Евроцентризм – эдипов комплекс интеллигенции - Сергей Кара-Мурза

Пойдем дальше по «обозримому историческому пространству». Стремились ли поляки с Тушинским вором уничтожить Российское государство? Наверняка так они свою цель не формулировали. Хотели посадить на престол своего ставленника, пограбить и превратить куски распавшейся России в своих вассалов — только и всего. А чего хотели Наполеон или Гитлер? Да только изменить генотип России. Ну, Гитлер пожестче — с уничтожением ряда крупных городов и значительной части славянского населения (и, если забыл г-н Фридберг, с полным истреблением евреев, составляющих неотъемлемую часть России). Ну разве это можно считать угрозой с Запада?

А чего хотят сегодня наши друзья с Запада, которые, по мнению Фридберга, всегда заботились о процветании России и «оказывали ей массированную помощь»? Дадим слово эксперту — Збигневу Бжезинскому. В момент токийской встречи «семерки» (июль 1993 г.) он выступил в европейской прессе с советами о том, как надо «помогать России» [24]. Вот его общее указание:

«Программа западной помощи должна быть подчинена четкому определению собственных геополитических интересов Запада в преобразовании бывшего Советского Союза». Как же следует заботиться о геополитических интересах Запада и как надо преобразовывать СССР? Грубо говоря, углубляя перестройку — отрывая бывшие республики СССР от России и отрывая периферию России от ее ядра, «Запад должен не проявлять колебаний и заявить совершенно открыто, что именно установление нового геополитического плюрализма в пространстве, которое ранее занимал Советский Союз, является одной из главных целей политики западной помощи. Это совершенно ясно означает, что Запад не должен позволить, чтобы Кремль принял на себя какую-то особую политическую роль в этом пространстве, на что он в последнее время высказывал претензии».

Вот вам, Борис Николаевич, и «возрождение России» вместе с ее «суверенитетом». Бывший советник Картера перечисляет меры, на которых в России «должны в приоритетном порядке сосредоточиться ее западные друзья». Среди них «все сметающая на своем пути (crushing) децентрализация государственных структур России, благодаря чему периферийные регионы легко превратятся во внешние, но соседние области экономического процветания». Здесь наш «западный друг» использует удачный опыт по расчленению арабских стран с выделением «зон экономического процветания», контролируемых западными друзьями. Так в свое время из Ирака был выделен Кувейт. Результаты, как говорится, на лице.

Особое значение американский «архитектор перестройки» придает Украине, которую надо обязательно отвлечь от восстановления исторических связей с Россией. Главный инструмент — разрыв еще не окончательно разорванной экономической ткани. «Запад должен понимать, — диктует всей передовой цивилизации профессор, — что бывший Советский Союз создал единое экономическое пространство, основанное на монопольной взаимозависимости». Как разумный американец, Бжезинский понимает, что геополитика геополитикой, а разорвать такое пространство — дороговато выйдет. Он требует взаимопомощи, «определенного разделения труда» в свежевании СССР:

«Японии больше сосредоточиться на Дальнем Востоке России и в республиках Средней Азии, Германии приложить особые усилия на Украине, а также в западных областях России (то есть в Санкт-Петербурге), а Соединенным Штатам, помимо кооперации с Россией, в ее проектах реформы развивать совместные проекты с некоторыми ключевыми нерусскими государствами (такими как Украина и Казахстан)».

Ну что нового во всем этом? Застарелый страх перед Россией как особой целостностью, ненависть к ней и стремление эту целостность разрушить. И раньше таких теоретиков было на Западе хоть пруд пруди. А новое то, что раньше они не были желанными гостями московской интеллигенции, и их планы не пересказывались внутри России виднейшими представителями ее интеллектуальной элиты и «совести», и проводники этих идей не становились ректорами всяких гуманитарных и прочих университетов.

А вспомним, как была осуществлена одна из важнейших идеологических акций перестройки — кампания по убеждению в том, что советская экономика продемонстрировала свою несостоятельность по сравнению с западной. Мы не будем здесь вдаваться в спор по существу вопроса. Важно, что он был препарирован идеологами евроцентризма с полным выхолащиванием реального исторического контекста. Вот грубейшие методологические подтасовки:

— Некорректно было само сравнение СССР с «первым миром» (развитыми капиталистическими странами). К моменту начала индустриализации СССР эти страны прошли более 300 лет промышленного развития, накопили огромное национальное богатство (прежде всего за счет эксплуатации колоний) и создали качественно новую рабочую силу с «индустриальным» мышлением и даже физиологически адаптированную к фабрике.

— Некорректно было сравнение СССР с первым миром — «витриной» неразделимой экономической системы «первый мир — третий мир», ибо доля жизненно важных ресурсов, получаемых развитыми странами из третьего мира по искусственным ценам, имеет принципиальное значение. Из 36 важнейших минеральных продуктов в 1975 г. США импортировали 12 в объеме более 80 % от своих потребностей и 20 в объеме более 50 %. В дальнейшем доля импорта в потреблении США увеличивалась. Если представить на минуту, что внезапно прекратился поток минеральных и энергетических ресурсов в первый мир, что в него вернули все необходимые экологически вредные производства и из него выехали иммигранты (ученые, медсестры, рабочие), то экономическая эффективность не просто упала бы при этом гораздо ниже советской — экономика Запада просто бы рухнула. А если брать всю систему капитализма в целом, разделив, например, товары потребления поровну на всех, кто участвует в производственном процессе, то ниже советского был бы и средний уровень потребления.

— Некорректно было сравнение нынешнего СССР с нынешним «первым миром», находящимся на качественно ином этапе современной научно-технической революции. В условиях нелинейного, очень динамичного развития, характерного для второй половины ХХ в., сравнения без учета фактора времени в принципе недопустимы. В частности, в 80-е годы экономика СССР переживала структурный кризис, во многом напоминавший кризис индустриальных стран конца 20-х годов (и примечательно, что СССР проходил этот болезненный этап без потрясений, сходных с Великой Депрессией).

— Некорректно было сравнение СССР с «первым миром» без учета того очевидного факта, что, имея несравненно меньшие экономические и научно-технические возможности, СССР был вынужден создать и поддерживать паритет военного потенциала. Предположим, это была ошибка политиков, решивших тягаться с Западом, не будем обсуждать этот вопрос, но для сравнения эффективности экономических моделей необходимо сначала определить реальные величины усилий, которые оставались в СССР и в «первом мире» для развития хозяйства и потребления, и сравнивать эффективность только этих частей. При таком подходе оценки кардинально изменятся.

Внеисторичность мышления приводит к тому, что человек теряет способность поместить события в систему координат, «привязанную» к каким-то жестким, абсолютным стандартам. Все становится относительным и взвешивается с какими-то резиновыми гирями неизвестного веса. Общепринято, например, что павшие в 1989–1990 гг. режимы ГДР, Чехословакии и Венгрии были «тоталитарными и репрессивными диктатурами». Эти понятия предполагают, что в стране задушена несогласная с официальной идеологией общественная мысль, а угрожающие режиму действия оппозиции жестоко подавляются. Как же согласуется это с тем очевидным фактом, что на политической арене этих стран действуют охватывающие большие группы населения и давно оформившиеся идеологические течения? И какими репрессиями против оппозиции пытались защитить себя эти режимы? Очевидцы «бархатной революции» в Праге говорят, что количество ударов дубинками было таково, что на Западе это вообще не считалась бы заслуживающим внимания инцидентом. При демонстрации против нового налога Тэтчер в Лондоне побитых было в сотни раз больше. Но общественное сознание чехов, воспитанное в условиях «репрессивной диктатуры», таково, что бывший министр внутренних дел отдан за эти удары под суд. Получается, что если принять единое определение «репрессивной диктатуры», отталкиваясь от реальности Чехословакии, многие респектабельные государства рыночной экономики предстанут просто как кровавые режимы.

Вообще осмысление событий в Чехословакии дает огромный материал. Вторжение 1968 г. сплотило либеральных интеллигентов (в отношении них, можно сказать, реализовался лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»). Фактически, тогда и началась перестройка в СССР. Но вспомним, против чего возмущались тогда либералы московских кухонь. Против того, что Брежнев раздавил романтическую попытку обновления социализма. Если бы в тот момент кому-то сказали, что конечной целью «пражской весны» является вовсе не социализм с человеческим лицом, а реставрация капитализма и развал социалистического лагеря, многие из тогдашних нонконформистов пошли бы добровольцами в войска Варшавского договора. Но ведь сегодня-то миф о «пражской весне» рухнул. Улыбающийся Дубчек с удовольствием сидел в антикоммунистическом парламенте и штамповал законы о возвращении фабрик бывшим владельцам-эмигрантам. Кто же был прав в оценке сути событий — Брежнев или пылкий «коммунист-демократ»? (Мы не обсуждаем, правильные ли средства выбрал Брежнев, ибо спор был не о средствах, а именно о трактовке всего пражского проекта). Но ни один из этих демократов не сказал сегодня: да, я обманулся относительно «обновителей социализма», и мне сегодня стыдно моей наивности. Или: да, целью пражской весны было вовсе не обновление социализма, но и я только притворялся социалистом, и из КПСС меня вычистили, в общем, правильно. Нет, и «обновители» оказались антисоциалистами, и миф остался незамутненным.