Мигель де Сервантес Сааведра. Жизнь и творчество - Андрей Красноглазов

«Самое величайшее из событий, какие когда-либо происходили в век минувший и в век нынешний и вряд ли произойдут в век грядущий», – как писал позже в «Дон Кихоте» Сервантес, – битва при Лепанто началась в полдень, когда на флагманских кораблях флотов почти одновременно взвились, на одном – знамя голубого цвета с изображением распятия и гербами союзных держав, на другом – шелковый белый с золотом стяг блистательной Порты.[74] Обмен выстрелами из пушек возвестил начало баталии. Известно, что в момент начала битвы понтифик прервал деловую встречу и помолился за победу христиан в этом сражении.

Пользуясь своим знанием морских глубин, правое крыло оттоманской эскадры попробовало оттеснить левый фланг союзников, где как раз и находилась «Маркиза», вглубь залива, однако мощный пушечный огонь христиан сорвал эффект вражеского маневра. Завязалось жестокая и кровопролитная битва.

Сервантес сражался отважно. Тому есть документальные свидетельства очевидцев. Забегая вперед, скажем, что, когда Мигель попал в алжирский плен, его отец в марте 1578 года утешался письменными подтверждениями героизма сына, которые дали его друзья по Лепанто, впоследствии прапорщики, Матео де Сантистебан и Габриель де Кастаньеда. Этот документ должен был помочь вызволить боевого товарища из алжирского плена.

Дон Мигель, несмотря на жестокую лихорадку, еще до начала боя был на палубе. И как ни уговаривали его друзья и командиры, решительно отказался от больничной постели. «Лучше умереть за Бога и своего короля, чем прятаться под палубой!» – воскликнул он и, обращаясь к капитану, добавил: «Сеньор капитан, поставьте меня на самое опасное место, чтобы я мог умереть, сражаясь!» – и «он сражался с турками как храбрый солдат на том месте, где его поставил капитан – рядом со шлюпочным трапом». Это было место, которое в случае абордажа становилось чрезвычайно опасным, но Сервантес со своими двенадцатью солдатами от данного ему поручения не отрекался.

Когда галеры сходятся, единая боевая тактика нарушается и становится невозможной. Бой распадается на множество отдельных схваток, не становясь от этого менее страшным. Как писал один из участников Лепанто: «Сражение в этом месте своего развития так кровопролитно и ужасно, что можно сказать – море и огонь сливались в одно целое». Все сводилось к абордажу и рукопашному бою. Бились холодным оружием или стреляли с близкого расстояния крупным калибром (другого не было), поэтому раны были ужасны и, как правило, смертельны.

О накале морской битвы можно судить по потерям «Маркизы»: 40 убитых, среди них капитан судна, более 120 раненых. Сервантес получил три аркебузных ранения: два в грудь и одно в руку, сделавшее ее неподвижной. Эта потеря, кажущаяся такой ужасной в молодости, на склоне лет стала предметом его гордости: «Даже если бы мне сейчас предложили невозможное – избавиться от моих ран, то я бы предпочел оставить все как есть». Так родился Однорукий Лепанто, или просто Однорукий, как его называли в алжирском плену.

Победа склонялась на сторону союзников. Смерть Али-Паши, сначала раненного из аркебузы, а потом обезглавленного каким-то пленным христианином, обозначила перелом в ходе сражения. А измена берберийских галер Улудж-Али (Euldj Ali) и затем восстание десяти тысяч пленных христиан-гребцов, находящихся на турецких судах, только ускорили развязку. Исход сражения был решен боем между галерами дона Хуана Австрийского и капудана-паши. К четырем часам дня поражение турецкой эскадры стало очевидным. Победители занялись своим узаконенным войной делом – грабежом побежденных, продолжавшимся до самой ночи.

Разгром турок был полным: 110 кораблей было уничтожено или потоплено, 130 захвачено в плен, 30 000 человек убито и ранено и почти 15 000 рабов-христиан, освобожденных из плена. Потери союзников были существенно меньше – 12 000 погибших в бою и умерших от ран.

Весть о великой победе мгновенно облетела христианский мир. Резонанс был огромен. Писатели, поэты, актеры – каждый на свой лад славили морское сражение при Лепанто. До нас, к сожалению, не дошла пьеса Сервантеса, посвященная Лепанто, написанная по возвращении из алжирского плена, однако и в «Дон Кихоте» в рассказе пленника мы можем обнаружить отголоски этого памятного исторического события. Позже в устной традиции Лепанто обрастет легендами и разного рода небылицами, что всегда сопровождало любое выдающееся событие.

Впоследствии выяснится, что битва при Лепанто, первоначально казавшаяся концом турецкого владычества на море, таковым не является. Две последующие морские экспедиции против турок, предпринятые доном Хуаном Австрийским, окончатся провалом. Турецкое могущество было только надломлено, и праздновать окончательную победу «креста» над «полумесяцем» было преждевременно. «Священная лига» распадется, не дожив до смерти Пия V. Он умер через полгода после Лепанто. Однако главное было сделано – развеян миф о непобедимости турецкой армии. Начиная с этого момента, испанские галеры под прикрытием пушек Корфу, Мальты и Мессины уже гораздо смелее бороздили морские просторы.

После победы

Выдержав осенний шторм, победоносная флотилия союзников вернулась 31 октября в Мессину. В этот же день раненный Сервантес был помещен в городской госпиталь. Здесь герой Лепанто залечивал свои раны. Конечно, мужественное поведение в бою Сервантеса не было исключением, многие испанские солдаты действовали самоотверженно и неустрашимо. История не сохранила имени испанца, который, потеряв глаз, заткнул рану куском тряпки и бросился на абордаж вражеского судна; некто Мартин Муньос, будучи больным, как и Сервантес, не смог оставаться на койке, взял шпагу, бросился на палубу вражеского судна и разил врага, получив при этом девять ранений от турецких стрел; Франсиско Монтаньес схватился с турком, и оба они свалились в воду, испанец, чтобы не утонуть, был вынужден разжать руки – турок попытался спастись, тогда Монтаньес вплавь нагнал его и, схватив топор, отрезал голову врагу, затем вскарабкался на судно и снова вступил в бой. Мария Танцовщица (Maria la Bailadora), вопреки приказу дон Хуана не пускать на корабль женщин, пробралась на его борт и наравне с мужчинами, ухватив аркебузу, стреляла по врагу.

Лепанто стало едва ли не самым главным событием всей жизни Мигеля де Сервантеса. Много позже, в 1615 году в предисловии ко второй части «Дон Кихота», он напишет: «Если раны мои и не красят меня в глазах тех, кто их видел, то, во всяком случае, возвышают меня во мнении тех, кто знает, где я их получил, ибо лучше солдату пасть мертвым в бою, нежели спастись бегством; и я так в этом убежден, что если бы мне теперь предложили воротить прошедшее, я все равно предпочел бы участвовать в славном этом походе, нежели остаться невредимым, но зато и не быть его участником. Шрамы на лице и на груди солдата – это звезды, указывающие всем остальным, как вознестись к небу почета и похвал заслуженных».

Бескомпромиссное поведение в бою Сервантеса и его боевых товарищей не осталось незамеченным. Между январем и мартом 1572 года все они получили денежное пособие в размере двадцати дукатов.

Солдат Сервантес вышел из госпиталя 24 апреля. Он залечил два ранения в грудь, однако левая рука осталась навсегда неподвижной. Службы он не оставил, и, возможно, поэтому получил повышение – стал «soldado aventajado» – заслуженным солдатом, ветераном с месячным жалованием в три дуката. Очевидно, что вплоть до конца зимы он находился в роте Диего де Урбина, расположившегося лагерем в Калабрии, а затем перешел под командование другого капитана – Мануэля Понса де Леона, чье подразделение входило в состав полка Лопе де Фигероа.

Наваринский залив

Первого мая 1572 года в возрасте 68 лет умирает папа Пий V. «Священная лига», к несчастью, лишается своего главного вдохновителя. И хотя новый понтифик Григорий XIII[75] был намерен продолжить начатое святое дело, постоянно ссорившиеся союзники не имели в его лице того беспристрастного арбитра, каким являлся его предшественник. Положение усугублялось и поведением Филиппа II, весьма обеспокоенного волнениями во Фландрии и не желавшего ввязывать войска в новую военную кампанию.

Тем не менее, в начале июля 1572 года часть союзного войска под командованием Марко Антонио Коллоны, в составе 140 галер, покинула Мессину. Сервантес был на борту одного из судов. А уже 2 августа дон Хуан Австрийский получил, наконец, от своего сводного брата Филиппа II, успокоенного действиями герцога Альбы во Фландрии, разрешение снова возглавить войска и вышел в море с 65 галерами. 1 сентября после долгих мытарств обе эскадры объединились и взяли курс на Модон. План дона Хуана состоял в том, чтобы, высадившись в заливе Наварино и окружив турок, заставить их сдаться. Но слишком много времени было потеряно.

Сам Сервантес устами Пленника говорит об этом в «Дон Кихоте»: «В семьдесят втором году я, будучи гребцом на адмиральском судне, оказался свидетелем Наваринской битвы. На моих глазах был упущен случай захватить в гавани турецкий флот, ибо вся турецкая морская и наземная пехота была уверена, что ее атакуют в самой гавани и держала наготове платье и башмаки (так турки называют свою обувь) с тем, чтобы, не дожидаясь, когда ее разобьют, бежать сухопутьем: столь великий страх внушал ей наш флот. Случилось, однако ж, не так – и не по вине или по небрежению нашего адмирала, но по грехам христиан и потому, что произволением и попущением божьим всегда находятся палачи, которые нас карают. И точно: Улудж-Али отступил к Модону – такой есть близ Наварина остров, – и, высадив войско, укрепил вход в гавань и просидел там до тех пор, пока сеньор дон Хуан не возвратился вспять».