Ярость отцов - Александр Шакилов

– Батя, стая собирается на охоту. А дичью суждено стать нам. Поэтому мы должны быть готовы. – Патрик медленно подошёл к кучкам этого, крайне неприятным на вид, и присел рядом с той, что слева. – Батя, это оружие. Чтобы приручить его, надо для начала неспешно засунуть внутрь руку.

– Что?! Притронуться?! Совать в это руку? – не поверил я, подойдя к Патрику. – Как это может быть оружием?!

Вой приближался. По бетонному желобу к вокзалу что-то двигалось.

– Именно совать, именно в это, – сын бесцеремонно разрушил надежду на то, что у меня слуховые галлюцинации.

– Но это же…

– Отлично, великолепно, внушает оптимизм?

– …мерзко.

Это слишком уж напоминало микс из концентрированной рвоты и коровьего навоза. Причём в большом количестве. Мой привыкший ко всему организм взбунтовался, сотрясаясь в спазмах и грозя выплеснуть скудное содержимое желудка на это. Однако сына ничуть не смущал вид кучи, в которую он предлагал мне сунуть руку. А ведь это, помимо того, что выглядело неприятно, ещё и подрагивало да щёлкало зубами.

Твари всё ближе. Их слаженный вой превратился в беспорядочные лай и визг.

– Ты уверен, что это – оружие? – на всякий случай спросил я.

– Уверен. – В голосе Патрика прозвучала усталость. Похоже, мой мальчик потерял надежду уговорить меня сделать нечто очевидное для него до того, как сюда примчатся голодные твари путников. – Батя, если ты не сумеешь… Нет смысла дальше. Я не доведу тебя, ты не выживешь тут.

Во как. Оказывается, это не я оберегаю мальца от опасностей чужого мира, но он меня ведёт к Цитадели. «Молодец, сынок, далеко пойдёшь. Главное – чтобы пуля не остановила». Мысленно я трижды сплюнул. В скафе не очень-то удобно по-настоящему это делать через левое плечо, поэтому – лайт версия.

– Батя, чтобы управлять этим оружием, надо чётко понимать, что оно такое есть. И нельзя относиться к нему так, как ты. Оно этого не поймёт и не будет с тобой взаимодействовать. Или будет, но плохо. Оружие надо любить.

Нравоучения Патрика так меня возмутили, что я не нашёлся с достойным ответом.

Это я-то не люблю оружие?!

Да Макс Край стволом даже зубы чистит и задницу вытирает! Застать меня без оружия нереально в принципе. Будь у меня собака, она спала бы на коврике цвета хаки, жрала бы тушёнку и пила исключительно из солдатской фляги. А на прогулку выходила бы с пулемётом, чтобы пострелять по кошкам, трагически заблуждавшимся, что крона дерева – надёжное укрытие.

Да мне пушку приятней обнимать, чем трогать талию фотомодели!..

Вот и сейчас какой-то хрящ, заменяющий пистолетную рукоятку, привычно лёг в ладонь. Предохранитель – ещё один хрящ – щёлкнул задорно, радостно, умоляя просто отправить атеиста в небытие, верующего – на тот свет, а тварей, что спешат к нам по желобу, завалить без лишних церемоний и напутствий.

Чёрт, я сам не заметил, как сунул кисть в это, и это стало ЭТИМ!..

Я непроизвольно залюбовался существом, обнявшим мою руку от кончиков пальцев и до локтя. Оно было тёплым – да-да, его тепло, пульс, дыхание я чувствовал сквозь рукав скафа – и надёжным. Оно было одним целым со мной. Я пропустил тот момент, когда мы стали чем-то вроде симбионтов. Нет, это глубже, мы как бы породнились. Ничего в нём не было от коровьего навоза, оно было совершенным. И оно – я чувствовал это – страстно хотело защитить меня от всех опасностей, какие только есть и будут. Посередине предплечье вдруг открылись жабьи глаза и уставились на меня. А потом существо подмигнуло мне! Я подмигнул ему в ответ.

Руку Патрика тоже обвивало оружие. Сын радостно улыбался:

– Ты сделал это! Я горжусь тобой, батя!

К сожалению, по-мужски обняться нам не дали твари, что спешили по бетонному желобу от развалин. Рыча и брызгая слюной с клыков, лязгая когтями по бетону, они принялись выбираться из желоба. Первую тварь я хорошо рассмотрел, остальные были её точными копиями. На короткую шею нанизали толстую голову с заострённой чёрной мордой, на конце которой разевалась пасть и чернел большой нос. Довольно большие округлые уши твари испещряли сеточки вен. Задние лапы были заметно короче передних, поэтому казалось, что животное передвигается полуприсядя. На лапах по четыре пальца, – в последнее время я уделяю пальцам особое внимание – когти не втягиваются. Всё тело от ушей и до средних размеров хвоста покрыто бурой косматой шерстью. От шеи и до крестца шерсть особо густая и длинная, прям как грива, на ней до живота тянутся поперечные чёрные полосы.

Это всё, что я успел рассмотреть.

Да, ещё. Весом такая тварь по моим прикидкам была примерно полтора центнера, а высотой в холке – мне по грудь.

Ну просто вылитая гиена! Только крупнее земного аналога.

– Стреляй в уши, батя! Яд, батя! – Патрик попятился, выставив перед собой руку с живым оружием.

Он двинул вовсе не туда, откуда мы пришли. Намеренно или неосознанно? Без разницы. Обсуждать маршрут отступления я не собирался. Просто присоединился к сыну, не рискуя повернуться спиной к тварям. Те прибывали на вокзал с такими энтузиазмом и экспрессией, словно они – пассажиры, опаздывающие на поезд. Двадцать штук выли в развалинах, да? Если бы. Уже не меньше пехотного взвода вскарабкалось на перрон. И есть у меня подозрения, что будет не меньше роты, судя по визгу и лаю на дне желоба и теням, спешащим от развалин. И одно дело разглядывать хищных зверюшек на экране телевизора или даже в зоопарке, а совсем другое – в их естественной среде обитания. Адреналин у меня в крови зашкаливал, скоро изо всех щелей потечёт.

Взобравшиеся на перрон гиены не спешили атаковать: рычали, дёргались вперёд, обозначая намерения, но и только. Ждали своих, чтобы накинуться всем сразу? Очень на то похоже. В толпе, как известно, снижается риск отдельной особи нарваться на неприятности. Личной храбростью это зверьё не отличалось, что давало нам небольшую фору по времени.

И ладно насчёт яда и ушей – мысль Патрика ясна: уши у гиен сплошь в кровеносных сосудах, мозг опять же рядом… Мне непонятно, как стрелять. Знать бы, где у живого оружия спуск, куда вставлять магазин, как передёрнуть затвор…

Откликнувшись на мою растерянность, слой чужой плоти у меня на руке пришёл в лёгкое волнение. Под указательный палец сам сунулся небольшой хрящик, на который я нажал, предварительно наведя вытянутую перед собой руку на рычащую хищную тварь. С хлопком – так лопается проткнутый иглой воздушный шарик – из части оружия, что удлинила мою кисть примерно на полметра, вылетел сгусток белёсой слизи. Прицельно вылетел – угодил точно в ухо вырвавшейся вперёд гиене. Оружие само скорректировало мою руку так, чтобы залп не ушёл чуть выше. Но разве такое возможно?..

У гиены, в которую я – я ли? – попал, передние лапы подломились. Она рухнула мордой вперёд, только клацнули клыки по бетону.

Вовремя же я разобрался, как стрелять. Количество тварей на платформе стало критическим. И вот теперь-то они атаковали все и сразу. Ещё одна гиена улеглась рядом с моим трофеем – её завалил Патрик. И вновь выстрел – я опять попал!

И опять.

И вновь труп.

Неужто я поспешил хоронить в себе снайпера? Надо чаще тренироваться, чтобы хоть на старости лет развить способности великого стрелка.

Не забывая пятиться, мы валили одну гиену за другой – они укладывались на бетоне, не добрав до нас считанные метры. Было и так, что клыки щёлкали напоследок уже у самой моей ноги. Ещё немного – и мне перекусили бы лодыжку! Сородичи павших мчались к нам по полосатым трупам и падали, стоило только очередному плевку живого оружия размазаться поверх вен в оттопыренных ушах. Брызги слизи попадали заодно на морду и в глаза. Количество неподвижных тел на перроне перевалило за три десятка, когда гиены сбавили напор и додумались прятаться за соседей и трупы.

– Батя, не стреляй понапрасну! – Патрик заметил, что в азарте я попытался завалить очередную тварь, скрывающуюся за укрытием, и, конечно же, промазал. – Береги яд!

Как же это увлекательно – долбить без промаха! И понятно, что в том заслуга не моя, а живоружия, – так я назвал штуковину у себя на руке – сумевшего законтачить с моей ЦНС и перехватить управление прицеливанием, но всё-таки!..

Когда первую атаку уже можно было считать отбитой, я почувствовал, что голод мой усилился сразу вдвое, если не втрое. Это от нервов. Просто оглушительно захотелось жрать, до звона в голове и рези в желудке. Я раз за разом глотал слюну, которой переполнялся рот, и едва сдерживался от того, чтобы обглодать собственные губы, а и то откусить и, не пережёвывая, проглотить язык.

Чувство голода было таким сильным, что я думать забыл об опасности, исходящей от стаи гиен, каждая из которых чуть ли не в полтора раза крупнее меня. Гиены, кстати, урча и чавкая, принялись драть на части и поглощать погибших товарищей. Каннибализм у них в чести.