Пламя - Оливия Уэдсли

– Сейчас, сэр Фэйн, – ответил старый лакей дрожащим голосом.

Фэйн самодовольно посмотрел на Тони.

– Слышала? – спросил он, желая улыбнуться, но сам почувствовал, что улыбка не ко времени. – Звучит хорошо – сэр Фэйн – не правда ли?

– Не говори, – быстро возразила Тони. – Как ты можешь, если… если ты помнишь?

Фэйн вдруг надулся и стал барабанить пальцами по столу.

– Конечно, я очень огорчен, что бедный, славный дядя Чарльз умер, и вообще всем этим, – сказал он, – так же огорчен, как и ты, но мне не нужно выставлять этого напоказ.

Он хорошо позавтракал и вскоре после этого поднялся к леди Сомарец. Она приветствовала его и усадила рядом с собой на кушетку.

– Бедная тетя Гетти, – сказал он мягко, – вы выглядите очень усталой, вам надо следить за своим здоровьем.

Она погладила его по руке.

– Ты теперь глава семьи, Фэйн. Ему приятно было слышать эти слова.

– Да, – ответил он тоном, слишком робким для него.

– Уинчес теперь принадлежит тебе.

Фэйн никогда не любил этот дом, который был слишком велик и неуютен, но владеть собственным поместьем было вопросом приличия.

– Дядя Чарльз хотел, чтобы я поступил на военную службу, – сказал он. – Я нынче кончаю, как вы знаете.

Они долго обсуждали его планы на будущее.

В леди Сомарец не было вероломства, она просто была женщиной, не способной на сильное чувство, вот и все. Она оплакивала Чарльза так же, как оплакивала бы смерть своего короля, с искренней, но безличной печалью.

Она посоветовалась с Фэйном насчет Тони.

– Я действительно не знаю, что мне с ней делать. Твой дядя всегда выбирал для нее школу, теперь это твой долг.

Фэйн из этого замечания вывел, что теперь он должен платить за дальнейшее образование Тони, и сразу решил, что она должна учиться в недорогом заведении. Он был мелочен в денежных делах, особенно где касалось мелких сумм.

Сэр Чарльз однажды сказал ему, что он безрассудно скуп при грошовых тратах и безумно расточителен, когда речь идет о больших суммах.

Тони, которой рассказали про это замечание дяди, быстро ответила (расточительность была ее явной слабостью): «Я думаю, что про меня ты бы сказал, что я одинаково безрассудна в обоих случаях».

В данном случае в отношении Тони Фэйн не имел ни малейшего намерения быть расточительным. Он отлично понимал, что дом надо содержать прилично и это требовало расходов, он сам себя тоже должен содержать прилично, и в этом отношении он не собирался скупиться.

Когда он услышал про историю с Тони, он был, как следовало ожидать, шокирован.

– Что все это значит? – надменно обратился он к Тони после обеда. – Что это за историю рассказала мне тетя Гетти про твою прогулку по Риджент-стрит и про мужчину, которого ты подцепила?

– Как ты груб! – возмущенно ответила Тони.

– Я предпочел бы быть грубым на словах, чего на самом деле нет, чем быть грубым в поступках, и позволь мне тебе сказать, моя милая, что ты должна быть осторожнее в обращении со мной. Ты должна помнить, что я теперь занимаю место дяди Чарльза.

– Никто не может занять его места в моей жизни, – ответила Тони тихим голосом, – никто и никогда…

– Ладно, смотри, мое милое дитя, я хочу, чтобы ты поняла, что на будущее время ты должна хорошо себя вести. Я не хочу, чтобы ты была предметом разговоров, мы носим слишком хорошее имя для этого.

– Но если бы не дядя Чарльз, мы бы были теперь на улице, – сказала Тони.

Фэйн обернулся.

– Смотри! – сердито сказал он. – На кой черт ты всегда вытаскиваешь это наружу? Неужели ты не понимаешь, юная идиотка, что было бы, если бы все это вышло на свет?

– Ты хочешь сказать, если бы твои друзья узнали, что наш отец и мать убили друг друга в пьяном виде? Какой ты сноб, Фэйн! Когда ты приезжал навестить меня в монастырь, я слышала, как ты говорил Дафнэ, что отец был убит при падении с лошади.

– Ладно, ведь не думаешь же ты, что я пойду оповещать всех, что наш отец умер в белой горячке. Меньше всего собираюсь.

– Ты хочешь сказать, что никогда никому об этом не расскажешь? – с любопытством спросила Тони.

– Разумеется, нет.

– Даже когда ты женишься, ты своей жене не скажешь?

– Я пока не думаю еще жениться, – сказал Фэйн с усмешкой, – можно и без того весело проводить время с девушками.

Тони поднялась.

– Я иду спать, – сказала она и, поднимаясь по лестнице, спрашивала сама себя с горечью, почему такой человек, как Фэйн, должен наследовать имя, которое так высоко носил дядя.

День похорон был похож на дурной сон. Тони осталась в своей комнате, но ей казалось, что она чувствует, как завинчивают каждый винт, и слышит каждый удар по крышке гроба.

Весь дом был полон запахом цветов. Назойливый, нервирующий запах тубероз, казалось, проникал повсюду.

Тони села к окну и видела, как вынесли гроб. У ней не осталось уже ни слез, чтобы плакать, ни слов, чтобы прощаться. Все это уже было отдано. Накануне ночью она пробралась в комнату Чарльза. Смерть ее не пугала. Она долго смотрела на белое спокойное лицо с усталыми глазами, которые, наконец, мирно закрылись навеки. Она смутно угадывала трагедию дядиной жизни.

– Я любила тебя, – вдруг громко сказала она, – я любила тебя, слышишь?

Он ее тоже любил, она знала это. Она даже догадывалась, что она была для него одной из детей, о которых он мечтал и тосковал.

Они были очень близки друг другу. Тони на пороге жизни, Чарльз – в конце ее.

Он прилагал усилия, чтобы прожить немножко дольше, чтобы указать ей жизненный путь, но она пришла слишком поздно.

Тони с благоговением поцеловала его и вышла.

День закончился тоскливо, сильный дождь продолжал лить.

Тони, усталая, лежала в сумерках в гостиной на кушетке.

Она не слышала ни как дверь открылась, ни как лорд Роберт вошел. Он прошел к камину, где теплился огонек.

– Это вы, Тони? – спросил он.

Она поднялась. Он увидел ее лицо. У нее был вид ребенка, который наплакался и устал от слез. Он подошел к кушетке, присел и обвил ее своей рукой.

Она беспомощно склонилась к нему, положила голову на его сюртук, слабо держа своей рукой его руку. Теплота и жизнь, исходившие от него, проникали в нее, и ей стало легче.

– О лорд Роберт! – проговорила она, всхлипывая.

– Бедная девочка, – сказал он мягко, – я знаю, как вы любили его, и хотел бы помочь вам перенести это горе…

Это были первые слова утешения, которые Тони слышала, и она почувствовала в своем сердце порыв благодарности. Она прижалась к нему теснее. Они сидели вместе в сумерках, держа друг друга за руки.

Через некоторое время лорд Роберт встал, позвонил и зажег свет.

Когда слуга вошел, он заказал чай. Он налил Тони, заставил ее вылить и дал ей кусочек кекса. От еды она отказалась.

– Я хочу, чтобы вы съели только этот кусочек.

Слабо улыбаясь, она начала есть.

– Так-то лучше.

Фэйн забрел в комнату и посмотрел с удивлением на Роберта.

– Я не знал, что вы знакомы с этим ребенком, – сказал он. – Тетя Гетти сейчас придет.

Роберт поправил подушки на кушетке и отодвинул свое кресло подальше от Тони.

Он беседовал с Фэйном, когда вошла леди Сомарец. После ее прихода чаепитие проходило в молчании, и вскоре Роберт с Фэйном ушли, оставив леди Сомарец и Тони одних.

– Мы с Фэйном еще не решили насчет школы для тебя, – сказала она, – но я не думаю, чтобы Фэйн мог послать тебя в дорогостоящую. Твой дорогой дядя был помешан на всем, что касалось тебя в этом отношении.

– Не могла ли бы я остаться дома? – спросила с тревогой Тони. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы уже так скоро отправиться начинать новую жизнь.

– Со мной? – Леди Сомарец приподняла брови. – Я боюсь, что это невозможно.

– Разве Фэйн не собирается ехать в Уинчес? Может быть, и я могу поехать туда.

– Фэйн поступает на военную службу и будет жить, я думаю, в городе в комнатах. Тебе только шестнадцать, около семнадцати, говоришь ты, это слишком рано, чтобы кончать ученье. Нет, ты поедешь в какую-нибудь хорошую, спокойную английскую школу.

Тони устало согласилась. В конце концов, не все ли равно?

Слуга принес почту, кучу писем соболезнования для леди Сомарец и одно для Тони.

Это было от Дафнэ, которая после года пребывания в Париже уехала в Индию. Она и Тони аккуратно переписывались, и в душе Тони все еще считала ее другом. Теперь она писала, что возвращается домой и хотела бы увидеть Тони. Она будет дома около Рождества. Тони обрадовалась, но затем почувствовала, что этой своей радостью она как будто совершает вероломство по отношению к дяде Чарльзу.

«Я не забываю тебя, только я и ее люблю», – сказала она ему мысленно.

Школа показалась менее невыносимой. Впереди по окончании ее мелькала какая-то надежда.

Накануне того дня, когда Мэннерс должна была ее отвезти в Бристоль, в новую школу, пришел лорд Роберт. Леди Сомарец не было дома. Он знал об этом. Он предложил Тони поехать с ним на концерт. Бедная Тони! Это было ее первое впечатление от настоящей музыки. Она захватила ее, словно море, и волны восторга перекидывали ее туда и назад с такой силой, которая, казалось, причиняет ей утонченную боль. Она была очень возбуждена, и музыка всецело завладела ею.