Дерево Серафимы - Владимир Царицын

– А тебя не ждут дома? – спросила Серафима между вторым и третьим этажом.

– Ждали. Возле дома на лавочке, но уже дождались.

– Ты пьян?

– Я пьян от любви.

– Нет, ты пьян. Но это не страшно…

Мне не удалось донести Симу до дивана, все произошло в прихожей, у нас даже раздеться, толком не получилось. Потом она проскользнула в ванную, а я пошел раскладывать свой диван. Из ванной она прибежала холодная, как сосулька, завернутая в мое махровое банное полотенце.

Скинула его мокрое на пол и юркнула ко мне под ватное одеяло.

– У тебя горячей воды нет, – сказала Сима. – Из обоих кранов течет холодная. И ржавая к тому же из горячего крана.

– Ага, – ответил я, прижимая ее к себе и согревая, – уже вторую неделю нет горячей воды. Во всем городе нет. Испытания. Но завтра точно дадут, даже сегодня, если ржавая пошла. Завтра же великий праздник. Власть не может оплошать перед советским народом. Ты что, все забыла?

– Да, отвыкла, что может не быть горячей воды.

– У нас все может быть, – тоном бывалого советского человека, привыкшего к реальной действительности, сказал я. – А точнее – может не быть. Может не быть воды, вообще никакой. Может не быть газа, электроэнергии… Значит, ты холодной водой мылась? Надо было хоть чайник вскипятить. Не догадался…

– Ничего, я закаленная. В экспедициях и не такое приходилось испытать. Просто на улице очень замерзла, пока тебя ждала. А потом усугубила свое замороженное состояние холодненькой водичкой.

– Бедненькая, – пожалел я Симу. – Прости меня, дурака.

– Прощаю.

– А воду, наверное, уже дали, – предположил я. – Просто ты не дождалась когда пойдет горячая. Подожди, схожу, открою кран, пусть стекает.

– Нет, не уходи. Ты такой горячий…

Мы уснули только под утро. Горячая вода, как я и обещал, пошла ночью.

Мы занимались сексом не только на диване, но и в ванной, там теперь было намного теплее, чем в других помещениях, и даже на кухне, куда пошли выпить по чашечке кофе. Вернее, это был не кофе.

Кофейный напиток "Арктика". Название вполне соответствовало температуре в моей квартире. Но я был горяч, да и Сима в пылкости не уступала мне. Кофейный напиток убежал на конфорку, и кухня наполнилась гарью. Но мы не замечали гари, мы вообще ничего не замечали – ни запахов, ни звуков, ни движения времени. Мы вновь и вновь любили друг друга, и нам все было мало. Мы чуть до смерти не залюбили друг друга.

Перед тем как уснуть, я все же нашел в себе силы и отключил телефон. И не включал его до понедельника.

В этот раз Сима прожила у меня все праздники и задержалась еще.

Седьмого была среда, восьмое – четверг, пятница – день, позаимствованный у отпуска, потом два выходных. В понедельник она должна была уезжать куда-то на край света.

На демонстрацию естественно я не ходил. А ведь именно мне по сложившейся традиции полагалось нести Ленина… Только я появился на работе в понедельник, сразу же получил нагоняй от начальника цеха, но не очень сильный нагоняй. Будь я партийным, вызвали бы меня в партком и не снести бы мне там головы. Шефу я наврал, что сильно простыл во вторник, возвращаясь домой, и шеф смягчился, мы с ним вместе во вторник после работы бухали. Но все же с укором он мне сообщил, что вождя пришлось нести ему лично. Я ему посочувствовал и сказал, что мне нужен еще один день, чтобы окончательно прийти в себя после тяжелой изнурительной болезни. Наверное, видок у меня был тот еще и шеф мне поверил. И дал отгул.

Сима была уже готова к выходу, она ждала меня, я обещал, что приду скоро. Если бы начальник цеха меня не прикрыл, я бы все равно ушел с работы. Мне было наплевать, влепят ли мне выговор, уволят ли.

Сима была мне дороже всего на свете. Я уже отчетливо понял это, я понял, что полюбил по-настоящему. Впервые в жизни.

– Ты приедешь ко мне на Новый год?

Сима покачала головой:

– К сожалению, нет. Рождественские и новогодние праздники я обещала мужу провести дома. Он очень просил меня об этом… Я не смогла отказать, прости.

Эта откровенность не повергла меня в шок, я остался совершенно спокойным, только немного расстроился, что не увижу Симу чуть дольше, чем рассчитывал. О том, что Сима замужем, я уже знал – она мне рассказывала – и о том, что у нее есть муж, и что он инвалид и что зовут его Андреем. Он тоже русский, сын или внук эмигрантов первой волны, а увечье свое получил во время одной из их совместных экспедиций. Андрей, так же, как и Сима был экорейнджером. Так называлась их профессия.

– …Но я приеду, числа тринадцатого, – пообещала Сима, – к старому Новому году.

– Тринадцатое – плохое число.

– Хорошо. Я приеду двенадцатого.

– А твой муж, Андрей, он знает о том, где ты сейчас находишься? – поинтересовался я.

– Знает, – просто ответила Сима. – Он знает, что сейчас я с тобой. Я сказала ему, что после экспедиции на пару дней заеду в

Новосибирск.

– И как он на это отреагировал?

Сима пожала плечами:

– С пониманием…

Я знал и то, что Сима и Андрей не живут как муж и жена, в смысле

– не занимаются сексом. Андрей потерял ноги и в придачу к ним кое-что еще. Сима не бросает его из жалости и сострадания, и в память о том, что он спас ее когда-то, пожертвовав собой.

– Мы с Андреем не скрываем ничего друг от друга, – рассказывала мне Сима, мы лежали на диване под ватным одеялом и курили одну сигарету на двоих. – Ему-то вообще скрывать нечего… А мне…

Кстати, ты – мой первый и единственный любовник. Я решила, что не буду изменять Андрею. Никогда. Я так решила. И я бы сдержала свое слово, если бы я не встретила тебя… Тогда, в сентябре… я вернулась из России сама не своя. Андрей сразу увидел, что со мной не все в порядке. Он понял, что у меня кто-то появился. Я ему в тот же день во всем призналась. Сначала Андрей не особенно обрадовался этому обстоятельству. Это и понятно. Какому мужику было бы приятно знать, что его жена переспала с другим? А он мужик, хоть и… не мужик. И он хозяин своему слову. Он смог перебороть себя, взял себя в руки и загнал свою ревность в самый дальний уголок души. Во всяком случае, он больше не подает вида, что ревнует… Дай-ка затянуться.

Я передал ей сигарету и сказал:

– А может, потеряв способность заниматься сексом, твой муж потерял способность любить? Может, ему все равно?

Сима жадно затянулась два раза и вернула мне сигарету.

– Он любит меня по-прежнему. Когда все это случилось… еще в клинике… он лежал и смотрел на меня так грустно… Он сказал:

"Сим-Сим…", – он зовет меня Сим-Сим…, Андрей сказал: "Сим-Сим, видишь какой я теперь? Ты можешь меня бросить, я не буду тебя удерживать насильно". "Не говори ерунды, – ответила я ему, – это ничего не значит, ничего не значит, что у тебя нет ног". "У меня не только ног нет", – сказал он. "Ну и что?". "В таком случае, я хочу, чтобы ты знала – я не намерен ограничивать твою свободу, и не буду препятствовать твоим связям с другими мужчинами". Я ничего ему не ответила, но в душе решила – ставлю крест на своей сексуальной жизни. А потом ты появился… – Сима снова взяла у меня сигарету. -

Ты знаешь, мы с Андреем и не жили почти. Все случилось через два месяца, после того, как мы поженились. Это несчастье…

– А когда вы поженились?

– Полтора года назад.

– Сима…

– Что? – Она задумчиво глядела в беленый известью потолок.

– Брось свою работу.

– С чего это?

– Я не требую от тебя бросить Андрея. Тебе решать. Брось свою работу, поменяй. Она опасна.

– Бросить или не бросить работу, тоже мне решать, – немного раздраженно ответила Сима. – Любая работа опасна, Женечка. Жить вообще опасно, можно умереть.

– Не провожай меня. Не люблю. Закрой дверь и все. Даже к окну не подходи, я все равно не оглянусь.

– Постой. Я хочу…

Сима взглянула на часы.

– Я тоже хочу, милый, но мне пора. Придется подождать два месяца, ничего не попишешь.

– …Я хочу подарить тебе одну вещь. Она будет моим новогодним подарком. Ты же не приедешь на Новый год.

– Подаришь на старый Новый год.

– Я хочу сейчас.

Я сходил в комнату и принес бабушкины сережки.

– Ого! – удивилась Сима. – Это куплено не в советском ювелирном магазине. Это что – такие огромные бриллианты?

– Это горный хрусталь. А вообще, я не знаю…

– Наверное, эти сережки стоят бешеные деньги.

– Это сережки моей бабушки. А ей они достались по наследству. Я хочу, чтобы ты их носила.

– Я помню твою бабушку. Она была добрая. Но… я не могу принять от тебя этот подарок. – Сима внимательно посмотрела на пробу и на клеймо с женской головкой в короне (возможно, это была императрица

Екатерина), и отрицательно покачала головой. – Нет, не могу.

– Они тебе не нравятся?

– Нравятся, – возразила Сима, – еще как нравятся! Но понимаешь,

Женечка, это не бижутерия, на которую даже справку в магазине брать не надо. Вещь, наверное, древняя и очень дорогая. Я просто не смогу эти сережки вывести из Союза. Тем не менее, спасибо, дорогой, – она очень нежно меня поцеловала в губы. – Пусть они лежат у тебя, а когда я буду приезжать, то обязательно буду их носить.