Тебе показалось. Как противостоять газлайтерам и тем, кто отравляет нашу жизнь - Дон Барлоу

Помню, когда я устроился на работу в свою первую автомастерскую, я думал, что парни с работы начнут надо мной насмехаться, говорить, что я неуч и тупица и они зря меня взяли. Однако этого не произошло. И к моему великому удивлению, вскоре я обнаружил, что ко мне, напротив, все относятся с большим вниманием. А я-то думал, что меня приняли исключительно из жалости – представляете! У меня словно впервые в жизни с глаз спала пелена, и я увидел, что достоин уважения.

Бетти

Мой отец запрещал мне выражать эмоции. Разумеется, он не говорил прямым текстом:

– Никаких эмоций.

Но когда я пыталась сказать, что мне грустно или я в растерянности, отец просто начинал махать руками, как при пожаре, и говорил:

– И даже слышать ничего не хочу!

При этом, если он сам злился, радовался или плакал (да, бывало и такое), он требовал от нас внимания.

Он устраивал целые представления и начинал нас грузить своими витиеватыми речами. А если кто-то из домашних осмеливался зевнуть или посмотреть в окно, он тут же разражался громкой обиженной тирадой.

Этот посыл для меня был абсолютно ясен: испытывать чувства дозволено только ему. Аналогичным образом, если он совершал плохой поступок, то обвинял детей в том, что это они его «заставили». Когда он впервые при мне ударил маму, он заявил, что это наша вина, потому что мы, дети, ведем себя «просто невыносимо».

Я была совершенно сбита с толку. Помню, как зареванная лежала в кровати и пыталась найти логику в его словах. Я была еще маленькой, мне тогда было всего девять, и мне даже в голову не приходило подвергнуть его слова сомнению. Наоборот, я пыталась вспомнить, что же мы с братьями натворили, что он так разозлился на маму.

Конечно, ответа я не нашла.

Отец хотел, чтобы я постоянно пребывала в смятении. Ему ужасно нравилось, когда я не понимала, о чем он говорит, что имеет в виду и что происходит. Он снисходительно смотрел на меня как на дурочку и пускался в объяснения, как будто тупее меня в целом мире не было человека. А если я получала хорошую отметку в школе, он всегда говорил, что я просто списала, хотя это было не так.

– Не забудь сказать спасибо тому, кто дал тебе списать, – бросал он с ухмылкой.

После первых пятнадцати раз я перестала на это реагировать и просто отвечала:

– Так и сделаю, – и спокойно уходила в свою комнату.

Вскоре отец потерял ко мне всякий интерес. Я научилась его игнорировать, а это как раз-таки и выводило его из себя. Он наслаждался, если ему удавалось меня расстроить или привести в отчаяние. Однако отсутствие реакции с моей стороны здорово его злило.

Он использовал любую возможность, чтобы нарушить мое психическое и эмоциональное равновесие. Например, звал моих братьев есть пиццу, а меня якобы «случайно» забывал позвать. Все его надежды были на то, что я разозлюсь или обижусь, когда вернусь домой и узнаю об этом. Однако я использовала эту возможность, чтобы приготовить себе что-нибудь вкусненькое. Он же, приходя домой и видя, что я нисколько не огорчилась, а, напротив, наслаждаюсь изысканным ужином, просто вскипал от гнева.

Отец бил не только маму. Он поколачивал и нас, хотя в основном братьев. Думаю, он рано заметил, что я его не люблю, поэтому поднимать на меня руку считал пустой тратой времени. А вот мои братья души в нем не чаяли. Отец играл на гитаре и гонял на мотоцикле! Он ушел от мамы к женщине помоложе – более покладистой и с выдающимися формами! Они все ему прощали! Достаточно было ему сказать им пару ласковых слов, и они тут же забывали, как он их колотил и осыпал оскорблениями.

Я пыталась обратиться за помощью к школьному психологу, но отец моментально это пресек. Один из братьев сказал ему, что видел, как я захожу в кабинет, и отец тут же отправился к маме, чтобы наказать ее за мою ошибку. Он вломился к нам в дом, влепил маме пощечину и, ткнув в меня пальцем, прорычал:

– Это твоя вина, что матери досталось!

Это был первый и последний раз, когда я пыталась пойти к психологу. Даже сейчас я ужасно боюсь психотерапевтов, как и любых других специалистов в области психологии. Отца уже нет, но меня по-прежнему преследуют ужасные воспоминания.

Уже после того, как он умер, я узнала, что его собственный отец, наш дед, был таким же. Я не встречалась с дедом, но знала, что наш отец его люто ненавидел. И нас учил тому же. Для меня это стало важным открытием. Я тогда подумала: «Что бы ни случилось, я ни за что не стану таким, как он».

Я с бо́льшим вниманием стала относиться к тому, как веду себя в отношениях с парнями, а потом и с мужем, и даже с нашими детьми. Вместо походов по психологам я прочла тонны книг о том, как правильно строить отношения и оставаться открытой и честной с партнером и не отказываться от ответственности. Я делала все, чтобы не совершить отцовские ошибки.

Я по сей день продолжаю работать над собой. Легко ткнуть пальцем в другого и сказать, что это он виноват в твоей боли. Гораздо сложнее взглянуть в зеркало и задать себе вопрос: а что я могу сделать, чтобы стать лучше? Что я могу изменить? И, поверьте, эта постоянная внутренняя работа того стоит.

Дана

Мама обожала правила. Настолько, что постоянно придумывала новые, и в результате выяснялось, что многие из них противоречат старым. Например, она настаивала на том, что я должна просыпаться и собираться заранее – до того, как она встанет. При этом я должна была просто сидеть в гостиной и терпеливо ее ждать. Если же я включала мультики, открывала книжку или выходила из дома, она просто слетала с катушек.

– Ты что творишь? – это был излюбленный вопрос, который она задавала по любому поводу.

Я пожимала плечами и отвечала:

– Ничего.

И хотя это действительно было так, для мамы мой ответ всегда звучал как неверный.

– Вижу я твое ничего! – возражала она и смотрела на меня, как будто в ожидании, что я, будучи еще совсем ребенком, чудесным образом догадаюсь, что именно она хочет сейчас услышать, и скажу именно это.

Но мне никогда не удавалось прочитать ее мысли. Поэтому я просто молчала, дожидаясь, пока она в конце концов не отойдет от