Лето в Сосняках ис - Анатолий Рыбаков

— Кого вы там найдете? — усмехнулся Ангелюк. — Время десять, они свои часы соблюдают.

Ангелюк и на этот раз оказался прав: в управлении никого не было.

— Рады поскорее домой удрать, — продолжал Ангелюк, — а что дома? Телевизоры смотрят… Обывательщина! Еще придумали в субботу на два часа раньше отпускать.

Коршунов приказал соединить себя с квартирой Лапина. Лапин был дома.

— Женя, — сказал Коршунов, — в связи с делом Колчина на заводе создалась нездоровая обстановка, ее надо разрядить. Было бы правильно перевести Миронова на другой завод. Прошу меня поддержать.

— Позволь, — возразил Лапин, — ты настаивал на создании комиссии.

— Но комиссии нет.

— Будет, вероятно…

— Почему вероятно?..

— Здесь не уверены, что нужна проверка.

— А ты?

— Я тоже не уверен.

— Почему такое изменение позиции?

— Выясняются новые обстоятельства.

— Что ты имеешь в виду?

— Прокурор прекратил дело, ты знаешь?

— Знаю. Что из того?

— Валерий, — сказал Лапин, — неужели ты не видишь, что? происходит?

Ничего больше Коршунову не надо было говорить, он все хорошо понял. Интонации голоса, малейшие оттенки голоса он мог бы различить и по самому дальнему междугородному телефону, вырос на этом. И если уж Лапин так осмелел…

Коршунов пристально посмотрел на Ангелюка, тот неподвижно сидел в кресле, только глаза его внимательно следили за Коршуновым. Какая, однако, тупая, злобная морда…

— Матвей Кузьмич, — спросил Коршунов, — Миронов утверждает, что именно вы посоветовали ему перевести Колчина в архив. Так это?

Ангелюк продолжал сверлить его своими свиными глазками.

— Я у вас спрашиваю, Матвей Кузьмич.

Ангелюк усмехнулся:

— Миронову надо было взять в цех инженера-механика, способного… Вакансии для этого способного не было. Я и сказал Миронову: есть в архиве вакансия, хочешь — перемещай. Но про Колчина я ничего не говорил и имени его не упоминал.

— Но ведь никого, кроме Колчина, он перевести не мог, механиком у него работал Колчин.

— А это меня не касается. Спросил про вакансию — я ему сказал, что есть в архиве.

— Некрасиво вышло, — сказал Коршунов, — делали вместе, а сваливаете на одного.

Кончено с Ангелюком. Он не намерен вверять свою судьбу какому-то Ангелюку. Когда-то он вверял свою судьбу могущественнейшим людям, а что от тех людей осталось?

— Позвоните в седьмой корпус, — приказал Коршунов, — и выясните, когда работает аппаратчица Кузнецова. Если работает сейчас, пусть после смены зайдет ко мне.

И вот Лиля сидит в кабинете Коршунова, в том самом кресле, в котором несколько дней назад сидел Лапин.

В ее облике, в модной прическе что-то московское, что-то от Столешникова и Петровки. Коршунов с сочувствием и симпатией смотрел на нее. И она заброшена судьбой в Сосняки так же случайно, как и он сам. Да, легко понимать издержки времени теоретически, но когда это перед твоими глазами…

— Я не был знаком с вашим отцом лично, но, конечно, слышал, — начал Коршунов, — его знала вся страна. Его имя напоминает великое время, он был из той железной когорты. Что делать? Все получилось так ужасно. Но прошлого не вернешь. Я давно хотел поговорить с вами, но опасался, что разговор будет вам неприятен. Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

— Все у меня есть.

— Вы замужем, у вас дети?

— Дети есть, мужа пока нет.

— Квартира?

— В новых корпусах живу.

— Хотите учиться?

— Ученая уже.

— Кстати, каким образом Колчин взял у вас дихлорэтан?

— Очень просто — налил в пробирку. Я как раз вниз уходила. Когда поднялась, мне моя лаборантка говорит: «Приходил инженер, пробу взял». Ну взял и взял, мне-то что!

— Вы его раньше знали, Колчина?

— Знала, что инженер по аппаратам, — небрежно бросила Лиля.

— Ну, а так… он с вами никогда не разговаривал? Ведь он давно на заводе. Еще при вашем отце работал.

Скрытый смысл этой фразы заставил Лилю поднять голову, посмотреть на Коршунова.

— Ничего не знаю!

— Поразительные есть люди, — сказал Коршунов, — зачем он вас припутал?

— Чем же он меня припутал? Взял дихлорэтан? Так ведь он инженер, имел право.

— Я того же мнения.

— Ну и слава богу, — насмешливо сказала Лиля.

Трудно говорить с девкой, держится как в милиции…

Коршунов посмотрел на стенные часы — они показывали половину первого.

— Вот как я вас задержал, — он повернулся к телефонному столику, — сейчас вызову машину, вас отвезут.

— Не беспокойтесь, — сказала Лиля, вставая, — доеду…

Лиля пересекла площадь и подошла к трамвайной остановке. Последний трамвай еще должен быть, а будет или нет — неизвестно.

Лиля поежилась, застегнула верхнюю пуговицу пальто, — не то холодно, не то поздно. Светились огнями проходная, несколько окон в заводоуправлении, верхние этажи корпусов. На площади никого не было, ночная смена уже заступила, вечерняя разъехалась.

Показались огни автомашины, Лиля побежала на шоссе, машина промчалась не останавливаясь. Лиля хотела вернуться на остановку, но показались еще огни. Лиля подняла руку. Машина — это был маленький автобус — резко затормозила.

Шофер открыл дверцу, и Лиля услышала громкое «джи-джи, буджи-буджи, бу-бу-бу…». Она вошла в автобус и увидела молодых слесарей Студенкова и Виктора и двух девочек с завода.

— Добрый вечер, Елизавета Петровна, — сказал Виктор.

Студенков и обе девушки тоже поздоровались.

— Привет, ребята, — ответила Лиля, — вы откуда?

— «Средь шумного бала, случайно…» — запел Студенков.

— Повторяешься, повторяешься, Студенков, — закричала девушка, которую Лиля знала в лицо, лаборантка из ЦЗЛ.

Виктор посмотрел на Лилю так, будто хотел извиниться за глупое веселье своих друзей: все это, может быть, не смешно, но нам смешно. Девушки были хорошенькие, в широких юбках, надетых на шуршащие нижние юбки, в рубашках, похожих на мужские. Мода новая, и сами они новые, как называла Сонечка тех, кого находила молодыми. И лица новые, и голоса, и даже слова.

— Вы откуда, ребята? — спросила Лиля.

— «Средь шумного бала, случайно…» — снова запел Студенков.

— Заткнись ты! — крикнул Виктор.

— Осторожнее: он может укусить, — засмеялась вторая девушка, похожая на хорошенькую негритяночку.

— Думаете, просто быть душой общества? — сказал Студенков. — Никто не берется. Устаешь, иссякаешь, изматываешься. А я и без того уже уставший, измотанный, издерганный на работе.

Виктор сказал Лиле, что они едут из Верхнего, были на балу в честь комсомольцев, уезжающих на Север на строительство новых электростанций и промышленных предприятий…

— По призыву ЦК КПСС от восемнадцатого мая! — объявил Студенков. — В счет пятисот тысяч комсомольцев! Я один из пятисот тысяч!

— Ты уезжаешь, Студенков? — удивилась Лиля. — Ты же на установке.

— Установка пущена, разве вы не знаете? — сказал Виктор, радуясь возможности сообщить такую новость. — И девчата едут…

Лиля с удивлением посмотрела на девочек, а те смеялись и веселились…

— Мы думали, придется поездом возвращаться, — сказала лаборантка из ЦЗЛ, — а нам дали автобус.

— Ура! — закричал Виктор. — Споем что-нибудь в честь водителя — простого нашего рабочего парня!

Они встали у кабины и спели веселую песню — что-то спортивное, туристическое и лихое, что-то такое, чего никогда не пела и не слышала Лиля.

И шофер высовывался из кабины, и кричал им тоже веселое и лихое, и прибавлял скорости, и помчал автобус по пустому ночному шоссе.

А Лиля сидела на скамейке под надписью «Для детей и инвалидов» и улыбалась им.

— Елизавета Петровна, — услышала она басок Виктора, — а вам не хочется петь?

— Мне? Я не знаю слов, — ответила Лиля.

— Зачем слова? — закричал Студенков. — Можно мычать. Важен темп, ритм. Джибл-джибл. Даже Виктор с этим справляется.

— Заткнись или защищайся! — Виктор встал в боксерскую стойку — последний раунд они провели в мчащемся автобусе, и прекрасные девушки смотрели на них.

— Сам заткнись! — заорал Студенков. — Щажу в тебе своего преемника.

— Брек! — закричала одна из девушек.

Виктор смеялся, и девушки смеялись, и Лиля смеялась вместе с ними.

— Завтра в первую смену — опять не выспимся, — сказал Виктор.

— Не выспимся, — сказали девушки радостно.

— А ты, Виктор, не едешь в Минусинск? — спросила Лиля.

— Ой, не могу, — Студенков схватился за живот, — Виктор в Минусинск!

— Виктор едет на всесоюзную спартакиаду, — сказала девушка из ЦЗЛ.

— Виктор у нас поедет в Мельбурн, — с улыбкой глядя на Виктора, сказала девушка, похожая на негритяночку.

— Виктор не выйдет даже в полуфинал, — объявил Студенков, — у Виктора нет удара левой.