День конституции - Алексей Борисов

– Возьмите, пожалуй, и его тоже, – из внутреннего кармана пиджака Панин извлек бумажный пакет. – Нашему другу из Лондона, если он очень захочет подтверждения, можете показать пару листов.

– Что это?

– Полная копия плана. Берите скорее, не раздумывайте! Мне еще в магазин успеть надо. Обещал коллегам бутылочку белого австралийского. Есть и у нас гурманы.

Подполковник пожал Денису руку и открыл дверцу. Выйдя из машины на тротуар, он кинул взгляд назад, на сигнал светофора. Потом, пройдя вперед метров пять, резко свернул налево, чтобы пересечь проезжую часть.

У водителя-экспедитора общества с ограниченной ответственностью «Сдоба» Михаила Русинова понедельник складывался наперекосяк. Точек, которые надо было успеть объехать, ему нарисовали выше крыши. Хозяин откровенно экономил на еще одной ставке и не собирался давать ему напарника. Михаил согласился крутить баранку и таскать товар за прибавку к зарплате, но потом понял, что продешевил. Сегодня с утра он предпринял попытку поторговаться, оказавшуюся напрасной.

– Сука, морда буржуйская, – буркнул Русинов, отойдя на безопасное расстояние от хозяйской «Тойоты», возле которой происходил торг.

Собственник хлебопекарного производства сам когда-то пахал чуть ли не за весь офис, и товар развозил тоже. Он и теперь не сбавлял обороты, хлопотал, договаривался с кем-то, брал кредиты на расширение бизнеса. Русинова это, впрочем, мало волновало. Он рассуждал просто: пятого и двадцатого изволь приготовить аванс и получку.

Пробки в центре тоже не добавили Михаилу радости. А еще, как нарочно, пока он разгружался у кафе в Орликовом переулке, какой-то шкет прилепил ему на лобовое стекло трехцветный власовский флажок21. Михаил, будучи в запарке, сразу не понял, чего он трется около машины, и зря. Самоклейка из плотной глянцевой бумаги пристала, будто влитая.

Русинов готов был заплакать от такой подлости. С этой дрянью на стекле первый же пост ГАИ – его. Политику пришьют, в гебуху, чего доброго, потянут. План, понятное дело, полетит к чёртовой матери, хозяин башку оторвет…

– Чтоб вам сдохнуть! – истово пожелал водитель-экспедитор всем оппозиционерам и противникам существующего строя, кидаясь отскребать запрещенный символ.

Непредвиденная задержка сломала его график. По улице Кирова он гнал, плюнув на ограничение скорости. Светофор на углу Милютинского только-только сменил желтый на красный, но Русинов, видя, что путь пока свободен, поддал газу.

«Завершаю маневр, и точка», – успел подумать он, когда прямо перед капотом его фургона словно из ниоткуда вырос мужик в сером плаще…

На Дениса напал натуральный столбняк. Он сидел за рулем своей «Шкоды» и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вылетевший на красный свет автофургон с надписью «Сдоба» на кабине и борту буквально снес Панина, который уже почти перебежал улицу. Подполковника отшвырнуло к бордюру на противоположной стороне, о который он, кажется, ударился головой. Портфель, бывший у него в правой руке, отлетел вперед, под колеса припаркованной сиреневой «Мазды».

Фургон со страшным визгом затормозил дальше впереди. Разом закричали люди на автобусной остановке, кто-то выскочил из ресторана напротив.

– «Скорую» надо быстрее, «Скорую»! – раздалось через несколько секунд. – У кого мобильник есть?

«У меня два», – хотел сказать Денис, но язык тоже не слушался его.

Подбежавший водитель автофургона, здоровый детина с багровым лицом, бил себя кулаками в грудь и что-то причитал по-бабьи.

– Он дышит! Дышит! – крикнула женщина с остановки, которая первой склонилась над Паниным. – Позвонили уже?

Куча народа на проезжей части росла. Сзади возмущенно сигналили те водители, которым не была видна картина происшествия. Денис осознал, наконец, что его участие вряд ли что-то изменит. Более того, следовало срочно уносить ноги. Вполне вероятно, что, когда милиция станет опрашивать свидетелей, кто-нибудь вспомнит, как Панин выходил из его машины.

Пока еще было можно, Денис медленно сдал задом до переулка, затем в переулок, чудом разминувшись с красным «Шевроле», который выезжал оттуда. Из окна иномарки прозвучала порция отборного мата. Ворота в арке справа, к счастью, были распахнуты, и Беляев, разворачиваясь, нырнул туда. Двор старинного дома с аркой, на его удачу, также оказался сквозным. Денис, тяжело дыша, вырулил на Малую Лубянку и рванул в сторону Сретенки.

«Дело Панина» генерал-полковник Сергеев взял под личный контроль сразу после того, как контрразведка доложила ему о случившемся. Было это в четыре часа дня. Со всех, кто видел содержимое найденного портфеля – милиционеров, чекистов – тут же взяли подписку о неразглашении. Сам потерпевший умер в реанимации, так и не придя в сознание. В бреду он звал какого-то Дениса.

Осмотр его личных вещей, тщательные обыски на рабочем месте и дома ничего не дали. В блокноте с адресами и телефонами обнаружились два человека по имени Денис. С одним из них погибший учился на юридическом факультете Ленинградского университета имени Жданова, и ныне тот работал старшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР. Другой был театральным критиком, писал рецензии для столичных журналов.

Была не на соответствующей страничке, а в самом конце блокнота еще одна запись, которая привлекла внимание контрразведчиков. Ни имени, ни фамилии, ни инициалов, ни знаков препинания – просто четырнадцать цифр подряд. Для профессионалов не составило труда понять, что к чему. Да и Панин, видимо, вряд ли предполагал, что блокнот попадет в руки его коллег с площади Дзержинского.

То были два городских телефонных номера – домашний и рабочий, записанные без единого пробела, встык. Оба принадлежали Денису Беляеву, специальному корреспонденту международного отдела «Известий». Полковник Булатов, которому поручили расследование, готов был считать кандидатуру журналиста приоритетной, но здесь выяснилось, что театральный критик Лиманский значится в базе управления «З» как один из сторонников движения против коррупции. Поэтому проверять начали всех.

Старший следователь отпал первым. В то время как Панин пребывал вне главного здания КГБ, он, наоборот, не покидал пределов Генпрокуратуры, находясь сначала на совещании, а затем на обеде с другими сотрудниками. С Лиманским вышло сложнее. Из дома, от неработающей супруги, он отбыл еще в половине одиннадцатого. Далее след оппозиционера терялся, так как в Центральный дом литераторов, куда он звонил с утра, Лиманский явился только без двадцати четыре.

На прямой вопрос, где он был всё это время, критик явно стал врать, что гулял по бульварам Москвы, пользуясь теплой погодой.

– Творческому человеку это иногда просто необходимо, – заявил он.

Ситуацию с ним прояснила студентка второго курса Театрального института имени Щукина, которая сидела за одним столиком с критиком в ресторане ЦДЛ и с ним же, как подтвердил швейцар, туда пожаловала. Политикой или шпионажем здесь не пахло. То, что было столь необходимо творческому человеку, называлось классическим и оральным