Белая Россия. Народ без отечества - Эссад Бей

Русские это знали, но все равно шли на службу к китайским генералам.

И сегодня в Маньчжурии сражаются русские казаки под командованием собственных атаманов[28]. Они сражаются то за китайцев, то за японцев — им все равно, главное, что остается смертельный враг, Красная Москва, изгнавшая их из родных донских степей. Но и даже самые фанатичные из этих ландскнехтов не верят, что они, будучи на службе у Китая или у Японии, смогут изгнать большевиков из России. Их горячая мечта — другая.

…Где-нибудь у подножья Великой Стены, или в степях Монголии, мечтают они, возникнет государство эмигрантов, русское «белое» царство. Оно послужит санитарным кордоном между «красной» Россией и Азией. Его еще нет, но настанет день, и «белая» Россия обретет свою землю. На ней взметнутся ввысь церкви с луковичными главками, перед каждой церковью — памятник генералу, а рядом — будка с городовым ради охраны порядка[29].

За слово «товарищ» — расстрел на месте. Официальным языком станет церковно-славянский, а университетские кафедры займут старые жандармы. На государственную службу пойдут исключительно военные чины. Над каждой избой взметнется царский орел, а народ возненавидит большевиков лютой ненавистью. В один прекрасный день сюда пожалует Великий князь из Императорского Дома, и верноподданное население, с гимнами, под звон колоколов поднесет ему корону.

Но этого государства пока нет, и на полях Маньчжурии русские люди проливают свою кровь под чужими знаменами за чужое дело. Когда же они встают на караул у дверей иностранного главного штаба или же пишут рапорт на китайском, их греет мысль о будущем государстве, о памятнике славному «белому» генералу и о прибытии туда Великого князя[30].

Глава XIII. Последний потомок Тамерлана

Пятьсот лет прошло с той поры, как над миром пронесся вихрь войск Тамерлана. Пятьсот лет на базарах и на площадях перед мечетями бродячие певцы воспевают подвиги хромого завоевателя. Его подвиги стали легендой. Но его империя быстро развеялась по ветру. Сгнили башни, сложенные из трупов его врагов, а пески занесли его крепости. Лишь в Самарканде, его столице, до сих пор высится знак славы кровавого полководца. Это — известный Гур-Эмир, мавзолей Тамерлана. В мире от Тамерлана осталось две вещи — его мавзолей и его династия.

Мавзолей, похожий на гигантский, но вместе с тем и грациозный лотос, великий государь стал возводить еще при жизни. Крутые лестницы ведут внутрь, где под бирюзовым куполом покоятся останки Тамерлана. Саму могилу закрывает монолит из малахита[31], самый большой в мире. Размером с бильярдный стол, он прибыл в Самарканд из Китая. Стены крипты покрывает причудливая вязь, рассказывающая о подвигах Тамерлана. «Здесь покоюсь я, хромой завоеватель мира, я подчинил себе Бухару, Аравию, Индию, Персию, Русь и Китай, меня боятся все народы». Другая надпись гласит: «Я убил больше людей, чем песчинок в пустыне. Господь меня наградит по заслугам». Эти фразы диктовал сам Тамерлан перед своей смертью. Однако самую последнюю фразу его сын-преемник не стал писать, настолько она показалась ему еретической. Вот она: «Я познал все радости жизни, и самая их них великая — это вид слез в глазах врагов. Это — самая большая милость Всемогущего Бога».

В самаркандском мавзолее воплотились вся помпа, блеск и мощь основателя империи и могучей династии. Он стоит в самом центре города, напоминая о всех тимуридах — государях и деспотах Туркестана и Индии.

Рядом с Тамерланом погребен его благочестивый сын. Его жизнь текла спокойно и скромно, под тяжкой сенью отцовской славы. Скромна и его могила[32].

У маленьких окошек мавзолея вывешены тимуровы знамена: конские хвосты на флагштоке. В конских хвостах обитают добрые духи, и только перед этими хвостами преклонял свои колена, в часы интимной молитвы, Тамерлан. Ветер из пустыни ласкает знамена, и конские хвосты плавно раскачиваются над гробницей жестокого тирана.

Кроме прекрасной усыпальницы хромой воин оставил миру еще одну память — династию тимуридов, плеяду косоглазых государей. Они основали в четырех сторонах света четыре царства и принялись отчаянно между собой ссориться. В итоге им пришлось сдать один край за другим могучим пришельцам, а потом — и красавца Самарканд, колыбель родовой славы.

Тимуриды владели многими городами, не меньше было число их битв. Но никто из них не мог померяться славой с родоначальником: разница между хромым полководцем и его детьми и внуками была слишком значительной. Его грандиозные завоевательные походы дегенерировали в кастовую борьбу, и империя рассыпалась в прах. Когда Европа, в лице великого «белого» царя постучалась в ворота Туркестана, у тимуридов был еще один край, громкое название которого мало соответствовало его скромному значению — Бухарский эмират.

Бухара! Это имя звучало сладкой музыкой для поэтов, пророков и бродячих певцов. В Бухаре, у трона эмира, собирались мудрецы всего Востока. Сам эмир, восседая на чистом золоте, принимал дары из разных уголков мира и считал свой город его столицей. Однако эти времена ушли в глубокое прошлое. Над дворцом эмира и над его краем уже давно витала тень иностранного господства[33].

«Белый» царь подчинил себе Туркестан, и царские послы ежедневно твердили эмиру мудрые советы о необходимости слушаться России. Эмир меланхолично, но безоговорочно следовал этим советам — как ради дружбы с царем, так и ради дипломатической выгоды[34]. В обмен на безоговорочное, пусть и меланхоличное следование царским желаниям эмир пользовался публичной поддержкой русской администрации. Например, он сохранил ряд привилегий — рубить головы подданным по собственной прихоти, строить особняки, влезать в долги и держать гарем.

В его дворце было сто залов, из них одна половина была убрана на европейский вкус, другая — на азиатский. В европейской половине он принимал послов и кредиторов. В азиатской он держал золотой трон[35] и женщин. Имена женщин были известны лишь нескольким посвященным, заранее кастрированным. Для всех остальных они были пронумерованы таким образом: «седьмая приязнь эмира», «десятая приязнь эмира» и т. д. Шестнадцатая приязнь эмира была немкой — Европа входила в Бухару и таким приятным образом, не только с солдатами царской армии.

Эмиру не были знакомы тяготы управленческой работы, и это стало для него фатальным. Когда звезда «белого» царя закатилась в русских степях, когда русские советники бесследно исчезли, не попрощавшись, и когда в Бухаре закончилась мода на русские ордена, у эмира на вооружении остались лишь приемы эпохи его пращура Тимура, в ХХ веке мало