Племя - Зигмунд Брауэр

Атлатль? Солнце пригревало, и уже наступил полдень. Он находился на суше и, пока ее окружала вода, был защищен от хищников – лютых волков, саблезубых тигров и гепардов. Зима только наступила, поэтому ночью будет не слишком холодно. Вероятно, пару дней он точно сможет здесь прожить: за это время вся вода должна будет уйти из долины.

Но имеет ли теперь какое-либо значение то, что Атлатль все еще жив?

Он остался совсем один, и его ненавидел собственный отец.

Держа в зубах птицу, к ним подбежал Тигренок.

Атлатль, молчаливый и унылый, остался на месте. Теперь Тигренок научился охотиться, и даже ему юноша был больше не нужен.

Зверь подошел к его ногам, нагнулся и положил птицу на мокрый камень. Потом он попятился и наклонил голову, глядя на Атлатля.

Юноша опустился на колени и поднял еще теплую тушку.

Зверь выжидательно наблюдал за ним.

Атлатль представил, как мать Тигренка приносила в логово добычу и бросала ее к лапам своего детеныша. Точно так же делал Атлатль вместо того, чтобы оставить Тигренка на произвол судьбы.

Наверное, это был подарок?

Атлатль полез в свою сумку с орудиями и достал из нее каменный резец. С его помощью он снял с птицы перья и кожу, а потом выпятил грудь и сделал вид, что опускает кусок окровавленной тушки себе в рот.

Тигренок снова наклонил голову.

Атлатль, улыбаясь, повторил его движение.

Но вдруг он услышал голос отца:

– Перережь горло этому животному!

Атлатль повернулся к отцу. Нутау с такой силой сжимал в руке копье, что на предплечьях у него вздулись мышцы.

– Нас послали убить зверя, – произнес Нутау ледяным, как вода, голосом. – Сделай это сейчас же.

Атлатль знал, что отец прав. Он снова и снова ставил Тигренка выше своего племени, и это привело к беде.

Юноша опустился на колени рядом с питомцем и взял каменный резец. Ему нужно было всего лишь обнять зверя за грудь и быстро резануть тому по горлу.

Но какой теперь был толк от смерти Тигренка?

– Убей животное, – повторил отец, еле сдерживая ярость.

Атлатль вдруг отчетливо ощутил, что чувство обиды, испытываемое им долгие годы, достигло своей высшей точки, острой, как наконечник копья.

– А что потом? – спросил он. – Тогда ты станешь относиться ко мне как к сыну? Я наконец сделаю что-то, о чем ты сможешь с гордостью рассказывать ос-тальным?

– А остальных и нет, – ответил Нутау. Его голос сипел от ярости. – Их унес потоп. Потоп, который произошел из-за тебя. Ты отнял у меня титул вождя и уничтожил само племя. Будет Собрание, на которое придут только Пауоу и Тахи. Они всем расскажут, как Атлатль, сын Нутау, навлек на племя гнев богов. Ты хочешь, чтобы я об этом говорил?

Атлатль ничего не мог с собой поделать. Он разразился горькими рыданиями.

– Или я должен вспомнить о том, что ты не можешь охотиться и вместо этого, чтобы понравиться людям, предпочитаешь сочинять сказки? – продолжал Нутау. – Или мне рассказать всем историю о том, как на тебя напала Громовая птица, которую ты выдумал себе в оправдание? Или о том, что ты, как и мой брат Банти, играешь со словами и с их помощью мучаешь окружающих? Или я должен явиться на Собрание и сказать остальным племенам, что мой сын обманщик? Объяснить, что он хочет стать шаманом и, как его дядя Банти, собирается использовать тех, кто охотится и добывает пищу, делая вид, что ему ведома воля богов? Или мне рассказать всем на Собрании, что если бы я мог выбрать себе сына, то выбрал бы Пауоу – того, кто станет охотником и защитником, когда повзрослеет?

Атлатль почувствовал, что из его горла снова выр-валось рыдание. Он опустил голову, не желая, чтобы отец видел его слезы. Ему всегда хотелось знать, что именно испытывал Нутау по отношению к нему, но эти слова ранили юношу так, словно отец сбросил его со скалы.

– Может, наше племя выжило, – пробормотал Атлатль сквозь слезы. – Они придут на Собрание и…

– Этот потоп вызвал ты, – с горечью произнес Нутау. – Неужели думаешь, что кто-то мог пережить его?

Неужели нет больше Вавацеки? Нет больше Нуны? Нет Киви? Нет старейшин? Не может этого быть. Каким-то образом они должны были выжить. Но даже рассуждая так, Атлатль все равно понимал, что его надежды напрасны. Он захлебнулся рыданиями.

– А что ты так печешься о Собрании? – спросил его Нутау. – Чем ты заслужил право присутствовать на нем? Ты изгнан. В нашем племени осталось трое людей – не четверо. Пауоу, Тахи и я.

– Нет, отец! Нет! – страдальчески выкрикнул Атлатль.

– Убей животное! – закричал тот. – Убей животное, или я сам это сделаю!

Юноша поднял голову и увидел, что Нутау сделал еще шаг вперед и замахнулся копьем, чтобы метнуть его в Тигренка.

Несмотря на боль от отцовских слов, Атлатль почувствовал, как его накрыла волна гнева, и встал перед зверенышем.

– Отойди, – прорычал Нутау.

– Нет, – ответил ему Атлатль.

Он стоял, скрестив руки, и вызывающе смотрел на отца. В тот момент Атлатль уже не чувствовал никакой боли. Он сам не знал, почему встал между Тигренком и копьем: то ли действительно хотел спасти зверя, то ли сам был готов проститься с собственной жизнью.

– Тебе хочется гордиться мной, но ты никогда не относился ко мне по-отцовски, – Атлатль дрожал, произнося вслух мысли, которые так долго пытался в себе подавить. – Ты хочешь, чтобы я стал охотником, но ни разу не объяснял мне, как охотиться. Все это время ты показывал лишь, как тебе стыдно за меня!

Если отец так ненавидел его, если его действительно изгнали, из-за него погибли все, кого юноша знал и любил, тогда почему бы ему не принять смерть в наказание?

– Ну же, убей меня! – произнес Атлатль напряженным голосом. – Потому что, пока я жив, я не позволю тебе убить Тигренка.

Он ожидал, что сейчас острие копья воткнется ему в ребра и войдет в грудь.

Правая рука Нутау дрожала, удерживая копье на весу.

Затем он опустил руку.

– Ты… – произнес Нутау так тихо, что Атлатль едва расслышал его. – Ты мне не сын.

Он отвернулся и снова уставился куда-то вдаль.

Глава девятнадцатая

На следующее утро Атлатль проснулся от тепла солнечных лучей. Тигренок еще спал, свернувшись клубком.

Юноша сразу же принялся искать Нутау. Отец сидел вдалеке на склоне холма, повернувшись спиной к нему. Плечи Нутау все еще были напряжены, и Атлатль понял, что отец до сих пор кипел от безмолвной ярости.

Он вспомнил, как Нутау угрожал ему копьем, и стиснул зубы, с горечью думая о том, что отец полностью его отверг. Атлатль отвернулся, чтобы оглядеть долину, и его боль сменилась ужасом.

Накануне вечером, когда солнце садилось за край долины, вода доходила до их уступа. Теперь же уступ был намного выше воды. Великий потоп отступал и заполнял уже только нижнюю треть долины. Атлатль никак не мог понять, откуда могло взяться столько воды. Темная поверхность все еще бурлила, и на ней качались целые деревья.

Атлатль задумался, сможет ли он когда-нибудь подобрать слова, чтобы описать все это. Предание Вавацеки, должно быть, оказалось правдой. Что иное, как не ярость разгневанного бога, могло сотворить такой погром?

Земля после оттока мощного наводнения стала невообразимо бесплодной. Атлатль, сколько бы ни вглядывался вдаль, видел, что все крупные деревья были выкорчеваны из холмов по обе стороны долины. Бóльшая часть кустарников исчезла, а трава вся залита грязной слякотью. Земля покрылась волнообразными буграми, между которыми вода вымыла почву, оставив одни камни.

Не было смысла возвращаться туда, где некогда племя чувствовало себя в безопасности. В этой долине не осталось никакой жизни: ни дичи, ни плодов, которыми можно прокормиться человеку или животному. Должны пройти годы, если, конечно, наводнение снова не повторится, прежде чем здесь вновь