Теория и практика детского психоанализа - Анна Фрейд

На пятом месяце анализа десятилетней девочки я подхожу, наконец, к вопросу о ее онанизме, в котором она сознается с глубоким чувством вины. Во время мастурбации она испытывает ощущение сильного жара, и ее отрицательное отношение к действиям, связанным с гениталиями, распространяется также на весь спектр подобных ощущений. Она начинает бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опасаясь взрыва, она не может смотреть без страха на пламя в газовой печи, расположенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Однажды вечером в отсутствие матери няня хочет растопить печь в ванной комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажется, что она могла бы справиться с этим. В следующую ночь ей снится та же самая ситуация, с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошибку, и печь взрывается. В наказание за это няня держит ее над огнем, так что она должна сгореть. Она просыпается в сильном страхе, будит тотчас же свою мать, рассказывает ей свое сновидение и заканчивает свой рассказ предположением (основанным на своих аналитических познаниях), что это было, вероятно, сновидение, связанное с мыслями о наказании. Других свободных ассоциаций она не дает. Однако в данном случае мне было легко дополнить их. Манипуляции с печкой символизируют, очевидно, ее манипуляции с собственным телом. Подобное же поведение, по ее мнению, свойственно и ее брату. «Ошибка» в сновидении является выражением ее собственной критики; взрыв, вероятно, символизирует характер ее оргазма. Няня, предостерегающая ее от онанизма, имеет таким образом основание для ее наказания.

Два месяца спустя она увидела второе сновидение, связанное с огнем. Сон был следующего содержания: «На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цвета. Я знаю, что дом сейчас загорится, и испытываю страх. Затем кто-то приходит и забирает кирпичи». Когда она проснулась, ее рука лежала на гениталиях. На этот раз она дает свободные ассоциации в связи с одним элементом сновидения, а именно с кирпичами: ей сказали, что если положить себе кирпичи на голову, то не будешь расти. Исходя из этого, можно без труда дать толкование этого сновидения. «Не расти» — это наказание, которое она боится понести за .свой онанизм. Значение огня мы знаем из прежнего сновидения, он — символ ее сексуального возбуждения. Таким образом, она занимается онанизмом во сне. Воспоминание предостерегает ее, напоминает обо всех запретах, касающихся онанизма, и она испытывает страх. Неизвестным лицом, убравшим кирпичи, являюсь, вероятно, я со своим успокаивающим влиянием.

Не все сновидения, имеющие место во время детского анализа, могут быть легко истолкованы. Но, в общем, права была эта маленькая девочка, страдавшая неврозом навязчивости, которая обычно начинала свой рассказ следующими словами: «Сегодня я видела странное сновидение. Но мы с тобой скоро узнаем, что все это значит».

Наряду с толкованием сновидений большую роль в детском анализе играют также грезы. Многие из детей, в работе с которыми я приобрела свой опыт, были страстными мечтателями. Рассказы об их фантазиях были для меня наилучшим вспомогательным средством при анализе. Обычно бывает очень легко побудить детей, доверие которых уже завоевано, к рассказам о своих дневных фантазиях. Они рассказывают их легче. Очевидно, стыдятся их меньше, чем взрослые люди, которые называют свои мечты «ребяческими». В то время, как взрослый человек обычно подвергает свои грезы анализу с запозданием и неохотно — именно вследствие чувства стыда и отрицательного к ним отношения, — появление их у ребенка часто оказывается значительным подспорьем во время трудных первоначальных этапов анализа. Следующие примеры проиллюстрируют три типа таких фантазий.

Простейшим типом являются грезы как реакция на дневное переживание. Так, например, вышеупомянутая маленькая мечтательница в период, когда борьба с ее братьями и сестрами за первенство играла важнейшую роль в ее анализе, реагирует на кажущееся пренебрежительным отношение к ней в семье следующей фантазией:

«Я вообще не хотела бы родиться, я хотела бы умереть. Иногда я представляю себе, что я умираю и потом опять появляюсь на свет в виде животного или куклы. Если я появляюсь на свет в виде куклы, то я знаю, кому я хотела бы принадлежать: маленькой девочке, у которой раньше служила моя няня; она была очень милая и хорошая. Я хотела бы быть ее куклой, и пусть бы она обращалась со мной, как вообще обращаются с куклами; я бы не обижалась на нее. Я была бы прелестным, маленьким ребенком, меня можно было бы умывать и делать со мной все, что угодно. Девочка любила бы меня больше всех. Даже если она получила бы в подарок новую куклу, я все равно продолжала бы оставаться ее любимицей. Она никогда не любила бы другую куклу больше, чем меня». Следует ли упоминать что ее брат и сестра, на которых больше всего была направлена ее ревность, были младше ее. Ни одно ее сообщение, ни одна ассоциация не могли бы яснее иллюстрировать ее актуальную ситуацию, чем эта маленькая фантазия.

Шестилетняя девочка, страдающая неврозом навязчивых состояний, в течение начального этапа анализа живет в знакомой семье. У нее наступает очередной припадок агрессии, который резко осуждается другими детьми. Ее маленькая подруга отказывается даже спать с ней в одной комнате, что очень обижало мою пациентку. Но во время анализа она рассказывает мне, что няня подарила ей игрушечного зайчика за то, что она была умницей, и уверяет меня вместе с тем, что другие дети охотно спят с ней в одной комнате. Потом она рассказывает мне о видении, которое неожиданно посетило ее во время отдыха. Она будто бы не знала, что это ее творение. Однажды жил маленький заяц, с которым его родные обращались плохо. Они хотели позвать человека, чтобы тот зарезал его. Зайчик узнал об этом. У него был совсем старенький автомобиль, на котором все-таки можно было ехать. Он сел в него ночью и уехал. Он приехал к красивому дому, в котором жила девочка (здесь она называет свое имя). Она услышала его плач, сошла вниз и впустила его, и он остался у нее жить. Таким образом она выражает свое чувство, что она лишняя и нежеланная, чувство, которое она хотела скрыть при анализе от меня и даже от себя. Она сама фигурирует в этом сновидении в двух ролях: во-первых, в образе нелюбимого маленького зайчика, а во-вторых, в образе девочки, которая отнеслась к зайчику так, как она хотела бы, чтобы обращались и с ней.

Вторым, более сложным, типом являются грезы с продолжением. С детьми, создающими такие грезы, как правило, бывает легко уже с самого первого этапа анализа войти в такой тесный контакт, что они ежедневно рассказывают продолжение своей фантазии, исходя из чего можно судить об актуальном внутреннем состоянии ребенка.

В качестве третьего примера я приведу случай из анализа девятилетнего мальчика. Хотя в его грезах фигурируют разные люди и разные ситуации, однако они воспроизводят один и тот же тип переживаний в разных вариациях. Он начал сеанс с рассказов о многочисленных накопившихся у него фантазий. Во многих из них главными действующими лицами были герой и король. Король угрожает герою пытками и убийством, герой избегает этого всевозможными способами. Всевозможная техника, особенно воздушный флот, играет большую роль при преследовании героя. Большое значение имеет также режущая машина, выпускающая при движении серповидные ножи в обе стороны. Фантазия кончается тем, что герой побеждает и поступает с королем так, как тот хотел поступить с героем.

В другой фантазии он видит учительницу, которая бьет и наказывает детей. В итоге дети окружают ее, побеждают и бьют ее до тех пор, пока она не умирает.

В третьем варианте фигурирует машина, которая наносит удары. В конце концов в нее вместо пленника, для которого она предназначена, попадает сам мучитель.

У мальчика был целый запас таких фантазий с бесконечными вариациями. Совершенно не зная ребенка, мы догадываемся, что в основе всех этих фантазий лежит защита и месть за угрозу кастрации или, иными словами, в фантазиях кастрация производится над теми, кто угрожал ею. Вы должны согласиться, что при таком начале анализа можно сделать ряд выводов, весьма существенных для дальнейшего течения анализа.

Другим техническим вспомогательным средством, которым я пользовалась в некоторых случаях наряду со сновидениями и грезами, было рисование. В трех упоминаемых мною историях рисование заменило мне на некоторое время почти все другие вспомогательные приемы. Так, например, та девочка, которой снился огонь, в период, когда она была занята своим кастрационным комплексом, беспрерывно рисовала страшные человекоподобные чудовища с чрезмерно длинным подбородком, длинным носом, бесконечно длинными волосами и страшными зубами. Имя этого часто встречающегося в ее рисунках чудовища было «кусака». Его занятием было, очевидно, откусывание члена, который был изображен на его теле в разных вариантах. Содержанием целого ряда других рисунков, которые она создавала во время сеансов, сопровождая ими свои рассказы или же молча, были разнообразные существа, дети, птицы, змеи, куклы, все с бесконечно вытянутыми в длину руками, ногами, клювами и хвостами. На другом рисунке, относящемся к тому же периоду, она с быстротой молнии изобразила все то, чем она хотела бы быть: мальчика (для того, чтобы иметь член), куклу (чтобы быть самой любимой), собачку (которая была для нее представителем мужского пола) и юнгу, позаимствованного ею из фантазии, в которой она одна сопровождает в виде мальчика своего отца в кругосветном путешествии. Над всеми этими фигурами находился еще рисунок из сказки, которую она слышала, но отчасти выдумала сама: ведьма, вырывающая великану волосы. То есть опять-таки изображение кастрации, в которой она в то время обвиняла свою мать. Удивительное впечатление производила серия картин из гораздо более позднего периода, где в противоположность этому королева дает маленькой принцессе, стоящей перед ней, прекрасный цветок на длинном стебельке (очевидно, опять символ пениса).