Таинственный сад; Маленький лорд Фаунтлерой; Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру (сборник) - Фрэнсис Бёрнетт

Он сказал это так хладнокровно, как будто уже давно привык к этой мысли и это его ничуть не интересовало. Ему, казалось, очень нравился звук голоса Мери, и он как бы в дремоте слушал, что она говорила. Раза два ей пришла в голову мысль, не засыпает ли он. Но он вдруг задал вопрос.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Мне десять лет, и тебе тоже, — ответила Мери, на миг забыв осторожность.

— А ты откуда это знаешь? — спросил он удивленно.

— Потому что когда ты родился, заперли калитку сада и зарыли ключ… А сад заперт уже десять лет.

Колин сел в постели, опираясь на локти, и повернулся к ней.

— Какую калитку заперли? Кто это сделал? Где они зарыли ключ? — воскликнул он, вдруг заинтересовавшись.

— Это… тот сад, который мистер Крэвен не любит, — возбужденно сказала Мери, — он велел запереть его, и никто не знал, где он зарыл ключ.

— Что это за сад? — жадно допытывался Колин.

— Туда целых десять лет никто не ходил, — был осторожный ответ.

Но осторожность явилась слишком поздно. Колин был слишком похож на Мери; ему тоже нечего было делать и не о чем было думать, и мысль о таинственном саде казалась ему привлекательной так же, как и ей. Он задавал один вопрос за другим. Где этот сад? Искала ли она когда-нибудь калитку? Спрашивала ли она когда-нибудь садовников?

— Они не хотят говорить об этом, — сказала Мери. — Я думаю, что им приказали не отвечать на вопросы.

— А я бы их заставил!

— Разве ты мог бы? — немного испуганно спросила Мери.

Если он мог заставить людей отвечать на вопросы, кто знает, что могло бы случиться!

— Мне должны угождать все; я тебе уж сказал это! Если бы я мог остаться в живых, все это когда-нибудь принадлежало бы мне. Я бы их заставил рассказать.

Мери не знала, что она и сама была избалована, но ясно понимала, что этот таинственный мальчик избалован. Он верил, что весь мир принадлежит ему! Какой это был странный мальчик и как спокойно он говорил о том, что не будет жить!

— Ты думаешь, что не будешь жить? — спросила Мери, отчасти из любопытства, отчасти из желания заставить его забыть про сад.

— Я думаю, что не буду, — ответил он так же равнодушно, как и прежде говорил об этом. — С тех пор как я себя помню, я слышал, как люди говорили, что я не буду жить. Прежде они думали, что я слишком мал, чтобы понимать это, а теперь они думают, что я не слышу… но я слышу. Мой доктор — двоюродный брат моего отца; он бедный… и если я умру, у него будет весь Миссельтуэйт… когда отец мой тоже умрет. Я думаю, ему бы не хотелось, чтоб я жил…

— А ты хотел бы жить? — осведомилась Мери.

— Нет, — ответил он сердито и устало, — но я не хочу умирать. Когда я болен, я лежу здесь и думаю об этом… я все плачу и плачу.

— Я три раза слышала, как ты плакал, но не знала, кто это, — сказала Мери. — Значит, ты об этом плакал? — Ей очень хотелось, чтобы он забыл о саде.

— Я думаю, — ответил он. — Давай говорить о чем-нибудь другом. Расскажи про этот сад… Тебе хотелось бы его видеть?

— Да, — ответила Мери тихо.

— Мне хотелось бы, — настойчиво продолжал он. — Мне, кажется, никогда не хотелось видеть что-нибудь… но мне хочется видеть этот сад. Я хочу, чтобы вырыли ключ, я хочу, чтобы отперли калитку. Я прикажу, чтобы меня туда отнесли в кресле… ведь это значит быть на свежем воздухе… Я заставлю их отпереть калитку!

Он был взволнован, и его странные глаза блестели, как звезды, и казались еще больше.

— Все они должны угождать мне, — продолжал он. — Я заставлю их взять меня туда и тебе тоже позволю прийти…

Мери крепко сжала руки. Все будет испорчено — все! Дикон никогда больше не придет, и она уж не будет никогда чувствовать себя как птица в безопасном, скрытом гнезде.

— О, не надо… не надо этого делать! — крикнула она. Он так уставился на нее, как будто думал, что она сошла с ума.

— Почему?! — воскликнул он. — Ведь ты сказала, что хотела бы видеть сад!

— Я хочу, — сказала она почти с рыданием, — но если ты заставишь их отпереть калитку и взять тебя туда, то это уже больше не будет тайной!

Он наклонился вперед.

— Тайна! — сказал он. — Что это значит? Скажи мне!

— Видишь… видишь ли, — начала Мери, тяжело дыша и путаясь, — если никто не знает, а только мы… если бы там была калитка… закрытая плющом… если бы там была… и могли бы ее найти… и мы могли бы пробраться туда… вместе… и затворить калитку… и никто не знал бы… что там кто-нибудь есть… мы бы играли… будто это наш сад, и мы сами птицы, а сад — наше гнездо… мы играли бы там каждый день, и копали бы, и сажали семена, и все ожило бы…

— А разве там все мертво? — перебил он ее.

— Скоро будет… если никто не будет присматривать, — продолжала она. — Цветочные луковицы живы, но розы…

Он снова перебил ее, такой же взволнованный, как и она сама.

— Что такое луковицы? — быстро сказал он.

— Это… лилии и подснежники… Они начинают оживать под землей… и из них выходят зеленые острия… потому что весна идет.

— Весна идет? — повторил он. — Какая она? Когда бываешь болен, то в комнатах вовсе не видишь весны.

— Это когда солнце светит после дождя… и дождь выпадает после солнца… и все тянется вверх и оживает под землей… Если бы сад остался нашей тайной и мы могли бы ходить туда и смотреть, как все растет и сколько там роз… Видишь ли… ведь было бы гораздо лучше, если бы все это была тайна?

Он снова упал на подушки и лежал неподвижно со странным выражением на лице.

— У меня никогда не было тайны, — сказал он, — кроме той, что я не буду жив и не вырасту большой. Они не знают, что я знаю об этом, значит, это тайна… Но эта тайна мне нравится больше.

— Если ты не заставишь их взять тебя в этот сад, — убеждала Мери, — то, может быть… я почти уверена, что когда-нибудь узнаю, как туда забраться. А потом… если доктор велит вынести тебя в кресле… и если ты всегда можешь делать что захочешь, то мы… может быть… нашли бы какого-нибудь мальчика, который бы вез твое кресло… мы пошли бы в сад… одни, и это было бы всегда тайной.

— Это было бы хорошо, — сказал он медленно, мечтательно глядя пред собой. — Я бы примирился со свежим воздухом… в таинственном саду.

— Я тебе расскажу… как, по-моему, там внутри… если бы могли туда войти… Он был заперт так долго, что все там перепуталось…

Колин лежал спокойно и слушал, как Мери рассказывала про вьющиеся розовые кусты, которые цеплялись за деревья, про птиц, которые, вероятно, свили там гнезда, потому что было безопасно. Потом она рассказала ему про малиновку и про старого Бена. Рассказ про птичку так понравился Колину, что он даже улыбнулся.

— Я и не знал, что есть такие птички, — сказал он. — Но когда все время бываешь в комнате, то ничего такого не видишь. А ты столько знаешь… мне все кажется, что ты была там, в этом саду!

Мери не знала, что сказать, и молчала. Колин, очевидно, не ожидал ответа.

— Я тебе покажу кое-что, — сказал он вдруг. — Видишь вон ту розовую шелковую занавеску на стене над камином?

— Вижу, — ответила она.

— Там висит шнурок, — сказал Колин. — Потяни его!

Мери, сильно заинтересованная, встала и отыскала шнурок. Когда она потянула его, шелковая занавеска отодвинулась на своих кольцах; под нею был портрет. Он изображал молодую женщину с улыбающимся лицом. У нее были светлые волосы, перевязанные синей лентой, и смеющиеся, чудные глаза, точь-в-точь как печальные глаза Колина, агатово-серые, казавшиеся вдвое больше, чем были на самом деле, благодаря длинным черным ресницам.

— Это моя мать, — жалобно сказал Колин. — Я не понимаю, почему она умерла. Иногда я ее ненавижу за это!

— Это странно! — чопорно сказала Мери.

— Если бы она была жива, я бы не был всегда болен, — ворчал он. — Я думаю, что я тогда тоже мог бы жить… И мой отец мог бы глядеть на меня… и у меня была бы прямая спина… Задерни занавеску!

Мери исполнила его желание и снова уселась на стул.

— Зачем занавеска задернута? — спросила она.

Он беспокойно задвигался.

— Это я им приказал так… Иногда… я не люблю видеть… как она на меня смотрит. Она слишком много улыбается, а я больной и… жалкий. И потом… ведь она м о я, и не хочу, чтобы все ее видели…

Несколько секунд в комнате царило молчание; потом Мери заговорила.

— Что бы сделала миссис Медлок, если бы узнала, что я здесь была? — спросила она.

— Она сделала бы, что я прикажу, — ответил он. — А я сказал бы ей, что я хочу, чтобы ты сюда ходила и разговаривала со мной… каждый день. Я рад, что ты пришла сюда!

— И я тоже! Я буду приходить часто, только… — она нерешительно остановилась, — мне ведь надо будет каждый день искать калитку… этого сада.

— О, да, ты должна… а потом ты мне все расскажешь! — Он несколько минут лежал, точно обдумывая что-то, но потом опять заговорил.