Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948 - Генрих Айнзидель

– Я должен сам увидеть тех генералов, прежде чем смогу поверить в это, – заявил я Воронову в разговоре с ним после митинга.

Он просто рассмеялся в ответ:

– Скоро все они будут здесь, об их прибытии уже всем известно.

Так и произошло.

В нашу комнату зашел ординарец, который доложил, что в лагерь прибыли генералы, взятые в плен под Сталинградом, а также триста офицеров из 6-й армии. Я был слишком слаб, чтобы в очередной раз изумляться тому, что еще несколько недель назад считал невозможным.

Один из моих соседей по палате с помощью ножа соскоблил с оконного стекла два сантиметра ледяной корки. С помощью товарищей мне удалось сесть, и я получил возможность наблюдать через окно за дорогой в лагерь. То, что я увидел, было одновременно зловещим и невероятным зрелищем. Широко размахивая руками, с улыбками на лице генералы заселялись в отведенные им квартиры. Они сверкали наградами и моноклями, опирались на трости, отсвечивали алыми подкладками шинелей. Все они были обуты в валенки или в сапоги из лучшей кожи. И только изредка в эту величественную живописную картину попадали серые пятна и сгорбленные фигуры «старых» обитателей лагеря, в поношенных русских или изорванных немецких мундирах и стянутыми проволокой кусками тряпок вместо обуви на ногах, с истощенными лицами и выражением безнадежности во взгляде.

Нам сказали, что этих генералов привезли в Красногорск из Сталинграда в особом поезде, в спальных вагонах и белых простынях на кроватях. Все мы, старые заключенные, с выражением недоверия на лицах выслушивали истории об изобилии сгущенного молока, масла, икры и белого хлеба на всем их пути в лагерь. И все же некоторые из вновь прибывших, как оказалось, уже были заражены тифом.

Я бросил взгляд на груды багажа, среди которого были особые чемоданы, которые фирма «Мерседес» специально изготавливала для старших офицеров, разъезжавших на ее автомобилях. Истощенные пленные почти падали под тяжестью этих чемоданов, когда переносили их в комнаты, где поселились генералы. Я снова упал на свою койку. Новый приступ лихорадки избавил меня от тяжелых мыслей по поводу того, что я только что видел.

В последние недели, когда я медленно приходил в себя после болезни, произошли две вещи, которые привели к новому этапу в развитии деятельности антифашистских групп в лагере. В газете военнопленных «Свободное слово» появился отчет о нелегальной мирной конференции в Западной Германии, в работе которой, как говорилось, принимали участие представители всех социальных классов и организаций оппозиции. Там была принята программа совместных действий против режима Гитлера. Судя по тону, статья была написана немецким коммунистом, эмигрировавшим в Москву. После нее в лагерях для военнопленных прошел целый ряд митингов, на которых впервые в конкретной форме была выдвинута для обсуждения идея создания Народного фронта против Гитлера.

Вскоре после этого меня навестил в лазарете комиссар лагеря советский майор Штерн. Он просил меня подготовить заявление, в котором я торжественно обещаю искренне сотрудничать с Советским Союзом в борьбе против Гитлера. Кроме того, майор Штерн посоветовал мне сделать все, что в моих силах, чтобы добиться откровенного разговора с офицерами, попавшими в плен под Сталинградом. Как он заявил, было важно использовать шоковое состояние, в котором они пребывали после разгрома под Сталинградом, для того, чтобы втянуть их в политическую борьбу с фашизмом.

Но для меня не могло идти и речи ни о чем подобном. Я был единственным офицером в лагере, о котором все знали как о члене антифашистской группы, поэтому офицеры, прибывшие из Сталинградского котла, единодушно подвергали меня остракизму. Если кто-то из них отвечал на мое приветствие или заговаривал со мной, остальными это воспринималось как вызов их корпоративной этике. Даже те из них, кто резко критиковал манеру Гитлера вести эту войну, и в особенности его предательское поведение по отношению к армии под Сталинградом, никогда даже не обсуждали идею открыто выступить против фюрера. Слишком грубые попытки повлиять на них со стороны некоторых членов антифашистской организации лишь укрепили их в этом мнении. Инструкторы школы антифашизма, переместившейся поближе к лагерю № 27, считали самым большим успехом своей «воспитательной деятельности» нашумевший марш их питомцев мимо Паулюса и его генералов в лагерь, который сопровождался пением Интернационала и шумными оскорбительными выкриками.

В то же время было видно, что Москва явно уже давно пыталась привлечь Паулюса и его подчиненных к политической борьбе с режимом Гитлера.

В середине мая генералы и почти все офицеры были переведены из лагеря № 27 в знаменитый монастырь в Суздале (Спасо-Евфимиев. – Ред.), расположенный примерно в 230 километрах от Москвы. Теперь в лагере оставались только румыны, итальянцы и венгры. При этом здесь почти не осталось офицеров, число которых, впрочем, постоянно росло за счет тех, кто прибывал сюда после окончания допросов на Лубянке.

Зима, голод, холод, болезнь, страх перед эпидемиями, а также морально угнетенное состояние, вызванное всеобщим молчаливым игнорированием со стороны офицеров, прибывших из-под Сталинграда, – все это прошло, как кошмарный сон. В лагере снова стало спокойно и тихо. На улице светило солнце. По другую сторону забора здесь располагалось небольшое озеро, на берегу которого резвилась красногорская молодежь, так же как когда-то мы в Германии. Я почти восстановился после болезни и снова мог делать по десять наклонов до пола без появлявшейся перед глазами черноты.

Но остался страх за будущее и за судьбу моей страны. Было ясно, что теперь Германия все скорее двигалась к своему поражению. Но каким будет ее конец? Сталинград показал, до чего может довести упрямство Гитлера. Действительно ли он готов сражаться с остатками последнего немецкого батальона на развалинах последнего немецкого города?

С обеих сторон с каждым новым днем войны росли взаимная ненависть, озлобление и жажда разрушения, а с ними и жертвы. Неужели в Германии и в самом деле нет никого, кто мог бы остановить все это сейчас, когда безумие становится все более очевидным? Есть только одна группа, которая была бы в состоянии сделать это, – офицерский корпус и представители Верховного командования. Им подчиняются вооруженные силы, они точно видят развитие ситуации. У них есть организация и знания, которые помогли бы им выполнить свой долг. Или Сталинград, пример бездумного следования приказам Гитлера, независимо от их последствий, был лишь очередным актом драмы, начавшейся после убийства Шлейхера (1882–1934, генерал, предшественник Гитлера на посту рейхсканцлера (конец 1932 – январь 1933 г.), убит по приказу Гитлера во время «ночи длинных ножей», когда ликвидировали Рема и др. – Ред.), драмы постепенной капитуляции вермахта перед противником?