Собрание сочинений, том 2. Оцеола, вождь семинолов. Морской волчонок - Томас Рид

Бедная маленькая Виргиния! В последнее время она очень изменилась, потеряла свою прежнюю веселость и стала гораздо задумчивее. Она еще полностью не оправилась от страшного потрясения после истории с аллигатором.

– Куда ты едешь, Джордж? – спросила она, подходя ко мне.

– Тебе хочется знать, Виргиния?

– Да, скажи мне или возьми меня с собой!

– Как? Взять тебя в лес?

– А почему бы и нет? Я давно не была в лесу. Какой ты нехороший, братец, ты никогда не берешь меня с собой!

– Но раньше, сестричка, ты никогда не просила меня об этом.

– Ну и что же, ты мог бы и сам догадаться, как мне это приятно. А мне так хотелось бы погулять в лесу! Как хорошо было бы стать вольной птицей, или бабочкой, или каким-нибудь другим крылатым существом! Тогда я путешествовала бы одна по этим чудным лесам и не упрашивала бы эгоистичного брата взять меня с собой.

– В другой раз, Виргиния, только не сегодня!

– Отчего же не сегодня? Смотри, какое прекрасное утро!

– По правде говоря, сегодня я держу курс не совсем в лес.

– А куда ты держишь курс, Джорджи? «Держать курс» – так, кажется, говорят о кораблях?

– Я еду к молодому Пауэллу. Я обещал навестить его.

– Ах, вот что! – воскликнула сестра, вдруг меняясь в лице и задумавшись.

Имя Пауэлла напомнило ей об ужасной сцене, и я раскаивался уже, что назвал его.

– Вот что я скажу тебе, братец! – начала она, помолчав. – Больше всего на свете я хотела бы посмотреть индейскую хижину. Милый Джордж, возьми меня с собой!

Просьба была высказана так горячо, что я был не в силах устоять, хотя, конечно, предпочел бы поехать один. У меня была тайна, которой я не мог поделиться даже с любимой сестрой. Кроме того, смутное чувство подсказывало мне, что не следовало бы брать сестру с собой так далеко от дома, в место, с которым я сам был знаком очень мало. Она снова принялась упрашивать меня.

– Ну ладно, если мама позволит...

– Ничего, Джордж, мама не рассердится. Зачем возвращаться домой? Ты видишь, я готова, даже шляпу надела. Мы успеем вернуться прежде, чем нас хватятся. Ведь это недалеко...

– Ну хорошо, сестренка, садись на корме, у руля. Хэйхо! Мы отваливаем!

Течение было не сильным, и через полчаса мы доехали до устья речки и продолжали плыть по ней вверх. Это была неширокая речка, но достаточно глубокая для лодки или индейского челнока. Солнце стояло высоко, но его лучи не палили нас – им преграждали путь густые деревья, ветви которых как бы сплетались в зеленый свод над волнами реки. В полумиле от устья маисом и засаженные бататом – сладким картофелем, -стручковым перцем, дынями и тыквами. Невдалеке от берега возвышался довольно большой дом, окруженный оградой и группой домиков поменьше. Это было деревянное здание с портиком, колонны которого покрывала примитивная резьба. На полях трудились рабы – негры и индейцы.

Это не могла быть плантация белого – на этой стороне реки белые не жили. Мы решили, что поместье принадлежит какому-нибудь богатому индейцу, владельцу земли и рабов.

Но где же хижина нашего друга? Он сказал, что она стоит на берегу реки, не дальше чем в полумиле от ее устья. Может быть, мы прошли, не заметив хижины, или ее надо было искать где-то дальше?

– Давай-ка пристанем к берегу, Виргиния, и спросим.

– А кто это там стоит на крыльце?

– Ого, ты видишь лучше меня! Ведь это он сам – молодой индеец! Но не может быть, чтобы он жил здесь... Разве это хижина? А знаешь что? Он, наверно, пришел сюда в гости. Смотри-ка, он идет к нам навстречу!

Пока я говорил, индеец вышел из дому и поспешно направился к нам. Через несколько секунд он уже очутился на берегу и показал нам, где пристать. Как и в день нашего знакомства, он был в ярком, богато вышитом платье и с убором из перьев на голове. Его стройная фигура четко вырисовывалась на берегу на фоне неба, он походил ни миниатюрную статуэтку воина; метис был еще почти мальчиком и выглядел очень живописно. Я почти завидовал его дикому великолепию.

Сестра смотрела на него, как мне показалось, с восхищением, хотя иногда в ее взгляде проскальзывало что-то вроде страха. Она то краснела, то бледнела; я решил, что облик индейца напоминает ей ту страшную сцену в бассейне. И я снова пожалел, что взял ее с собой.

Наше появление, по-видимому, вовсе не смутило молодого индейца. Он держал себя спокойно и сдержанно, словно ожидал нас. Но он, конечно, не мог предполагать, что мы приедем вдвоем. В его обращении отнюдь не чувствовалось холодности. Как только мы причалили, он схватил нос лодки, подвел ее вплотную к берегу и с вежливостью образцового джентльмена помог нам высадиться.

– Добро пожаловать! – сказал он и, взглянув на Виргинию, добавил: – Надеюсь, что сеньорита поправилась?.. А о вас, сеньор, нечего и говорить: раз вы сумели грести против течения, значит, вы вполне здоровы!

Слова «сеньор» и «сеньорита» указывали на следы испанского влияния, еще сохранившиеся от тех отношений, которые издавна существовали между семинолами и испанцами. И на нашем новом знакомом были надеты вещи, которые носят в Андалузии, -серебряный крест на шее, ярко-алый шелковый пояс и длинный треугольный клинок за поясом. Даже самый ландшафт напоминал испанский: здесь были хаотические растения – китайские апельсины, великолепные тыквы-папайи, стручковый перец и томаты. Все это характерно для усадеб испанских колонистов. Архитектура дома носила отпечаток кастильского стиля. И резьба на нем была не индейская.

– Это ваш дом? – спросил я, слегка смутившись.

Дело в том, что он приветствовал нас как хозяин, но я не видел никакой хижины. Его ответ успокоил меня. Он сказал, что это его дом, вернее – дом его матери. Отец его уже давно умер, и они жили втроем – мать, сестра и он.

– А это кто же? – спросил я, указывая на работников.

– Это наши рабы, – отвечал он с улыбкой. – Вы видите, что мы, индейцы, тоже постепенно начинаем приобщаться к цивилизации.

– Но ведь не все они негры! Я заметил здесь и индейцев. Неужели они тоже рабы?

– Да, так же как и все остальные. Я вижу, вы удивлены? Это индейцы не из нашего племени. Наш народ когда-то покорил племя ямасси, и многие из пленников остались у нас рабами.

Мы подошли к дому. Мать юноши, чистокровная индианка, встретила нас в дверях. Она была в национальном индейском костюме. В молодости она, по-видимому, была замечательной красавицей и произвела на нас самое приятное впечатление. Особенно привлекало в ней сочетание тонкости ума с нежной материнской заботой.

Мы вошли в дом. Во всем – в обстановке, охотничьих трофеях, конской сбруе – чувствовалось испанское влияние. Мы увидели даже гитару и книги. Эти признаки цивилизации под индейской крышей поразили нас с сестрой.