Исцеление Вечностью - Санин Евгений

            - Видишь, изображенный здесь святой – в черной мантии. До моего отъезда она полностью была черной. А теперь вот – появилась какая-то красная кайма. Или может, мне это кажется?

            Вера взяла в руки икону, и сразу сказала:

            - Нет, тут действительно все обрамлено красным цветом. Очень похоже на полоску начинающегося рассвета! Я часто, когда не сплю по ночам, вижу в окне такую…

            - Вот видишь! Значит, я не ошибся…

            - И что это может значить?

            Александр еще раз осмотрел всю икону и недоуменно пожал плечами:

            - Сам не знаю…Может, так оно и раньше было, а я не заметил? У некоторых людей это бывает.

            - Как это? – не поняла Вера.

            - Очень просто! – объяснил Александр. - Проглядят что-нибудь на купленной иконе, а потом ходят повсюду и показывают: «У меня чудотворная икона! Вот, поглядите, тут этого ангела или, скажем, скипетра не было, а потом он сам собой появился. Но на эту икону я смотрел столько, что никак бы не мог не заметить… Но давай не будем делать поспешных выводов и лучше посмотрим, что будет дальше! Через неделю, месяц, год…

            - Давай! – сама, вся засияв, как рассвет, согласилась Вера и, глядя на икону так, будто кайма начнет расширяться прямо на ее глазах, с интересом спросила: - А кто это на ней изображен?

            - Преподобный Варнава Гефсиманский Чудотворец.

            - Как! Тот самый разбойник, которого отпустили вместо Христа?!

            - Нет, - поморщился Александр и улыбнулся чему-то своему. – Тут просто схожесть имен, из-за чего многие ошибаются. Ты говоришь о Варраве, а это Варнава! В переводе с еврейского - «Дитя милости или Сын Утешения»…

            - «Сын Утешения»… - задумчиво повторила Вера.

            - Это – великий старец, о котором знала вся Россия. И не только знала, но и шла к нему за помощью, советом и словом утешения. Он был пострижен в честь своего далекого, жившего еще в первом веке предшественника – апостола Варнавы, который невероятно много сделал для зарождавшейся тогда Церкви. И, если хочешь знать, если бы не они, то меня не было бы ни в монастыре, ни здесь, да и, возможно, вообще уже на земле!

            Александр перехватил вопросительный взгляд Веры и стал, прищурившись, смотреть на настольную лампу.

            - Ты спрашивала, как я попал в монастырь? Так вот, поначалу о нем не было даже мыслей. Рос я без веры, без Бога. Дома о Нем не было принято говорить, а в школе, если и говорили, то только, что Его, прости меня, Господи, нет. Потом была учеба на военного журналиста, где мы вообще проходили научный атеизм. Затем – служба в армейской газете. В тайге. Точнее, в местности, приравненной к районам Крайнего Севера. Все складывалось как нельзя лучше. Заработок – почти как у профессора, перспективы – на зависть. Год службы шел за полтора. Словом, я был крепким, спортивным, здоровым – и лет до двадцати пяти не мог отличить аспирина от анальгина. И вдруг – болезнь и срочная операция. 24 июня 1980 года. Я не случайно называю дату. Потом поймешь, почему. Почти три часа под местным наркозом - на горле. Оперировали методом проб и ошибок. Когда хирург чувствовал, что мне больно, тут же вводил в боль иглу с новокаином. Но ведь он же не сразу действовал!.. Ноги мои были связаны, левая рука под капельницей, правая тоже привязана к кровати. Полная беспомощность! Единственное, что я смог сделать – это разорвать ножные путы – ноги-то у меня были футбольными - и перебирать ногами.

            Александр искоса взглянул на Веру, спохватившись – а ничего, что он ей, больной, говорит о таком? И, увидев, что она внимательно и даже с каким-то особым пониманием слушает его, продолжил:

            - В общем, когда мне стало совсем невмоготу, и хирург уже пальцами чуть ли не по локоть полез под кадык так, что я уже, хрипя, задыхался, я впервые в жизни воззвал: «Все святые, кто только меня слышит – спасите! Помогите мне!»

            - И что – услышали? Помогли? – нетерпеливо спросила Вера.

            Александр приподнял указательный палец, прося ее немного подождать, и улыбнулся:

            - Операция, к удивлению одного ученого врача – он, между прочим, теперь известное светило – прошла успешно. Но после нее начались осложнения. Я еще немного послужил в армии, потом уволился, получил инвалидность. Жил, перебиваясь с копейки на копейку и продавая на рынке все то, что нажил за время службы: книги, одежду, дубленку… Сердечные приступы – тут уж я в лекарствах не хуже фармацевта стал разбираться - доводили порой до отчаяния. Близкие мне говорили: крестись. Может, хоть это поможет…Но - куда там! Я же ведь, как говорится, не крал, не блудил, не убивал. Хотя, если честно, всего хватало. Бывшую жену на аборт подговорил - разве это не убийство? Чистоту тела тоже не всегда соблюдал… Денег не хватало, а материалы для работы были нужны – так и книги из библиотек, а то и магазина крал… Но вот однажды, сам до сих пор не понимаю, почему, в день своего рождения пошел в храм и - крестился. Тогда вера еще была под запретом, но уже начинала возрождаться в стране, и батюшка в проповеди даже сказал: «Вот, уже и писатели, и журналисты стали креститься!»

            Александр, припоминая то минувшее время, помолчал и развел руками:

            - Сам не знаю почему – объяснять-то мне основы веры особо некому было – я начал просто читать утренние и вечерние молитвы, ходить в храм. Поначалу на пять, десять минут. Все мне казалось: там душно, толкают, отвлекают разговорами и вообще – зря только время теряю. А потом понемногу вдруг начал выстаивать службы полностью, исповедоваться, причащаться. Впрочем, почему вдруг? – оборвал он себя. – Скорее всего за меня молился кто-то… Может быть, предки… У нас на родовой фотографии есть портрет, судя по наперсному кресту, игуменьи. Потом дедушка по маминой линии, в честь которого меня назвали, погиб на войне под Смоленском. А Сам Господь сказал, что нет выше той любви, как если кто положит жизнь свою за други своя. Еще – бабушка, уже с папиной стороны. У нее было очень высокое давление, ей нужно было лежать, но приближалась Пасха, и она встала, чтобы приготовить все необходимое для нее. Ей: «Ты что? Немедленно в постель!» А она: «Да как же я Господа-то не встречу?» Приготовила куличи, пасху, покрасила яйца и на самый Светлый День – умерла. А говорят ведь, если глубоко верующий человек сподобится умереть на Пасху, то он минует воздушные мытарства и идет прямо в рай. Почему бы ей там было не помолиться обо мне, нехристе? А еще…

            Александр хитро прищурился и сказал:

            - Я же ведь сказал, что не случайно назвал дату операции. Так вот, уже много-много лет спустя, прожив два года в Выксе, где преподобный Варнава основал женский монастырь, живя в скиту, где он подвизался более пятидесяти лет, я вдруг узнал, что 24 июня Святая Церковь празднует… день апостола Варнавы, то есть это был день именин преподобного Варнавы! Потом я сподобился в течение целого месяца поднимать из воды, которой была заполнена крипта, его святые мощи. И каждая их частица, после обретения, лежала на красном поясе, который старушки называют «Живые помощи», от начала одной из молитв на нем «Живый в помощи Вышняго в крове Бога Небесного водворится». С тех пор этот пояс постоянно на мне, - не без гордости сообщил Александр и добавил: - Вот какие бывают в жизни «случайные» неслучайности! Такой великий апостол и такой великий преподобный – как они могли не помочь мне тогда, когда я был, что называется, между небом и землей. А точнее, между землей и адом!

            - Надо же, как бывает!.. – с удивлением покачала головой Вера, и Александр, воодушевляясь, продолжил:

            - А знаешь, скольким людям еще при жизни – а ушел он ко Господу в 1906 году - помог старец Варнава? – показал на икону Александр и тут же ответил. – По пятьсот, а то и по тысяче человек – сам Царь Николай Второй! – ежедневно приходили к нему. Шли, как водилось тогда, пешком, за сотни верст, с важнейшими жизненными вопросами. Можно сказать, вопросами жизни и смерти. И он отвечал, советовал, лечил… Тогда, как раз, русско-японская война была. Так к нему пришли женщины и спрашивают: «Батюшка, наши кормильцы сгинули, полгода от них никакой весточки. Как благословишь поминать их: о здравии или за упокой?» «Живы, живы ваши кормильцы! – отвечает отец Варнава. – Только в плену. Через месяц вернутся живыми и невредимыми» И что же? Как, благодаря старца, написали ему женщины, мужья их вернулись точно в указанный срок.

            Вера, глядя на икону, с благоговением перекрестилась, и Александр с еще большим воодушевлением – как это с ним частенько бывало во время проведения экскурсий - продолжил:

            - А то был случай, когда один крестьянин из Ярославской губернии, я даже назову тебе его имя – Михаил Яковлевич Сворочаев – десять лет пролежал, разбитый параличом. Приглашали врачей, но те говорили, что болезнь неизлечима. Убитая горем жена крестьянина отправилась в Троице-Сергиеву Лавру, а оттуда к старцу Варнаве в Черниговско-Гефсиманский скит и рассказала ему о болезни мужа. Батюшка, благословив ее, сказал: «Молись, раба Божия, молись: Господь милостив – встанет твой муж…» И что же? Возвращается она домой и видит, что муж ее, до сего лежавший пластом, сам выходит на крыльцо встречать ее…