Серебряные слезы - Татьяна Тронина

– Ну да, очень нормально. А что, дорогая доченька... – вдруг ехидно прищурился он. – Мама тебе ничего не рассказывала обо мне?

– Ничего. Она не хотела...

– Как это похоже на нее! – воскликнул Аркадий Елисеевич словно про себя. – Как похоже... Я мог бы сразу догадаться, что она оставила тебя, Лизонька, в полном неведении!

Я постепенно стала успокаиваться, но тут этот человек совершил нечто странное. То есть сначала мне все показалось очень даже естественным и нормальным. Он подошел ко мне и погладил по голове.

– Девочка моя... Конечно, прическа другая, а так это ты, ты...

«Папа!» – хотела крикнуть я и броситься ему на шею. Но он неожиданно положил ладонь мне... на грудь. Жест совершенно не отцовский! Меня пронзила невероятность, чудовищность происходящего...

– Псих! – прошептала я и отбросила его руки от себя. – Ты самый настоящий псих...

Я вскочила и отшвырнула журнальный столик ему под ноги. Он чертыхнулся и упал.

Я бросилась в коридор, стала открывать дверь, но у меня так дрожали руки, что я никак не могла этого сделать.

– Стой... куда ты, мы еще не договорили... – раздалось позади.

Судя по всему, он сумел подняться и бросился за мной, роняя на ходу еще какую-то мебель. Я поняла, что еще несколько мгновений – и он настигнет меня. Что тогда произойдет, можно только догадываться, но одно точно – если это произойдет, я повешусь. Так оно и будет! Родной отец...

Я бросилась в другую дверь – это оказалась ванная – и задвинула щеколду. В ванной было темно и пахло каким-то мерзким одеколоном.

– Открой! Слышишь – открой! – забарабанил он в дверь что было сил.

Я села на холодный пол и тихо заплакала. Мне было так страшно и противно, что действительно не хотелось жить. Кто бы мог подумать, что мой папаша окажется сумасшедшим. Или он не сумасшедший? Но тогда он злодей, самый настоящий злодей...

Он ломился в ванную, но, видимо, все в этом старом сталинском доме было сработано на совесть – дверь просто так не выломаешь.

Он долго барабанил в дверь и орал что-то неразборчивое. Можно было не надеяться, что соседи этот шум услышат, по той же причине – очень толстые стены. Я, конечно, и не думала открывать.

Я сидела на холодном полу и плакала... Зачем я пришла сюда?!

Потом этому извергу надоело шуметь, и он затих.

– Слышь, ты, Лизавета... – вдруг произнес он за дверью. – Выходи. Я больше не буду. Это на меня так, нашло.

– Ничего себе нашло! – закричала я, зарыдав в голос. – Ты же мне отец родной, как ты мог...

За дверью опять воцарилась тишина, а потом он сказал:

– Я не твой отец.

– Что?

– То что слышала. Я не твой отец.

– А кто вы?

– Разгадай загадку – я муж твоей матери, но я не твой отец...

В этом мире ничего не изменилось, но мне неожиданно стало так легко, что я сразу перестала плакать. И даже засмеялась.

– Отчим?

– Нет, и не отчим даже... Я тебе совсем никто.

Человек за дверью, похоже, окончательно образумился и теперь говорил усталым, скучным голосом. Интересно, обманывает или нет?

– А вы не ошибаетесь? – осторожно произнесла я.

– Нет.

– Но почему? Многие мужчины думают, что они не являются отцами, но на самом деле очень даже являются. Только полноценная генетическая экспертиза может подтвердить...

– К лешему экспертизу... – буркнул он. – Мы расстались с твоей матерью за два года до твоего рождения. Ну не могла же она два года ходить беременной!

– А почему же у меня отчество и фамилия ваши?

– Потому что официально развелись мы позже. Она записала тебя на меня...

– А почему вы ей это позволили?

– Я сначала ничего и не знал. Потом подумал – ну и ладно, алименты же с меня не требуют. Если б она с меня деньги требовала, я бы тогда, конечно, такое затеял...

– Мама не говорила мне об этом...

– А то ты не знала свою мамашу!

Сказанное было чистой правдой – я ее совершенно не знала. И вообще, похоже, этот Аркадий Елисеевич не врал – только моя мама могла довести человека так, что даже спустя тридцать лет он мог взбеситься от одного ее имени.

– Я выйду? – после некоторой паузы, осторожно спросила я.

– Выходи. Не век же тебе там сидеть!.. – крикнул он откуда-то издалека.

Я отодвинула щеколду и вышла. Аркадий Елисеевич Синицын уже сидел за кухонным столом и с интересом рассматривал початую бутылку водки.

– Вот, нашел, – буркнул он, не глядя на меня. – Ты не бойся, садись. Поговорим...

– Может, будет лучше...

– Да ничего не будет! – с досадой воскликнул он. – Ты, если подумать, тоже жертва. У меня к тебе никаких претензий...

– Чья жертва? – спросила я, недоверчиво усаживаясь на краешек табуретки.

– Ее, – произнес он с особым выражением, разливая водку по стопкам.

– Вы, я так понимаю, о моей маме говорите, – сказала я, невольно принюхиваясь к водке – пахло отвратительно. – Только напрасно вы так... Она была очень хорошей, и я очень ее любила.

– А куда тебе было деваться? – усмехнулся Аркадий Елисеевич. – Ладно, помянем. Я и не знал, что ее уже нет. Да не нюхай ты стакан, ради бога!

– Я не люблю водку, – честно призналась я, но все-таки отпила из стакана.

– А что ты любишь?

– Мартини, «Токайское»...

– Мартини! «Токайское»! – с гримасой отвращения передразнил он. – Никакого патриотизма. Впрочем, чего можно ожидать от человека, которого воспитала она.

Стол, за которым мы сидели, был не очень чистым, и я сразу же прилипла к нему локтями. Стараясь не заострять на этом внимание, я осторожно отклеилась и больше уж не клала руки на его поверхность.

– Мы познакомились с ней в начале семидесятых. Ей было восемнадцать, и она была очень хорошенькая. Бабетта на голове, юбка мини, туфельки на платформе... Ты хоть знаешь, что такое бабетта? Откуда тебе знать... Глянула тогда на нее – ангел, как есть ангел. Я был у нее первым. Сразу предложил расписаться...

Мне очень хотелось сбежать из этого дома, но я не могла – сидела не шевелясь, точно сиденье у табурета тоже было намазано какой-то липкой дрянью, и слушала человека, который был мне совсем чужим. Он рассказывал о моей матери то, о чем я даже не подозревала. Он сказал правду – я действительно ее не знала.

– Она согласилась. Расписались мы очень быстро – у меня знакомая была в ЗАГСе, материна подруга. Думал – ну вот, я в раю – такая девушка, такая девушка...

– Что же произошло? – с мрачным нетерпением спросила я.

– В том-то и дело, что ничего такого не произошло. Внешне, по крайней мере. Суть в том, что она была не такой, за какую я ее сначала принял. Она была... она была... настоящей сатаной!

С этого момента я перестала всерьез относиться к откровениям Аркадия Елисеевича. Моя мама, конечно, была сложным человеком, но сатаной ее никак нельзя было назвать. Наверное, он так и не смог ей простить, что она его разлюбила, а в том, что она очень скоро его разлюбила, можно было не сомневаться.