Отцы наши - Ребекка Уэйт

она иногда себя ведет. Так что гнев Томми был обращен на самого себя и на мать, и потом он всегда помнил об этом: что хотя он и винил во всем себя, но еще больше он винил ее.

7

На следующее утро Малькольму позвонил Дейви Макфи. Малькольм мыл на кухне тарелки и сковородку после вчерашнего ужина, а Томми ел овсянку за столом.

Малькольм пошел в прихожую и снял трубку.

— Зайдешь сегодня стаканчик пропустить, Малькольм? — сказал Дейви без предисловий.

Бар располагался в крошечной гостинице Лит-ты, закрывавшейся на зиму. Но бар работал для местных, во всяком случае, если позвонить Россу Джонстону, который им заправлял, и предупредить, что придешь (неприятным следствием этого была необходимость пить с ним). Все давно уже перестали смеяться над Малькольмом за то, что он выпивал дай бог полпинты эля. «Малькольм у нас не выпивоха», — говорили они друг другу, и это уже стало просто утверждением, а не критикой.

— Я сегодня останусь дома, — ответил Малькольм.

— Давненько мы тебя не видели.

— У меня… — Он сам не знал, почему колеблется; Дейви уже должен был знать. — У меня тут Томми гостит.

— Так приводи его, — предложил Дейви. — Ты знаешь, ему будут рады, — а потом добавил: — Тут есть люди, которые бы не прочь на него посмотреть. Что из него выросло.

Малькольм выслушал это молча. Он подумал, что большинство действительно испытывает к Томми теплые чувства, даже, можно сказать, участие, так что дело было в самом Малькольме.

— Я немного выдохся, Дейви, — отказался он. — В другой раз приду.

— Ты говоришь так, как будто тебе девятый десяток, а не седьмой, — усмехнулся Дейви. — Ну ладно, приходи в другой раз. С Томми, хорошо?

— Хорошо, — согласился Малькольм.

— Как он, кстати?

— Нормально.

— Женат?

— Нет.

— Слыхал, он в Лондоне живет.

— Да, — подтвердил Малькольм.

— Далеко он забрался, Томми Бэрд. — Дейви задумчиво помолчал и добавил: — Он был милым мальчиком.

Малькольм не знал, что на это ответить. Он полагал, что Дейви имел в виду до того, потому что мало кто назвал бы Томми милым после.

— Что ж, — сказал напоследок Дейви, — передавай ему привет. От всех нас.

— Передам, Дейви. Спасибо.

Малькольм положил трубку и вернулся на кухню. Он знал, что Томми не станет спрашивать, кто звонил: он уже усвоил, что племянник неукоснительно следит за соблюдением личных границ, и своих собственных, и Малькольма. Но, сам не зная почему, возможно, просто чтобы что-то сказать, он произнес:

— Это был Дейви Макфи. Помнишь его?

Томми нахмурился.

— Вообще-то нет. Извини.

— Он водил школьный автобус. Когда ты был ребенком. Не помнишь?

Лицо Томми прояснилось.

— А-а-а-а, да. Он был всегда очень приветлив с нами.

— Он спрашивал, не хотим ли мы пойти в бар при гостинице. Я сказал, не сегодня. — Вдруг Малькольм вспомнил, что Томми не пьет, что он завязал, что, возможно, у него даже была зависимость. — Нам вообще необязательно туда ходить, — промямлил он.

— Ты можешь пойти, Малькольм, — заявил Томми. — Само собой. Не нужно из-за меня отказываться от своих привычек. Я не хочу тебе мешать.

— Это не моя привычка, — ответил Малькольм, которому стало смешно и немножко обидно оттого, как Томми представляет себе его жизнь. — Это просто выпивка. Я все время с ними встречаюсь, с Дейви и остальными. От половины из них я бы и хотел сбежать, да некуда.

— Ну еще бы, — сказал сухо Томми. — Мы же на острове. — Он помолчал и добавил: — Вы говорили по-гэльски.

— Ага, говорили, — ответил Малькольм, внезапно почувствовав странное смущение. — Это же Дейви. Считает, что мы должны поддерживать язык. Не так много нас осталось. — Потом, чтобы Томми не решил, будто они не хотели, чтобы он что-то услышал, пробормотал: — Он спрашивал про тебя. Немного. Я сказал, у тебя все в порядке.

Томми кивнул.

— Давно я не слышал гэльского, — произнес он.

— Ну, все-таки это мой родной язык, я думаю.

Теперь это звучало странно. В детстве они с Джоном дома говорили по-гэльски, а по-английски только в школе. Даже когда он встретил Хизер, он говорил по-английски не очень ловко. Но теперь, в старости, он считал гэльский неуклюжим; когда они в баре переходили на старый язык, Малькольму казалось это чересчур высокопарным, глупой патетической попыткой удержать то, чего больше нет. И в какой-то момент — он не знал, когда точно, — этот язык стал для него гэльским, а не родным; теперь он всегда даже думал по-английски. И только во сне, и то редко, он мог бегло говорить на нем — на языке своей молодости, на языке своих пращуров — одновременно древнем и молодом.

— Ты же учил его в школе, так? — спросил он у Томми.

— Немножко. Я почти ничего не помню. Мы дома на нем никогда не говорили. — Малькольм и так это знал. Джон даже запретил Малькольму разговаривать с его детьми по-гэльски. Малькольм не знал точно, было ли это реакцией на их собственного отца, который бил их, если слышал, что они говорят по-английски, или просто Джон считал гэльский язык, как и большинство явлений островной жизни, «пережитком». Джон всегда хотел отделиться от остальных.

— Tha і fliuch[3], — неожиданно сказал Томми. Произношение у него было сносным.

Малькольм улыбнулся.

— Тут всегда так.

Ничто так не выявляет однообразие собственной жизни, как визит чужака. Так думал Малькольм в тот вечер, когда в третий раз за час предложил Томми чаю. «Господи, и с каких это пор я стал пить столько чаю? — спрашивал себя Малькольм. — Удивительно, что у меня хватает времени на что-то еще».

— Нет, спасибо, — отказался Томми в очередной раз.

— А я выпью, — решил Малькольм и пошел в кухню.

Они сидели в гостиной после возвращения с прогулки на юг по низменной части острова к заливу Олбэн. Но тюленей им увидеть не удалось. Малькольм читал детектив, а Томми — одну из старых книг Хизер, которую он взял с полки, не забыв вежливо спросить: «Можно?»

— Конечно, — ответил Малькольм. Он не успел разглядеть обложку, потому что Томми пошел с книгой на диван.

Теперь, принеся кружку, Малькольм поглядел на племянника.

Он сидел, поджав под себя ноги, точно так же, как в детстве, с выражением хмурой сосредоточенности на лице. Теперь Малькольм увидел, что он, как ни странно, выбрал «Женский портрет»[4]. Малькольму было скучно читать старые книги Хизер, а вот Томми, кажется, был поглощен чтением. Он всегда был способным парнем, припомнил Малькольм. В школе хорошо учился. Он был, пожалуй, таким