Имперская идея в Великобритании (вторая половина XIX в.) - Марина Глеб

Практически не имевшая заокеанских владений и поглощенная планами выстраивания антифранцузских блоков, Германия поначалу не казалась опасной соперницей в колониальной гонке. Британские политики оправдывали немецкий экспансионизм ограниченностью территории страны для проживания нации. Однако уже в конце XIX в. начали раздаваться пока еще разрозненные предупреждения о том, что Германия впоследствии окажется более серьезным противником, нежели «традиционные враги» – Франция и Россия. Интересы Великобритании и Германии начали сталкиваться в самых различных точках земного шара. В 1890-х гг. экспансионизм немецкой политики стал очевидным, немцы активизировали проникновение в Восточную Африку, стали проявлять повышенный интерес к южноафриканским республикам, вступили в борьбу за Самоа. Реакцией на эти события стала резкая анонимная статья в британском журнале «Субботнее обозрение», в которой утверждалось, что целью британской политики должно стать противодействие Германии. Проводя параллели с историей древнего Рима, автор закончил статью словами: «Германия должна быть уничтожена»[159].

В обстановке ускорившегося раздела мира сохранение британских интересов и влияния мотивы стратегического характера играли значительную роль в стимулировании дальнейшей экспансии. Бесспорным приоритетом стратегических расчетов являлась оборона Индии, подразумевавшая контроль над основными маршрутами к «жемчужине британской короны»[160]. В этом аспекте необходимым считалось сохранение под английским влиянием зоны Суэцкого канала, при помощи которого перевозка любых товаров в Индию и прилегающие страны значительно ускорялась. Одновременно важное место в системе колониальных владений Великобритании имели южноафриканские колонии, находившиеся под британским контролем с 1795 г. В первой половине через южную оконечность Африки, мыс Доброй Надежды, пролегал основной торговый путь в Британскую Индию. И даже после начала использования Суэцкого канала в 1870-х гг., важнейшим элементом военной стратегии Великобритании оставалось сохранение контроля над южноафриканскими владениями, обеспечивавшими доступ к Индии в случае военных действий на севере Африки. Поэтому, как отмечал Ч. Дилк, «ни одно место на земле не является для нас более важным, чем мыс Доброй Надежды»[161]. Немаловажное значение имели и перевалочные базы на пути к Индии – Маврикий, Цейлон, Аден, Кипр, Мальта. Значительной составляющей Британской империи в середине XIX в. были ее средиземноморские владения. На входе в Средиземное море находился Гибралтар, британская колония с 1713 г., имевший удобную бухту для стоянки британского флота. Однако еще большее значение имел укрепленный гарнизон на Мальте, откуда британские корабли могли добираться до восточных стран Средиземноморья за 7—10 дней.

Посредством своих колониальных владений в Западном полушарии Великобритания имела возможность как доминировать в Атлантическом океане, так и развивать торговлю с государствами Латинской Америки. Бермудские, Багамские, Виргинские, Каймановы острова составляли систему торговых и военных баз Британии в регионе. На Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии интерес британских торговцев был в первую очередь прикован к необъятным просторам потенциального рынка Китая. Здесь важнейшим форпостом стал Сингапур, британская колония с 1819 г., а также Гонконг, полученный в 1841 г. в результате первой из «опиумных» войн XIX в. Таким образом, под контролем Великобритании должны были оставаться важнейшие маршруты империи: пути из Англии в Австралию, Азию, Канаду и Южную Америку, на Дальний Восток.

Опасность широкого распространения имперских интересов ощущалась и самими сторонниками экспансии. Например, авторитетный либеральный политик лорд Розбери считал необходимым выделить приоритетные направления колониальной политики. Ведь в попытках защитить свои интересы по всему миру, писал он лорду Кимберли, «мы можем быть вовлечены одновременно в более чем сорок войн»[162]. Подводя итоги «схватки за Африку», обозреватель консервативной «Таймс» отмечал то, что наиболее ценным приобретением в этом регионе являлась Южная Африка, перешедшая под контроль англичан, следовательно «у нас нет необходимости проводить захваты в лихорадочной спешке, которая сейчас наблюдается повсюду»[163].

Однако весьма распространенными в последние десятилетия XIX в. являлись иные настроения, развитие которых стимулировала «схватка за Африку», раздел Китая и иные многочисленные примеры международного соперничества. «Шансов создать новую колониальную империю у Англии больше не будет»[164], – предупреждал сторонник активной имперской политики Дж. Паркин, наблюдавший, как последние нейтральные территории делятся между великими державами. Соответственно, имперская политика правительств постоянно подвергалась критике либо со стороны либералов, либо со стороны ярых империалистов.

Сторонники «Малой Англии» сохраняли веру в международное сотрудничество великих держав и стойкую неприязнь к агрессивности в любой форме. Сам лидер

либералов У. Гладстон имел склонность к тому, чтобы в своих выступлениях рассматривать вопросы внешней политики в моральном аспекте, в соответствии с поддерживавшимся им принципом равноправия всех наций. Умудренный опытом политик заявлял: «В течение всей моей политической жизни я никогда не одобрял господство, подобное тому, которое некоторые государства осуществляют над другими странами, и не собираюсь одобрять»[165]. Своими выступлениями он стремился развеять «тщетные мечты тех, кто внушает вам, что сила Англии зависит либо от ее престижа, либо от расширения ее империи, либо от ее владений за пределами этих островов»[166]. Истоки мощи страны другие либеральные лидеры – Дж. Морли, У. Харкорт, Г. Лабушер – видели в самом Соединенном Королевстве с его совершенной политической системой, демократическими свободами и устоявшимися традициями. По их мнению, внимание правительства должно было концентрироваться в первую очередь на внутренних социально-экономических проблемах страны[167].

Позиции радикальных сторонников имперской экспансии, получивших в Великобритании прозвище джинго, представляли собой полную противоположность убеждениям сторонников «Малой Англии». Зарождение джингоизма как политического феномена относится к концу 1870-х гг. Джинго называли безусловных сторонников внешнеполитического курса консервативного кабинета Б. Дизраэли в период Восточного кризиса 1875–1878 гг.[168]В этот период премьер-министр Великобритании взял курс на противодействие политике России на Балканах, угрожая в случае необходимости развязыванием военных действий. Впервые в истории Британской империи Дизраэли отдал приказ о переброске британо-индийско-го контингента с Британской Индии на Мальту, продемонстрировав, таким образом, потенциалы и решимость метрополии. Как показывали события, часть британского общества быстро восприняла антироссийскую риторику, воинственные декларации и демонстративные военные приготовления правительства как яркий пример отстаивания национальных интересов и поднятия престижа страны. Англичане выражали готовность воевать за далекие от их повседневной жизни проблемы, широко распространились русофобские настроения.

Джингоизм стал выражением крайнего национализма, английского, а затем, с ходом времени, имперского «патриотизма». «Мир ограничен в своих размерах, и если вы теряете его часть, упустив существующие возможности, вы никогда не получите ее обратно»[169], – провозглашал глава южноафриканской компании С. Родс, ставший символом британского джинго. Джинго использовали радикальные выражения, требуя от правительства бороться и не пасовать перед угрозами, не делать уступок, не выжидать и отвечать силой на применение силы. Ими в полной мере был воспринят тезис о том, что сила всегда права[170]. Соответственно джинго часто осуждали министров за проявления «слабости» в международных дискуссиях, за «отказ» отстаивать национальные интересы даже в непринципиальных для Англии, но имевших огромную важность в глазах ура-патриотов вопросах. Такими вопросами являлись, в частности, занятие Мадагаскара Францией или действия Германии в юго-западной Африке. Как рассуждал один из сторонников колониальной экспансии С. Уилкинсон, германское правительство имело определенные права на африканское государство Камерун. Однако сама манера, в которой был проведен захват этой страны, была «оскорбительной для Великобритании». Следовательно, Англии «полагалось воспрепятствовать немецким планам, даже ценой войны»[171].