Сумеречные врата - Пола Вольски

— Вот так, уважаемый Муму. Будете знать! — сурово пропела она.

Цизетта в'Эрист в своем репертуаре. Простенько, но тем не менее работает. Искусственная наивность не умаляла воздействия безупречной белой кожи и клубничных губок, в которых не было ничего искусственного.

В прошлом году такой дразнящий поцелуй заставил бы его умолять о свидании в оранжереях. Сегодня он оставался на удивление безразличен. Не то чтобы ее кожа потеряла свою свежесть — просто он думал совсем о другом лице — с тонкими чертами, кожей чуть тронутой благородным золотом слоновой кости, обрамленном иссиня-черными прядями — это лицо казалось как-то реальнее и ближе, чем-то, что наяву смотрело на него.

— Не слишком ли я жестока к бедняжке Муму, Ренилл? — Цизетта подняла на него озабоченные голубые глаза. — Ты считаешь меня злой и жестокой?

— В худшем случае немного ехидной, — он улыбнулся, скрывая нарастающее нетерпение. Странно. Шалости Цизетты часто раздражали и даже бесили его, но никогда до сих пор ему не было с ней скучно. Ему хотелось выбраться отсюда и поскорей разыскать Зилура. Хотя он ведь обещал Тиффтиф час…

Цизетта моргнула. Под маской младенческой невинности скрывался острый ум, и девушка сразу заметила равнодушие поклонника, немедленно попытавшись отвоевать потерянные позиции посредством улыбок и восхищенных взглядов.

Опять же типично. Умоляй он о свидании, она бы разыгрывала холодность, заставив его долго упрашивать, прежде чем даровать согласие, а потом, скорей всего, забыла бы прийти, оставив его тщетно дожидаться, пока не иссякнут надежда и терпение. Однако при первом намеке на то, что он остывает, она изо всех сил старается восстановить свою власть.

Сегодня ее атаки нетрудно было отражать, и Ренилл обнаружил, что наблюдает за ее выступлением как сторонний зритель, пусть даже искренне восхищенный прелестью актрисы. Он еще несколько минут поддерживал легкомысленную болтовню, зашел, откланялся и перешел к собравшимся в комнате гостям, от которых удалось почерпнуть кое-какую информацию. От Квисса в'Икве, щеголеватого владельца плантации Алмазного Листа, он узнал, что едва ли не половина плантаторов, встревоженных последними событиями, отослала малолетних детей в Вонар к родственникам. Лайлли Бозир, седовласая хозяйка Азуренны, поведала, что все больше ее сборщиков листа бросают работу и исчезают в неизвестном направлении. А от одного из бевиареттских слуг Ренилл услышал, что умури Зилур перебрался в заброшенную прибрежную хижину на северном краю владений Во Чаумелля.

Час наконец истек, и Ренилл поспешно распрощался.

Снова под открытым небом. Дело шло к вечеру, тени стали длиннее, но зной все еще стоял невыносимый. Вонарский пробковый шлем неплохо защищал голову от солнца, но широкополая плетеная шляпа была бы лучше. Полотняная рубашка была не слишком жаркой, но в широкой авескийской тунике удобнее, она лучше проветривается…

Вернувшись к причалу, Ренилл торопливо прошел по берегу на север. Через двадцать минут он уже стоял перед хижиной Зилура — крошечным глинобитным домиком, крытым речной травой. Из отворенной двери слышался высокий детский голос.

«Бальзам Духа покоится в Первом Преддверии, в сосуде, что на виду, по сокрыт. Ибо в Преддверии обманчиво зрение человека, и не телесным чувствам открывается скрытое в нем…»

Знакомые слова. У Зилура ученик.

Ренилл подошел ближе и заглянул внутрь. Умури, скрестив ноги, восседал на тростниковой циновке. Напротив него сидел черноголовый мальчонка со знаком касты Потока на рукаве. Всего один ученик. Прежде Зилур учил сразу десятерых, а бывало и дюжину. Сказывается запрет Совета Округа.

Тень Ренилл а упала на покрытый циновками пол. Ученик обернулся и увидел в дверях худощавого Высокочтимого. Парнишка мгновенно уткнулся носом в глиняный пол.

— Смотри, как он прекрасно воспитан. — Зилур блеснул на гостя черными глазами. — Какого совершенства покорности достиг этот ребенок!

Ренилл промолчал.

— Иди, мальчик, — посоветовал умури. — Вернешься позже.

Ренилл шагнул в сторону. Мальчишка встрепенулся и молнией вылетел из хижины.

— Что ж, входи, — пригласил Зилур. — Мастер во Чаумелль оказывает мне честь.

Ренилл вошел и сел. Обстановка хижины оказалась еще скромнее, чем в прежнем жилище учителя, устроенном при конюшнях. Плетеные циновки, кувшин для воды, чашка и миска — вот и все имущество.

— Почему ты заговорил на вонарском? — проговорил Ренилл, не зная, с чего начать.

— А на каком же еще языке должен я приветствовать столь знатного Высокочтимого? Заместитель второго секретаря при протекторе во Трунире, не так ли? — заметил Зилур. — Впечатляющий титул. Весьма успешная карьера. Я должен поздравить мастера во Чаумелля.

— Ты еще долго будешь сердиться, умури?

— Не знаю, Рен. А ты долго будешь, не шевельнув и пальцем, позволять своим соотечественникам унижать наш народ?

— Дядя сказал мне о запрете на Дворец Света. Мне очень жаль.

— Тебе жаль. Как мило.

— А что, по-твоему, я должен был сделать?

— То, что можешь.

Онсовсем не изменился. Все такой же тощий, седой, оборванный, ядовитый и неукротимый. Зилур и компромисс не имеют между собой ничего общего.

— Я могу привлечь к этому вопросу внимание протектора, через своего непосредственного начальника, но не могу поручиться за скорый отклик.

— У него такое множество дел…

— Да.

— И все же ты совершишь это невероятное усилие. Ты обратишься к нужным лицам. Как подобает человеку твоего положения, ты будешь действовать через соответствующие каналы. Я правильно выразился? Соответствующие каналы?

—Да.

— И какое прекрасное выражение! Я бы поздравил заместителя второго секретаря с его полным соответствием должности, если бы не стыдился за себя. Высокочтимый во Чаумелль застал меня странствующим в запретных пределах Дворца. Требует ли столь полное соответствие должности, чтобы Высокочтимый во Чаумелль обратился к соответствующим властям — через соответствующие каналы — короче, выдал меня.

— Я пропущу это оскорбление мимо ушей.

— Недостойный скорее откусит себе язык, чем нанесет обиду Высокочтимому.

Ренилл, потеряв терпение, резко спросил:

— Чего ты от меня хочешь, умури?

— Только чтобы ты оставался таким, как был — с открытым сердцем, гибким умом, полным надежды духом, алчущим знания. Ты был самым многообещающим из моих учеников. Жаль, что ты не проник дальше Галереи Водопада, прежде чем покинуть Дворец.

— Твой Дворец — не единственный в мире, умури.

— Воистину так. Ты многому научился в своей вонарской школе. Научился быть настоящим Высокочтимым. И забыл все остальное.