Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я - Джон Кац
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стэнли откликнулся на ее зов и охотно последовал за ней в рентгеновский кабинет, правда, бросил на меня беспокойный взгляд, увидев, что я за ними не иду.
Немного позже д-р Кинг вышла и прикрыла за собой дверь. Не очень хороший знак. Она прекрасно знала моих собак, знала, как мы привязаны друг к другу.
Бренда питала нежные чувства к лабрадорам, а к Джулиусу в особенности. Она подшучивала над его равнодушием к исконно лабрадорским занятиям, над диетой, на которой мы вынуждены были его держать, дабы собака не превратилась в толстого борова. Но и для Стэнли имелся уголок у нее в душе.
«Плохие новости», — сказала она обычным тоном, однако ее тревожный взгляд противоречил напускному профессиональному спокойствию. «У Стэнли снижена частота сердечных сокращений. Она ниже, чем при последнем вашем визите, и намного ниже, чем следует».
Д-р Кинг заметила нелады еще несколько месяцев назад, но тогда симптомы показались слабыми и не привлекли особого внимания. Теперь обследование выявило совсем другую картину. Кроме того, рентген подтвердил еще одно подозрение: у Стэнли острая дисплазия (разрушение) тазобедренного сустава — заболевание, которое у лабрадоров и золотистых ретриверов встречается довольно часто. «Его мучают боли при длительной ходьбе, он постепенно превращается в калеку. Поражаюсь, как эта собака еще способна гонять мяч!» — сказала она.
Я подумал, что Стэнли мог бы гонять мяч до последнего своего вздоха.
Все же самую большую опасность представляла сердечная недостаточность. Мы договорились, что я привезу Стэнли к д-ру Кинг еще два раза: один раз утром, сразу после пробуждения, и другой — после физической нагрузки. Такое тестовое исследование требовалось, чтобы уточнить диагноз.
— Девон, конечно, ничуть не виноват в болезни Стэнли, — поспешила заверить меня Бренда. Видимо она как-то ощутила терзавшее меня чувство вины.
С каждым визитом в ветлечебницу новости становились все хуже. Сердце Стэнли сдавало. Не было в сущности никакого выбора кроме хирургического вмешательства либо мощного медикаментозного воздействия, чреватого тяжелейшими побочными эффектами. Оба варианта были для меня неприемлемы. Я хорошо знал, на что способен решиться, если собака действительно очень больна, и где следует положить предел ее страданиям. Даже если речь шла о собаке, которую я любил так, как Стэнли.
Д-р Кинг не делилась со мной своими мыслями. Но за годы знакомства я научился ее понимать. А теперь ни ее лицо, ни слова не давали мне ни малейшей надежды.
* * *Решение взять собаку дается порой нелегко. Но в тысячу раз труднее и мучительнее подписать ей приговор. Встречаются люди, стремящиеся поддерживать жизнь собаки любыми способами. Честно скажу, я не принадлежу к их числу. Отношения собаки и человека отнюдь не простые. Их трудно до конца понять, особенно постороннему; слишком многое в них зависит от предыстории, темперамента, личного опыта, инстинктов и, наконец, способности любить.
Решение, о котором идет речь, всегда теснейшим образом связано с тем, как складывалась собственная жизнь человека. И я не исключение. Бренда Кинг однажды сказала, что главное для ветеринара да и для хозяина собаки — это уменье защищать интересы животного, которое не умеет разговаривать и, значит, не способно рассказать о своих нуждах. Удача сводит некоторых собак с людьми, которые их любят и понимают, заботятся о них, которые могут действовать, исходя, в первую очередь, из их интересов.
Люди, которые сами росли без опеки и защиты, часто — по вполне понятным причинам — запутываются в своих взаимоотношениях с собаками. Иногда — с этим сталкивался любой ветеринар — хозяева собак утрачивают представление не только о границах между их собственной жизнью и жизнью собаки, но и о реальной действительности вообще. Старых дряхлых собак в самом ужасном виде доставляют к ветеринару в надежде если не на лекарства или современные приборы, то на операцию.
— Вы должны, — сказала мне д-р Кинг, — не только понять, чего хочет собака, но и что для нее лучше. Сделать это можете только вы.
Я понимал, что не имею права решать судьбу Стэнли на основе сиюминутного импульса. Такое решение должно определиться всем моим жизненным опытом и теми мириадами факторов, под влиянием которых формировались мои взгляды. И для меня оно будет крайне трудным. Я обожаю эту собаку, она стала ключиком ко всему, что есть во мне радостного и веселого. Но с той самой минуты, как я покинул кабинет Бренды, мне, похоже, стало ясно, что предстоит делать.
Чего бы я хотел? Чего бы хотел Стэнли? Что для него будет лучше?
Не лучше ли для него закончить свою жизнь так же счастливо, как он ее прожил. Не превратиться в калеку из-за дисплазии, не умереть от мучительного сердечного приступа. Не страдать от невозможности отправиться на прогулку, гонять мяч, быть равноправным членом собачьего сообщества, которое обосновалось теперь у меня в доме и в жизни.
Друзья и знакомые давали мне разнообразные советы: обратиться к специалистам, решиться на операцию, испробовать нетрадиционные методы лечения или какие-то новые диеты. Один даже предложил мне подыскать для Стэнли какой-нибудь более спокойный дом, где он будет жить мирно и, возможно, проживет дольше. Сам же я мог бы время от времени его навещать.
Но сидя возле кабинета д-ра Кинг, обнимая и поглаживая Стэнли, я чувствовал, что скорее умру, чем кому-нибудь его отдам. Я должен был сделать то, что сам считал правильным, что, как мне казалось, отвечало его интересам. Я должен был выступить его адвокатом — защитником, которого мне самому всегда хотелось иметь, и которого, очевидно, никогда иметь не буду.
Было ли мое решение правильным? Этого никто не знает. Но я был твердо убежден, что поступаю так, как лучше для Стэнли. Этого он был вправе от меня ожидать.
* * *Наш милый Стэнли. Каждый день начинался с того, что он залезал к нам в кровать и устраивался между мной и Паулой для долгих утренних приветствий. Всякий раз, глядя на него, я улыбался; просто не мог удержаться от улыбки. Его веселый нрав, его удивительное добродушие вносили радость в мою жизнь.
Он не был ни таким спокойным и склонным к созерцанию, как Джулиус, ни таким смышленым и ловким, как Девон. Но в нем было больше веселья, чем в любой другой из известных мне собак. Мне доставляло наслаждение следить за тем, с какой страстью он гоняет по лугу мяч или кидается за ним в воду. Это дело — а он относился к нему очень серьезно — приносило ему невероятное удовольствие.
Мой дорогой лабрадор, без пяти минут покоритель океана… И вот теперь его благородное сердце — главное его достоинство — внезапно ему изменило. Это казалось ужасно несправедливым.
В третий раз мы посетили ветклинику теплым летним днем. Плохие новости, которые, увы, опять преподнесла нам д-р Кинг, не стали для меня сюрпризом, и я не слишком удивился, когда Стэнли подошел, виляя хвостом, и положил голову мне на колени: таким образом он обычно проявлял заботу обо мне, если чувствовал, что мне плохо. Я в ответ почесал ему за ухом.
Стэнли всегда таскал что-нибудь по дому. Любил каждое утро приносить в дом газету, важно вышагивая с ней, как если бы, к примеру, нес в зубах фазана. Он знал, что его за это похвалят и дадут кусочек печенья.
В кабинете Бренды, он извлек из корзинки для мусора бумажный стаканчик, стал прогуливаться с ним взад и вперед, гордо подняв голову и помахивая хвостом.
«Мне кажется, пришло время его усыпить, — сказал я, запинаясь. — Как вы считаете?»
Д-р Кинг кивнула. «Если это говорит тот, кто так любит своих собак, то я думаю — время пришло».
У меня не было другого выбора. Он будет все сильнее уставать и мучиться, особенно теперь, когда наступили теплые дни. Возрастет угроза сердечных приступов и судорожных припадков. Страшно подумать, что может случиться с ним на прогулке или когда он будет плавать в пруду. Я боялся, вдруг он умрет прямо у меня на глазах.
Значительную часть энергии он уже растерял, видеть это было для меня особенно мучительно. Только теперь я смог в полной мере осознать, что здоровье его ухудшалось на протяжении многих месяцев. Сверх меры занятый Девоном, я ничего не замечал, хотя раньше подобная перемена бросилась бы мне в глаза сразу. По мнению Бренды Кинг, мы все равно не смогли бы повлиять на ситуацию. Однако ощущение вины меня не покидало.
Длительные прогулки стали для Стэнли уже не по силам. Он все еще рвался бежать за мячом, но ясно было, что скоро и это прекратится. А плавание, сказала д-р Кинг, вообще может погубить его сразу.
«Каждый день жизни Стэнли был наполнен радостью, — сказал я. — Мне хотелось бы, чтобы его жизнь так и закончилась». Предстояло еще поговорить с Паулой, но для меня самого все было ясно.
Д-р Кинг согласилась. Ей бы хотелось, сказала она, чтобы больше клиентов придерживались такой же точки зрения. Одна из главных трудностей в ее работе — необходимость поддерживать жизнь старых, совсем больных собак сверх назначенного им времени, вопреки здравому смыслу. Она вспомнила о немецкой овчарке, лишившейся задних ног, которую хозяева возили на тележке. Она хорошо понимает, насколько сильно можно любить собаку, но иногда наступает момент, когда в жизни животного уже не остается ни смысла, ни радости.