Девчонки гуляют допоздна - Жаклин Уилсон

Тут я замечаю свое отражение в какой-то витрине и начинаю задумываться: а сама-то я как выгляжу? Нет бы сообразить захватить с собой в школу другую одежду на смену! У меня такой дурацкий вид в кошмарной школьной форме. Юбка короткая, а ноги у меня ужасно толстые. Волосы торчат дыбом, а школьный свитер заляпан йогуртом. Я ставлю портфель на землю, сбрасываю пиджак и начинаю стягивать свитер через голову. Слышится оглушительное улюлюканье — это компания дурачков-семиклассников из школы Аллена.

Я держусь и презрительно вздыхаю, хоть и чувствую, как краска заливает щеки.

— Эй, красотка, у тебя блузка расстегнулась, и все видно! — орет один из мальчишек.

Я борюсь с собой. Я понимаю, это шутка. Но мало ли что…

Я бросаю взгляд вниз. Блузка застегнута на все пуговицы.

Мальчишки визжат и стонут от смеха. Распростившись с достоинством, я показываю им фигу, хватаю свои вещички и бросаюсь бежать. Вообще-то, может, не стоило идти в блузке без свитера. Пуговицы действительно иногда расстегиваются. Блузка мне тесна до того, что натягивается на груди. В этом нет ровно ничего соблазнительного, просто можно подумать, что я запихала себе за пазуху два пакета сахарного песку. А что, если я вспотела после этой возни с переодеванием и переругивания с идиотами из Алленовской? Надо было захватить в школу дезодорант! Господи, если бы можно было прокрутить пленку сначала — но на самом деле нужно крутить вперед в ускоренном темпе, потому что дорога отнимает больше времени, чем я думала.

А вдруг он решит, что я не хочу прийти или что папа не передал мне письмо? Я, кажется, и сама уже думаю: лучше бы папа не передал письмо. Да что со мной такое делается? Целый день мечтала о встрече с Расселом, а теперь вдруг перетрусила! Руки у меня мокрые, блузка липнет к телу, во рту пересохло, живот подвело. До смерти хочется в туалет, а в мозгу, как в телефонной трубке, короткие гудки. Я не в состоянии ни о чем думать. Что я скажу, когда увижу его?

Здравствуй, Рассел. Эй, привет. Надо же, какая встреча. Извини, что опоздала. Помнишь меня? Привет, привет! Тук-тук, кто там?

Господи, я, кажется, правда схожу с ума. Вот я вхожу в торговый центр, спускаюсь по эскалатору, прямо передо мной «Макдоналдс», и сердце колотится: бум, бум, бум, — потому что я вижу его у входа, он вертит головой, высматривает кого-то, высматривает меня.

Вот он меня увидел, машет рукой — с таким жаром, что опрокидывает на себя стаканчик с кофе. Я подскакиваю, хватаю пару бумажных салфеток и принимаюсь вытирать.

— Типичный случай! — говорит Рассел. — Сижу здесь, придумываю, как бы поэффектнее поздороваться, увидел тебя и сразу облился кофе. Не самый эффектный поступок.

— Зато самое горячее приветствие. — Я выбрасываю промокшую салфетку и принимаюсь за следующую. Кофе пролился ему и на колени, но не могу же я вытирать ему штаны.

— К счастью, кофе уже остыл, потому что я тебя жду здесь целую вечность, — говорит Рассел.

— Извини, я немножко опоздала. Ты решил, что я не приду?

— Я не был в этом уверен. Твой папа сначала страшно сердился, но он, по-моему, не такой человек, чтобы утаить письмо. Только я не знал, захочешь ли ты прийти. Наверное, ты подумала, что я совсем ничтожество, которое глупый папа не выпускает из дому. Жутко унизительно.

Рассел комически поднимает брови и вытирает салфеткой альбом.

— Кофе не испортил твои эскизы?

— Не думаю. Разве что кое-где прибавилось сепии! Я держал альбом закрытым. Не хотел, чтобы ты подумала, будто я нарочно выпендриваюсь, хотя на самом деле рисование — мое любимое занятие в жизни. Точнее, второе любимое.

— А какое самое-самое любимое? — спрашиваю я.

— Целоваться с тобой, — говорит Рассел.

Мы оба отчаянно краснеем.

— Я принесу тебе кофе… И себе еще возьму, — говорит Рассел. -

Хочешь что-нибудь из еды?

В итоге мы берем одну порцию картошки-фри на двоих и едим, доставая по очереди картофельные палочки из пакетика.

— Я все не успокоюсь, как ты ходил по домам и спрашивал обо мне, — говорю я.

— Прости, пожалуйста, это я с горя — просто ничего больше не оставалось делать.

— По-моему, это очень романтично, — говорю я.

— Ага, и еще очень романтично, что я не могу даже пригласить тебя куда-нибудь только из-за того, что папочка у меня такой вредный старый пижон, — говорит Рассел. — Он, конечно, не может физически мне помешать. Я хочу сказать, во-первых, я просто-напросто сильнее. Но он говорит, если я не приму его правила, он не разрешит мне здесь жить. А ехать жить к маме я не хочу. Они с сестрой трещат без умолку и все время хают папу, и чуть только я сделаю что-то вполне нормальное для мужчины, например, забуду опустить сиденье на унитазе, они сразу вопят, мол, я весь в папочку, а я от этого зверею. Ну нет у меня идеального дома. Когда мама с папой разошлись, я сначала жил у них по очереди: неделю у мамы, потом собираю чемоданчик и отправляюсь на неделю к папе.

— Я читала одну книжку про девочку, у которой так было, — сочувственно говорю я. — Наверное, тебе было очень тяжело, Рассел.

— Может быть, я слегка преувеличиваю, чтобы тебя разжалобить.

— Ну и пожалуйста, если только ты позволишь и мне пожаловаться на судьбу. В моей семье тоже хватает проблем.

И я начинаю плакаться ему в жилетку и при этом чувствую себя довольно гнусно, ведь Анна в последнее время относится ко мне просто замечательно, папа как будто перестал разыгрывать людоеда, и даже Моголь стал такой лапуся, сидит тихо и рисует бесконечные картинки с чудищами, обезьянками, грузовиками и пожарными машинами, утверждая, будто помогает Анне готовить рисунки для джемперов.

— Наверное, семья у меня не особенно ужасная, — заканчиваю я свои жалобы. — Но все равно, не могу дождаться, когда мне исполнится восемнадцать. Мы с Магдой и Надин хотим снять квартиру на троих. Может быть, мы все поступим в художественное училище. Только не в папино. Покажи-ка мне, что ты нарисовал за это время.

Я надеюсь увидеть на рисунках себя. И точно, да еще в каком количестве! Вот я иду под ручку с Магдой и Надин, вот болтаю с Надин в автобусе, вот я в парке, за руку с Расселом. Он сильно меня приукрасил. Распрямил мои завитушки, превратив их в волнистые кудри, убрал толщину, прибавил несколько сантиметров росту, придал одежде шика. Себя он тоже подправил, не поскупился на рост и мускулы, так что на рисунке стал похож на олимпийского чемпиона, у которого бицепсы выпирают из спортивного костюма. Волосы изысканно разлохматил, а лицо сделал настолько похожим на Ди Каприо — хоть сейчас в дублеры.

— Мечтать не вредно, — смеюсь я.

— Что? — Рассел, кажется, слегка обиделся.

— Мы с тобой совсем не такие.

— Нет, такие. Во всяком случае, ты такая.

— Глупости! И парк тоже совсем не такой. У тебя получилась какая-то романтическая беседка, увитая розами.

— Ну ладно, может, я допустил небольшую художественную вольность. Знаешь что — пойдем сейчас в парк, я нарисую его таким, какой он есть на самом деле.

— Ах вот оно что, теперь приглашают не «посмотреть гравюры», а «порисовать эскизы»!

— Ты тоже можешь порисовать. Ну давай, Элли, заканчивай с чипсами и пошли.

— Но ведь тебе нужно домой, и мне тоже. Вспомни, что получилось в прошлый раз.

— Еще даже нет половины пятого! Я сказал папе, что пойду в художественный клуб — я иногда остаюсь там на занятия, у нас замечательный учитель рисования. И вообще, папа и Цинтия возвращаются с работы не раньше половины седьмого, так что он ничего не узнает, верно?

— Мой папа иногда возвращается из художественного училища к пяти. И Анна будет дома с Моголем.

— А ты не можешь сказать, что была на занятиях по рисованию?

— Наверное, могу. Мистер Виндзор недавно говорил, что хочет устроить у нас в школе такой клуб. Он у нас тоже замечательный. Магда, моя подружка, серьезно в него влюбилась. Сегодня она так с ним кокетничала, просто ужас, а ему, похоже, даже нравилось.

В моем голосе слышна легкая дрожь. Я и сама была немножечко влюблена в мистера Виндзора, когда он только что пришел к нам в школу. Мне кажется, я считала, что он как бы мой мистер Виндзор, потому что я одна из всего класса задвинута на живописи. Но со мной он никогда так не усмехается, как сегодня Магдой.

— От Магды все балдеют, — говорю я.

— Кроме меня, — говорит Рассел.

— А ты нет? — спрашиваю я, встрепенувшись.

— Нет, ни капельки. То есть она, конечно веселая, хорошенькая и

так далее, но…

— Но?

— Ну, она очень уж навязывается. Хихикает, вихляется…

— Слушай, Магда — моя подруга, — строго говорю я, но какой-то малюсенький подленький кусочек моей души ликует.

— Знаю, знаю. Ты, Магда и Надин — нечестивая троица.

— А что ты думаешь о Надин? Она не хихикает и не вихляется.

— Да, но она с причудами, все время витает в каком-то своем мире. Нет, она неплохая, и Магда неплохая, но мне-то нужна ты, Элли.