Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

Почему Клара, а не Рудольф (на фото, я имею в виду)? В аэропорту ни один фотограф не успел запечатлеть Нуреева, немедленно увезенного полицией в Париж. Но зато оставшаяся Клара Сен отвечала на вопросы журналистов (которых оповестил Оливье Мерлен, позвонивший в «Пари Матч») под непрерывными вспышками фотокамер. Репортеры имели время вернуться в Париж и проявить свои пленки, тогда как раздобыть фотографии танцовщика было гораздо труднее.

Через несколько дней за Нуреева принялось телевидение. Однако сюжеты оказались скупы: молодой человек, очень красивый и очень уверенный в себе, на неважном английском твердил, что его поступок не имеет никакой политической подоплеки.

Как ни странно, но в Соединенных Штатах побег Нуреева не вызвал большого резонанса. До такой степени, что деловой еженедельник «Тайм» в двадцатых числах июня на странице, посвященной России, поместил портрет Екатерины Фурцевой, министра культуры СССР, и в статье, восхваляющей ее успехи, коротко указал на «единственный промах» сановной дамы (кажется, бывшей ткачихи) — бегство «молодого артиста». Причем статья сопровождалась фотографией… Юрия Соловьева с подписью: «Перебежчик Рудольф Нуреев: „Хорошо, что полицейские оказались рядом“»{81}.

Западные средства массовой информации резюмировали поступок Нуреева двумя словами: «поиск свободы». Политической свободы, разумеется. Этого было достаточно, чтобы оскорбленный Советский Союз выразил официальный протест, указывающий на недопустимость «задержания советского гражданина». Однако Франция через свое Министерство иностранных дел ответила, что «речь шла о предоставлении убежища по просьбе самого Нуреева»{82}.

Как бы то ни было, муссирование в прессе этого «большого прыжка к свободе» (на фоне сложной международной обстановки) сразу же превратило Нуреева в героя, «вырвавшегося из коммунистического ада». А ведь он был не единственным артистом балета, покинувшим Россию{83}. В сороковые — пятидесятые годы многие советские люди, попав за границу, оставались на Западе{84}, и пресса не сходила с ума в связи с этими фактами. Почему же бегство Нуреева так завладело умами?

По мнению Владимира Федоровского, бывшего политического советника Горбачева в Париже, «Нуреев был первым выдающимся советским артистом послевоенного периода, посмевшим дезертировать»{85}. Поимка такой крупной рыбы очень льстила западному сознанию.

Возможно, для Нуреева все бы обошлось более‑менее благоприятно (с точки зрения реакции советских властей), если бы не еще одно «но». В 1958 году Нобелевской премии по литературе был удостоен Борис Пастернак. Годом раньше роман «Доктор Живаго» был опубликован за пределами СССР, поэтому присуждение премии вызвало резкую критику в советской печати. Пастернак был исключен из Союза писателей, а от Нобелевской премии он вынужден был отказаться. Кремль, однако, почувствовал, какой силой может быть художник, творец в разгар «холодной войны». Отвергаемый «советскими людьми», в «стане врага» он становился иконой, «жертвой борьбы с коммунизмом». Пастернаку «позволили» умереть на Родине (он умер от рака легких в мае 1960 года){86}, а вот Нуреев автоматически становился изгоем. Кроме того, оскорбление, нанесенное «танцоришкой» сотрудникам КГБ, сделало из него лицо, особо ненавидимое в недрах этой организации{87}. Гонения продолжались более четверти века — до 1987 года, когда Нуреев вернулся в Россию. КГБ так и не удалось устранить его физически, но эта всесильная организация изрядно попортила ему жизнь на Западе. В канцеляриях и правительствах он всегда вызывал большое недоверие.

В тот день, когда Нуреев устроил демарш в аэропорту Бурже, и западные, и восточные секретные службы были приведены в готовность номер один. Кто этот молодой артист‑дезертир? Шпион? Если да, то чей? Агент КГБ, если предположить, что он «ненастоящий диссидент»? Агент ЦРУ? А может, во время гастролей в Париже его завербовала французская разведка? Не спешите улыбаться, в начале шестидесятых годов подобные домыслы воспринимались со всей серьезностью.

Французы были настроены к Нурееву тем более настороженно, что советские перебежчики могли помешать нейтральному курсу генерала де Голля в отношениях с СССР. В Бурже Нурееву задавали обычные вопросы. В протокол было записано: «Вышепоименованный заявил о своей собственной инициативе следующее: „Я обращаюсь к вам без какого‑либо внешнего нажима. Я не хочу более возвращаться в мою страну и прошу предоставить мне право убежища“. Отмечаем, что это заявление было сделано в присутствии г‑на Клейменова, генерального консула СССР в Париже. Перед этим заинтересованное лицо в нашем присутствии лично информировало г‑на Михаила Романова, атташе посольства СССР в Париже, о своем желании не возвращаться более в свою страну и попросить о предоставлении права убежища во Франции. Это утверждение было повторено всем сотрудникам посольства СССР, просившим с ним встречи, и эти заявления делались добровольно»{88}.

Из Бурже офицеры Общей разведки немедленно перевезли Нуреева в Префектуру полиции для более глубокого допроса.

В тот же день между 18 и 20 часами Министерство внутренних дел сообщило по телефону в Префектуру о пожелании коллег из Министерства иностранных дел: «Если представитель советского посольства захочет послушать г‑на Нуреева, целесообразно будет не препятствовать ему в этом, но настоять на присутствии третьего лица». 28 июня министр иностранных дел направил запрос министру внутренних дел, в котором уточнил: «Мне было бы интересно располагать сведениями, полученными вами о личности г‑на Нуреева, о мотивах, побудивших его на обращение к властям Франции, а также другой информацией, которую он мог бы сообщить о Советском Союзе»{89}.

Выражаясь яснее, речь идет о том, чтобы допросить Нуреева.

Западные секретные службы всегда интересовались советскими артистами. Не потому, что они были носителями военных или иных секретов, — просто считалось (вероятно, не без оснований), что КГБ давало им небольшие задания на время гастролей. Так, артисты могли передавать сообщения, устанавливать контакты с агентами, работающими на Западе, вербовать «нужных» лиц. Кроме того, артистов всегда сопровождали сотрудники КГБ, которых тоже неплохо было бы вычислить… И если внезапный побег Нуреева был политически неудобен для дипломатов, то для разведки он представлял немалый интерес. Тем более что к началу шестидесятых французская разведка не была достаточно осведомлена о том, что происходит в Советском Союзе, ведь у нее на тот момент был другой участок активной деятельности — Алжир.