Души чистилища - Проспер Мериме

Все были этим изумлены, так как его нечестие было хорошо известно. Многие священники, к которым обратились его слуги, отказались идти к нему, уверенные, что он хочет сыграть с ними какую-нибудь злую шутку. Наконец один доминиканский монах согласился отправиться к нему. Их оставили наедине, и дон Хуан, бросившись на колени перед монахом, поведал бывшее ему видение, затем покаялся в своих грехах. Пересказывая все свои преступления, он после каждого останавливался, спрашивая, возможно ли такому великому грешнику, как он, получить у Бога прощение. Монах отвечал, что милосердие Божие безгранично. Посоветовав ему быть твердым в своем раскаянии и произнеся слова утешения, в которых церковь не отказывает величайшим преступникам, доминиканец удалился, обещав прийти вечером. Дон Хуан провел весь день в молитве. Когда доминиканец пришел снова, дон Хуан сказал ему, что он принял решение удалиться из мира, где совершил столько бесчинств, и постараться искупить подвигами покаяния чудовищные преступления, которыми он себя запятнал. Монах, тронутый его слезами, ободрил его как мог и, чтобы испытать, хватит ли у него мужества осуществить свое решение, нарисовал грозную картину суровости монашеской жизни. Но всякий раз, как он описывал новый способ умерщвления плоти, дон Хуан восклицал, что это пустяки и что он заслуживает еще более строгого обхождения.

На следующий день он отдал половину своего состояния родственникам, жившим в бедности, другую половину употребил на устройство госпиталя и сооружение часовни. Он роздал значительные суммы денег беднякам и заказал огромное количество месс за упокой душ чистилища, в особенности же военачальника Гомаре и тех несчастных, которые погибли от его, дона Хуана, руки на дуэлях. Напоследок он собрал всех своих друзей и покаялся перед ними в том, что так долго подавал им дурной пример. С глубоким волнением он поведал им о муках совести, которые ему причиняет прежнее поведение, и о надеждах, которые он дерзает питать на будущее. Многие из этих вольнодумцев растрогались и изменили свою жизнь, другие же, неисправимые, покинули его с холодной насмешкой.

Прежде чем уйти в монастырь, который он избрал, дон Хуан написал Тересе. Он сознался ей в своих постыдных намерениях, рассказал о своей жизни и обращении и умолял простить его, увещевая ее извлечь урок из его примера и искать спасения в покаянии. Он отдал это письмо доминиканцу, сначала ознакомив монаха с его содержанием.

Бедная Тереса долго ждала в монастырском саду условленного сигнала. Проведя несколько часов в несказанном волнении и видя, что заря уже занимается, она вернулась в свою келью, охваченная мучительной тоской. Она объясняла отсутствие дона Хуана многими причинами, равно далекими от истины. Прошло несколько дней, в течение которых она не получала от него писем или каких-либо вестей, способных смягчить ее отчаяние. Наконец монах, побеседовав предварительно с настоятельницей, получил разрешение повидаться с ней и вручил ей письмо раскаявшегося соблазнителя. Пока она читала, на ее лбу выступили крупные капли пота; она то краснела, как огонь, то бледнела, как смерть. У нее все же хватило сил дочитать письмо до конца. После этого доминиканец попытался изобразить ей раскаяние дона Хуана и поздравить ее с избавлением от ужасного несчастья, которое постигло бы их обоих, если бы их замысел не был пресечен явным вмешательством провидения. Но в ответ на все его увещания донья Тереса восклицала: «Он никогда меня не любил!» Вскоре у несчастной началась горячка. Тщетно врачебное искусство и религия предлагали ей свою помощь: она отказывалась от первого и казалась бесчувственной ко второй. Она умерла через несколько дней, непрестанно повторяя: «Он никогда меня не любил!»

Дон Хуан, надев одежду послушника, доказал, что его обращение было искренним. Не было такого послушания или епитимьи, которых бы он не находил слишком легкими. И нередко настоятель монастыря бывал вынужден приказывать ему умерить умерщвление плоти, которому он предавался. Настоятель указывал, что так он сокращает свои дни и что больший подвиг — долго терпеть умеренные страдания, нежели быстро прекратить свое покаяние, лишив себя жизни. Когда срок послушничества истек, дон Хуан принял обет, а затем, под именем брата Амбросьо, продолжал служить образцом подвижничества и благочестия для всего монастыря. Он носил власяницу из конского волоса под своей грубой шерстяной одеждой; узкий и короткий ящик служил ему постелью. Овощи, сваренные в воде, составляли всю его пищу, и лишь в дни праздников и по особому повелению настоятеля соглашался он вкушать хлеб. Большую часть ночи он проводил в бдении и молитве, с распростертыми в виде креста руками. Словом, теперь он являлся примером для благочестивой общины, как некогда был примером для своих распутных сверстников. Тяжелая эпидемия, вспыхнувшая в Севилье, дала ему случай выказать новые добродетели, дарованные ему его обращением. В госпиталь, им основанный, принимали больных; он ухаживал за бедняками, проводя целые дни у их постели, увещевая, ободряя и утешая их. Опасность заразы была так велика, что нельзя было найти за деньги людей, согласных хоронить трупы. Дон Хуан исполнял эту обязанность. Он обходил брошенные дома и предавал погребению разложившиеся трупы, пролежавшие несколько дней. Его всюду благословляли, и так как за все время он ни разу не заболел, то нашлись верующие люди, утверждавшие, что Бог явил на нем новое чудо.

Уже несколько лет прошло, как дон Хуан, иначе говоря, брат Амбросьо, обитал в монастыре, и жизнь его была непрерывным рядом подвигов благочестия и уничижения. Воспоминание о прошлой жизни никогда не оставляло его, но муки его совести слегка смягчились от чувства удовлетворения, которое давала ему совершившаяся в нем перемена.

Однажды после полудня, когда жара особенно сильна, все монахи, по обыкновению, предавались отдыху. Один только брат Амбросьо работал в саду под палящим солнцем с непокрытой головой — таково было послушание, наложенное им на себя. Склонившись над заступом, он увидел тень человека, остановившегося подле него. Он подумал, что это какой-нибудь монах забрел в сад, и, продолжая работать, приветствовал его словами молитвы «Аvе Maria»[49]. Но ответа не последовало. Удивленный тем, что тень остается неподвижной, дон Хуан поднял глаза и увидел перед собой высокого молодого человека в плаще, ниспадавшем почти до земли; лицо его было полузакрыто шляпой с белым и черным пером. Человек этот глядел на него молча, с выражением злобной радости и глубокого презрения. Несколько минут они пристально смотрели друг на друга. Наконец незнакомец, сделав шаг вперед и приподняв шляпу, чтобы показать свои черты, сказал: