Александр Солоник - киллер мафии - Валерий Карышев

- Вы спецом из самой Москвы прибыли, чтобы о моих проблемах говорить? - перебил зек с едва заметной издевкой.

- Не только о них, - обладатель ксивы из алого сафьяна нимало не обиделся, хотя по интонации и понял вызов. - О тебе, о планах твоих... О том, как дальше жить собираешься.

Наверняка в этот момент Саша подумал - такое нехитрое начало беседы, такой простенький с виду вопрос "как дальше жить собираешься?" - все это сильно смахивает на тот, памятный разговор с лагерным авторитетом, "смотрящим" Корзубым. А потому ответ прозвучал почти такой же, как и тогда, в каптерке:

- Как раньше жил, так и буду.

- Ну, как раньше, жить у тебя больше не получится, - гражданин начальник небрежно струсил в пепельницу сигаретный пепел. - Но об этом позже. Давай лучше о тебе поговорим. - Не дождавшись ответа, он продолжил: - Биография самая обыкновенная - точней, ее начало. Замечательный областной центр, золотое детство, пионерские горны, техникум, повестка в военкомат. После дембеля в милицию пошел. И чего ты там забыл?

- Был маленький и глупый. Думал, с преступностью бороться, - признался Саша, соображая, какой же в этом вопросе подвох.

- И что?

- Да сами они беспредельщики. Те же бандиты, только в форме, и ношение оружия у них узаконено, - для человека, попавшего на зону из-за нежелания сучиться, ответ был предельно искренним.

- Вот-вот, - согласился собеседник. - Гниды они. Мусора - одно слово. Та-а-ак. Там, значит, у тебя не заладилось, выгнали, затем вновь взяли, после выгнали окончательно. Накрутили статью по "мохнатке" из-за "решки", за колючки. Ну и что теперь делать собираешься?

- Срок тянуть, - кивнул Солоник, не понимая, к чему вообще разыгрывается этот спектакль.

- А на себе, значит, крест поставил?

- Крест мне на могиле поставят.

- Вот-вот. Недалек тот день... И похоронят тут же, на зоновском кладбище. Как ты знаешь, трупы родственникам не выдаются.

- Спасибо за информацию, - Саша метнул в москвича взгляд, полный откровенной неприязни.

- Рано благодаришь. А я приехал сюда, чтобы дело тебе предложить...

- И какое? - насторожился заключенный, поняв, что беседа подошла к кульминации.

- ...и изменить твою жизнь, - закончил гражданин начальник.

- Мою жизнь теперь только Верховный Суд может изменить.

- Ну зачем так? Судьба любого человека в его руках. На свободу хочешь?

Зек вопросительно взглянул на человека, сделавшего ему столь дикое предложение.

- Кто тут не хочет...

- Я тебя спрашиваю - хочешь?

- Ну, хочу. А за что? Не за просто же так!

- Эта догадка делает честь твоему уму. Бесплатно только птички поют. Я тебе дело говорю... А теперь - слушай.

Они говорили долго - точней, говорил в основном приезжий, а зек слушал, стараясь найти в предложении выгоду - впрочем, она была, несомненно, на поверхности.

Предложение гражданина начальника сводилось к следующему. Он, Александр Солоник, будет топтать "строгую" зону долго, очень долго. Бывший мент, осужденный по паскудной статье, рано или поздно найдет себе смерть: или на "промке" головой кирпич поймает, или оголенный электропровод зубами прикусит, или с верхнего яруса шконок головой вниз упадет. В лучшем случае - актировка и инвалидность, жизнь в серости и безвестности, неизбежное воровство, естественно, неудачное, и вновь зона, где он сгинет окончательно. В худшем - скорое "опущение", кровавая драка, заточка в печень и - участок два на три на зоновском кладбище.

Блатные все равно завалят его: тут, на зоне есть сотни способов избавиться от человека - медсанчасть по приказу "хозяина" оформит как несчастный случаи на производстве. Обеспечить его безопасность органы не могут - не поселишь же в бараке охрану! Надеяться на УДО, условно-досрочное или амнистию не приходится по понятным причинам. Короче говоря хреновые дела у осужденного бывшего мента Солоника, и солнце ему не светит.

Гражданин начальник повествовал так, как может говорить лишь человек, уже уверенный в ответе собеседника. Категоричность тона, веские интонации, подкрепленные напряженным прищуром и скупой, но выразительной жестикуляцией.

- Единственное, что тебе может помочь, - побег, - закончил он.

- Отсюда? Со "строгача"? Невозможно, - зек поджал губы.

- А что - уже думал?

- А кто бы не думал!

Следующий вопрос прозвучал в устах обладателя сафьяновой ксивы столь же неожиданно, сколь и неправдоподобно.

- А если мы тебе поможем?..

Солоник подумал, что он ослышался.

- Поможем, говорю... Я серьезно. Да не смотри ты на меня так!

Мысли Саши работали напряженно - в предложении бежать было столько же плюсов, сколько и минусов. Точней, плюс был только один - та самая желанная свобода, о которой, как поется в известной еще со времен ГУЛАГа песне, "так много говорят в лагерях".

А с другой... Побег, даже удачный (что маловероятно), неминуемо поставит его в зависимость от "конторы", потому как Солоник окончательно ставит себя вне закона. И неизвестно, какую роль уготовят ему после побега. Известно одно: он становится невольной марионеткой в руках структуры, которая при малейшем проколе от него откажется.

- Даю тебе ровно сутки на размышление, - москвич говорил веско, словно вбивал в сырую доску толстые гвозди. - Только размышлять тебе нечего. Это - твой единственный шанс, подарок судьбы. Другого не будет. Свобода плюс удовлетворение твоих амбиций.

- Я не могу ответить сразу, мне надо все взвесить. Я подумаю, - дрожащим от напряжения голосом произнес осужденный.

- Думай, думай... Ну все. О нашем разговоре, естественно, никто знать не должен, прежде всего из администрации. Запомни то, что они уже знают: я - следователь военной прокуратуры, занимаюсь делом твоего армейского командира. Протоколы уже составлены... На, подпиши, что отказываешься давать показания, - он пододвинул бланк. - Ну, до завтра, осужденный Солоник. На размышления у тебя ровно сутки, - гражданин начальник взглянул на часы. - Время пошло...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Блеклое поволжское солнце, медленно поднимавшееся из-за кромки темного, почти что синего хвойного леса, рельефно высвечивало геометрически правильный силуэт вышки с охранником. Солнце било в глаза, слепило, и осужденный Александр Солоник, отвернувшись в сторону, невольно прищурился. Унылая картина, виденная им на утренних разводах сотни раз: перечеркивающая волю колючая проволока, чернеющие клифтами ряды сумрачных зеков, ватная спина бушлата переминающегося с ноги на ногу "мужика" из его бригады...

Даст Бог - видит он это сегодня, холодным утром, в последний раз, и никогда больше не увидит.

Развод начался минут на десять позже положенного - стоило только увидеть помятую физиономию начальника отряда, чтобы определить: вчера он вновь нажрался, как последняя свинья. Рожа у мента - ну будто бы на автомобильном протекторе заснул, взгляд - мутный, мертвый. И не до развода ему теперь - пива бы холодненького, компресс на лоб и - спать. Да, такова вот тяжелая и опасная ментовская служба...

- Отряд для развода на работы построен, - произнес старшина.

Спустя несколько минут осужденные, а вместе с ними и Солоник, двинулись на "промзону". Глядя в ватную спину, маячившую впереди, Саша вновь и вновь воскрешал подробности последнего разговора с хитрожопым москвичом, спрашивая себя - правильно ли он сделал, что согласился? - и не мог ответить на этот вопрос однозначно.

С одной стороны, воля, конечно же, дорогого стоит, тем более в его незавидном положении.

А с другой - не попадет ли он в кабалу худшую, нежели теперешняя?!

Но он уже все решил. Это должно произойти сегодня.

Уже назначено и рассчитано время, и он знает, как именно это произойдет. На "промке" кем-то неизвестным подготовлен сварочный аппарат, которым надлежит вырезать крышку канализационного люка, чтобы спуститься в него, пройти по коллектору и выйти за пределы зоны. Ничего форс-мажорного произойти не может - вроде бы тот гражданин начальник из столицы предусмотрел все. Или почти все...

Глухое топанье "прохарей", густые ряды колючей проволоки, унылые, постные лица конвоиров - и ворота промышленной зоны.

Перед началом работы "бугор" Солоник, собрав "мужиков" своей бригады, объявил:

- То, что вы напортачили вчера, я не принимаю. Если такое повторится, буду засчитывать за отказ или невыходы на работу.

Тут, в "восьмерке", в ИТУ N 8 Ульяновской области, к нему относились совершенно иначе, чем под Пермью. Давешняя драка с кодлой жутких и безжалостных блатных уже была занесена в неписаные зоновские анналы, обрастая все новыми и новыми подробностями. В глазах "мужиков", то есть основной массы осужденных, Саша приобретал черты воистину легендарные: кровь татуированных врагов лилась ручьями и реками, руки-ноги ломались, как спички, головы под его ударами разлетались, как гнилые арбузы, а побежденные исчислялись десятками.

Именно поэтому никто спорить не стал - не с руки. Таких, как этот "бугор", не уважают, но боятся. И только один из зеков, недавно прибывший, бросил недовольно: