В шесть вечера в Астории - Зденек Плугарж

Ивонна немного смутилась.

— Слушай, не дерзи!

— А ты не боишься, что жемчуг приносит несчастье? Этого, пожалуй, мне не следовало говорить. Ивонна на секунду замерла.

— Я не суеверна. А Ник, между прочим, именно сержант. Но какой сержант, подружка! — Она замолчала, испытующе вглядываясь в лицо Мишь, — Послушай, а откуда ты вообще знаешь, где я была?

— Секрет шпионской службы. Перед отъездом могла бы хоть словечко мне шепнуть, куда отправляешься, на случай объяснения с твоими… Ну конечно, они явились ко мне в общежитие, оба, и я стояла перед ними словно обвиняемая: мол, какая же я лучшая подруга, если мне не удается повлиять на тебя, как же это я не знаю, где именно и с кем ты, и так далее и тому подобное. Но они пришли не только ради этого, им надо было узнать, как зовут нашего классного; под именем Роберта Давида они не нашли его адреса.

— Что дамам угодно? — подошел официант.

— Что будешь пить? — спросила Ивонна.

— Скажем, малое пиво. Ивонна смиренно подняла глаза к потолку.

— Два раза коктейль „Манхэттен“. И две ветчины. Карточек, разумеется, у нас нет.

Официант с подобающей скромной улыбкой слегка поклонился.

— Без карточек, к сожалению…

Ивонна молча поднялась и пошла куда-то в глубь зала, официант за ней.

— Все в порядке, — сказала она, вернувшись.

— Ну ты просто, как это говорится, world woman[26], правильно? Пожалуй, теперь твои домашние будут тебе неровней.

— Ровня, не ровня, но родео они мне устроили, как в Аризоне. А когда я заявила им, что долго теперь не буду трепать им нервы, они умолкли, как жена Лота.

Ивонна, откинувшись, вытянула вперед руки со сплетенными пальцами. Была в этом жесте какая-то смесь сладострастия, радостной надежды и самоуверенности.

— Ник сказал, что хочет жениться на мне.

Мишь по-мальчишечьи свистнула, несколько посетителей удивленно обернулись.

Потрясающе! — сказала она, чуть погодя. Но очевидно, от меня ждали большего восхищения.

Ивонна молча вытащила из сумочки фотографию и протянула через столик. Загорелый мужчина в военной фуражке, виски коротко подстрижены на американский манер— тип мужчины, от которого женщины млеют. В лице противоречие: выражение добродушия и оптимизма в его нижней части, но возле губ что-то жестокое, в светлых глазах тоже.

— Ну, что скажешь? — спросила Ивонна, поскольку молчание затянулось.

— Что фуражка ему к лицу. А что это за плешина над ухом? У него там нет волос. Какая-нибудь кожная болезнь?

Как часто я выпаливаю то, о чем тут же жалею! Крчма мне однажды сказал: „Ты — феномен типа „как не следует делать!““

Прежде чем Ивонна успела возмутиться, официант принес коктейли и на мейсенском фарфоре две большие порции ветчины с гарниром.

— Отвечу на твою дерзость: это след ранения на фронте, — произнесла Ивонна, когда официант удалился.

— Извини. А сколько ему?

— Тридцать четыре.

— Женат?

— Нет.

— Вот это партия, подружка! Теперь не хватает одного: чтоб у него брат был кинорежиссер. Откуда он?

— Сан-Диего, в Калифорнии.

Мишь как бы отметила мысленно на карте города на западном американском побережье, насколько помнила из географии.

— До Голливуда рукой подать. Будешь завтракать одними апельсинами. Но все-таки тебя жалко…

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Ивонна. Бесшумно подошел официант узнать, не надо ли дамам чего-нибудь еще, и снова скрылся.

— Если не считать дюжины его преимуществ, у меня к тому нет оснований.

— Опять ты ответила на вопрос, который я не задавала!

— А если бы задала, то он звучал бы так: „Ты в чем-то подозреваешь Ника?“

Ивонна покачала золотой головой.

— Пожалуй, пора платить.

— Спокойно, мы еще не все обсудили. Не слишком ли далеко от Сан-Диего до наших регулярных встреч через каждые пять лет?.. И как же Камилл и Гонза Гейниц? Две жизни уже загублены несчастной любовью…

— Камилл напишет стихотворение „Обманутый“ или „Вероломная“ и пошлет его в „Агой“[27], а потом найдет себе девушку. Ник, к счастью, стихов не пишет, он фотографирует. Замечательный репортер. Фантастические кадры, первая премия на федеральном фотоконкурсе сорок четвертого года: солдата во время атаки настигла пуля, он прыгает через окоп, а сам уже мертв. Напечатана на титульном листе „„Life“, как лучшая фотография года. И уйма долларов за снимок.

— Он хоть немного послал вдове того солдата? Ивонна перестала есть.

— Вечно ты носишься с идеями, как Роберт Давид, Желаю тебе самого лучшего, но будут у тебя хлопоты с женихами!

— И не только с женихами. Но надеюсь, папа мне как-нибудь поможет.

— Мне не совсем ясно, в чем тебе должен помочь отец?

— Например, в анатомии. Думаю, сумеет, хотя он всего лишь полковой лекарь.

Ивонна положила вилку.

— Ты оставила кукол?

— А я смекнула, что куклами не прокормишься.

— Вот это гол! Сначала я хочу поступить в Академию искусств, но вместо меня туда идешь ты, потом я посылаю тебя записать меня в медицинский, а там оказываешься опять же ты! В итоге единственная, кто из нас не пойдет в медицину, — это я! — Она устремила поверх рюмки свои прекрасные глаза на подругу с таким выражением, словно говорила: а не предпочла ли ты, голубушка, эту фельдшерскую тягомотину ради некоего молодого человека, чтобы быть поближе к нему? — Желаю вам с Марианом четверых детишек, — выстрелила она от бедра и подняла рюмку. — Cheerio![28]

Ах, милая, знала бы ты, как промахнулась!

— Пить „Манхэттен“ скорее подобает за твое американское будущее. Да здравствует Ник Картер, и ты рядом с ним!

— Пик Марло.

— Инолла Марло… Да за тебя весь Голливуд передерется, хотя бы из-за одной твоей фамилии!

— Не сглазь! У Ника нет брата-режиссера, в Голливуде у него только друг, кинооператор. Но зато это „господин оператор“, за него дерутся лучшие режиссеры, такие тузы, как старый Сесиль де Милль, Джон Форд, Уильям Уайлер…

Мишь с аппетитом ела ветчину.

— Нет, это не может быть… — пробормотала она.

— Ты про режиссеров?

— Про ветчину. За шесть лет — наконец настоящая! А как было дело: ты вернулась в Прагу, а Ник уехал в Калифорнию?

— Ничего подобного. В Прагу я должна была вернуться, чтоб мои тут концы не отдали. Представь, мама даже решилась искать меня у тети Мины. Так что если я насолила тебе через моих стариков, то тете Мине я насолила куда больше, потому что к ней-то приезжал и бедняжка Камилл. Из-за этих визитов она совсем с толку сбилась, еще бы — все время скрывать, что со мной на самом деле! Кстати — Камиллу надо бы посватать какую-нибудь девчонку, не подскажешь ли, кого? Если бы за тобой не ударял Мари-ан, я обратилась бы к тебе. Пожалуй, попрошу Руженку Вашатову…

— Спасибо за доверие. — Из фарфоровой солонки и зубочисток ей удалось сделать ежика. — Но ты все отвлекаешься от Ника. Как будет со свадьбой?

— Со свадьбой сложнее, но Ник такой парень, что преодолеет любые преграды. Во время войны ему не раз фантастически везло — почему бы и теперь не повезти, ведь любовь горы передвигает, как сказал Батя, собираясь снести холм Болотный и построить там Отроковице. Видишь ли, Ник… но я не имею права об этом говорить…

— И не говори.

Такой ответ тебя не устраивает, не так ли, „светская львица“? — подумала Мишь и сжалилась над ней,

— Ты же сказала — он не женат?

— Так оно и есть.

— Тогда в чем же дело? Ведь не…

— Помолчи немного! — перебила ее Ивонна. — Желаю тебе хоть раз в жизни иметь такого любовника… А Ник… Мишь, дай руку, дай честное слово и трижды побожись, что никогда никому не пикнешь ни единого словца…

Мишь протянула руку над коктейлем, „светская львица“ Ивонна шлепнула по ней своей рукой — совсем как десять лет назад, когда они, играя в куклы, поверяли друг другу тайны мира, что ежедневно открывали для себя, обязуясь молчать об этом до смерти.

— Ник в армии на секретной службе, — прошептала Ивонна, озираясь вокруг.

— Фоторепортер — и секретная служба?

— Фотография, хоть и доходное это дело, а специалист он классный, всего лишь прикрытие, чтобы его могли посылать в самые ответственные места. (Он уже побывал на Гавайях, потом, во время наступления, — в Арденнах, и в Париже, и в Вене…

Ивонна обожгла ее взглядом.

— Им запрещено жениться на иностранках.

— Как же тогда?

— Ты не знаешь Никушку. Я фиктивно выйду замуж за другого — за кого-нибудь из его друзей в оккупационных войсках в Германии, говорят, ему даже не надо приезжать в Прагу, это можно устроить заочно, через американское посольство. После демобилизации, в Америке, я разведусь, и мы с Ником поженимся.

— Сложновато, но тебе лучше знать…

— Будь спок, Мишь, я знаю… Официант! — указала Ивонна бровью на пустые рюмки, что означало: еще две!