людской толпы.
— Спасибо вам, люди! — ответила Кумар-аналык и долго-долго смотрела им вслед.
На следующий день она заметила конный отряд, возглавляли его Аскар-бий и ханский есаул. «Да, умной голове затруднительно найти умные руки, а глупую голову всегда ждут глупые руки… Быстро сторговались, проклятые!» — с омерзением взглянула она на бия и его приспешников.
— Ну, а как там твой сын? — спросил Аскар-бий. Кумар-аналык притворилась, что не услышала
Аскар-бия, не признала джигитов, которые следовали за ним. Закрыв лицо краешком платка, она молча просле довала мимо всадников. Геыжемурат повернул коня, поскакал за ней следом.
— Мать, мою дружбу и преданность Ерназару я докажу на деле! — промолвил он, когда всадники скрылись вдали. Генжемурат пожелал ей доброго пути и умчался назад.
Прежде всего Кумар-аналык решила выполнить поручение сына и заторопилась к юрте Сержанбая.
Сержанбай всю жизнь держался особняком. В ауле его считали человеком разумным, тихим, такой воды не замутит, но странноватым. Казалось, ничто на свете его не трогает, ко всем и всему он равнодушен, нет ему дела ни до радостей, ни до печалей людских: умрет ли кто в ауле, родится ли — ему все одно. Однако свою пользу он блюсти умел. Пожалует из Хивы сборщик податей, бай примет его у себя, до отвала накормит, напоит. Не торгуется, не канючит, как иные, весь налог уплатит сполна. Сержанбай не держал в доме работника. Разве вот Рузмата, хотя он не работник вроде, а воспитанник. Бай давно подобрал его, мальчишку-сироту, и вырастил. Рузмат у него и за пастуха, и за дровосека. Работает и в холод, и в дождь, хотя и то правда — себя Сержанбай тоже не щадит, целый день спины не разгибает: и скот пасет, и загон чистит, и по дому хлопочет. Рачительный хозяин…