Как убить свою семью - Белла Маки

Дорогой Саймон,

Я знаю, ты просил меня не писать, и я старалась уважать твое решение, хотя оно меня расстраивает. Но я должна сказать, что больна. Долго я не проживу, по словам хороших врачей в больнице Уиттингтона (это недалеко от тебя). Я смирилась с этим не потому, что хочу умереть, а потому, что устала. Я устала, и мне плохо вот уже несколько лет, и с тех пор, как у меня появилась Грейс, жизнь была тяжелой и легче не становилась. Но ни на секунду не думай, что я виню Грейс. Она — лучик света. Я так жалею, что ты не видел ее ребенком, совсем малышкой, когда в свои шесть лет она настаивала на том, чтобы ее звали Кристал. Я бы хотела, чтобы ты был рядом, когда она представляла себя лягушкой и всю неделю квакала, или когда выиграла приз за рисунок в школе. Ты столько всего пропустил, но тебе не нужно упускать остальное. Я-то уж точно пропущу. Я буду так скучать по ней. Эти мысли не дают мне заснуть, хотя, честно говоря, монитор и шум в палате не помогают. Саймон, ты должен забрать ее. Ты должен рассказать о ней своей жене — она простит тебя за то, что случилось так много лет назад. Конечно, как мать, она не оставила бы ребенка с одним родителем? У меня недостаточно денег, чтобы обеспечить дочке беззаботную подростковую жизнь, а мои родители никогда не переставали злиться на меня за мой выбор — я не позволю им раздавить ее неокрепший дух. Моя подруга Элен предложила приютить ее, но это совсем не то же самое, что жить с семьей. Я не хочу умолять, но я сделаю это ради нашей дочери. Пожалуйста, поступи правильно, я знаю, ты хороший человек и ты не оставил бы своего ребенка одного в этом мире. Я не вернусь домой, поэтому, пожалуйста, напиши мне в больницу, 4 этаж, отделение Колибри.

Со всей моей любовью и нежностью, Мари

Я закрыла коробку, запихнула ее обратно под кровать и проверила, не выпало ли что-то, что могло бы выдать меня Элен. После этого я, должно быть, сразу вышла из квартиры, потому что оказалась в парке, где села на скамейку и попыталась успокоиться. Я потерла ладони друг о друга и провела рукой по горлу, пытаясь избавиться от внезапно подступившего комка. Я узнала о своем отце больше, чем когда-либо. Узнала, что он был невероятно богат. Узнала о семье, доме и ужасной каминной полке. Он владел бизнесом, о котором я слышала, — «Дерзкая девчонка», мои одноклассницы носили одежду этой марки. Он был общественным деятелем. Мари попросила его о помощи, когда умирала (опозорив этим и меня). А он ее отверг, унизил и добил. Мне хотелось подбежать к его дому, наброситься и ударить этого подонка, выдавить ему глаза и прижать голову к отвратительному мраморному полу. Я медленно вздохнула, пытаясь сосредоточиться на качелях на детской площадке. Но ярость осталась. Теперь она не исчезнет, независимо от того, насколько спокойной я буду выглядеть. При жизни моя мать умело защищала меня от предательства, от черствой и холодной отстраненности этого человека. И я была в безопасности, когда ее тепло было рядом. Но после смерти она не могла служить щитом между мной и этой болью. Я знала, что не имела права пойти к нему домой, позвонить в дверь и потребовать заплатить за то, что он сделал. У бронзовых ворот меня бы сразу развернули. Семейка Артемис явно привыкла возводить стены и избавляться от тех, кто доставлял им неудобства, — должников, поклонников, нищих и нежеланных детей. Я поняла: мне придется подождать, пересидеть и придумать план к тому времени, когда я стану старше и смогу выйти на Саймона. Эта мысль успокаивала меня. У меня было пять лет до совершеннолетия. Пять лет, чтобы изобрести способ заставить Артемисов страдать. Я все еще ясно помню этот момент, и с тех пор часто думала об этом с улыбкой. Даже в тринадцать (хотя тогда я была слишком милой, чтобы позволить себе думать о чем-то жестоком) я утешала себя тем, что вырасту и заставлю их узнать, по-настоящему узнать, какую боль нам пришлось перенести.

Глава пятая

Мне не очень хотелось убивать Эндрю Артемиса. Конечно, так нужно было сделать. Я знала это и не колебалась, но не была готова к тому, что один из них будет таким, ну скажем так, симпатягой. Исследование, проведенное мной, было тщательным, дотошным, возможно, даже граничившим с одержимостью. И из него стало ясно, насколько эта семья морально прогнила. Это помогало мне сосредоточиться на текущей задаче, зная, что я не отнимаю у мира ничего ценного. У себя в голове я даже начала считать свое сугубо личное стремление общественным благом. Семья Артемис была воплощением ядовитого капитализма, черной дырой морали, тотемом жадности. Боже, я была так молода.

Легкость, с которой я прикончила Джереми и Кэтлин, придала мне смелости. На самом деле это просто удача — один резкий поворот колеса, и они со свистом скатились с обрыва, а на машине Амира не осталось даже царапины, чтобы вызвать подозрения. Столько всего могло пойти не так, — задумываясь об этом, каждый раз вздрагиваю. И если б что-то пошло иначе, я бы могла потерять самообладание, поменять свои планы или, что еще хуже, попасться. Но меня не поймали. В тот вечер звезды сошлись. Честно говоря, то, как быстро мои бабушка и дедушка покинули этот мир, было очень любезно с их стороны и означало, что я могу продолжить. Можно поблагодарить их хотя бы за что-то.

Эндрю был сыном брата Саймона Ли, и информацию на него собирать было сложно. Он не присутствовал ни на одной из гротескных семейных вечеринок с официантками в костюмах павлинов (спасибо колонкам сплетен за этот лакомый кусочек) и аккуратными дорожками кокаина на серебряных блюдах, которые носили карлики в цилиндрах. Он не был на семейной яхте этим летом, обмазанный маслом и лежащий