Александр Первый и его время - Борис Башилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спросить на Маросейке».
Масонство после Отечественной войны, как всегда старалось удовлетворить религиозные и политические интересы всех недовольных существующим положением вещей. Оно напоминало мелочную еврейскую лавочку, в которой все есть. Самые различные товары: кусок мыла для лица и для стирки, флакон одеколона и деготь, фунт пряников и иголки.
Но при всем разнообразии политических оттенков мысли и своих религиозных взглядов, масонов Александровской эпохи необходимо признать крайне отрицательным явлением. Преобладающее большинство масонов представляли из себя людей отошедших от традиционного русского мировоззрения. Именно через них вливались в образованное общество чуждые европейские политические и религиозные идеи. Ведь именно в масонских ложах, — по признанию Н. Бердяева («Русские идеи»), воспитались декабристы. И ведь именно масоны и декабристы, воспитавшиеся в масонских ложах, — по утверждению Н. Бердяева, — подготовили русскую интеллигенцию, этот уродливый духовный орден — продолживший растление русской души европейскими идеями, после окончательного запрещения масонства Николаем I. Во время заграничных походов офицеры, владевшие французским языком познакомились с европейскими масонами, стали членами европейских масонских лож.
Во время войн с Наполеоном возникает несколько лож, членами которых были главным образом офицеры: «Военная ложа к святому Георгию», «Избранного Михаила», «К трем добродетелям» и другие.
После возвращения русских войск из Европы, в офицерской среде «появился скрытый протест, приведший к учреждению тайных обществ.
Офицерские кружки, где постоянно велись разговоры о язвах России, о тягостном положении солдат, о равнодушии общества к отечественным делам, превратились в организованные тайные общества».
Особенно сильно расцветает масонство в Петербурге.
В записке «О крамолах врагов России» сообщается, что до 1822 года французские, русские, немецкие масонские ложи вырастали, как грибы после дождя. В высшем обществе в это время возникает даже поговорка:
«Да кто ж ныне не масон»?
II
В 1823 году возникает общество Любомудрия, то есть общество любителей философии. Члены этого общества, вернее кружка, были поклонниками немецкого философа Шеллинга. С возникновением общества Любомудрия французское чужебесие снова сменяется чужебесием немецким. Вместо увлечения французской философией, начинается увлечение начавшейся развиваться в это время философией немецкой. Увлечение это опять принимает не здоровый характер.
Любомудры, как и их предшественники, представители французского чужебесия, не просто изучают сочинения немецких философов, а подходят к ним, как к новой вере, которая способна заменить христианство. К немецким философам они подходят как к религиозным пророкам, вещающим глубокие, всеобъемлющие истины.
Для Любомудров философия была выше религии, признается Н. Бердяев в «Русской идее». Любомудры, также, как раньше вольтерьянцы и масоны, не замечают великого духовного сокровища русского народа — Православия, которое несмотря на все невзгоды, обрушившиеся на него со времен Петра I, продолжает накапливать духовные сокровища. Любомудры не замечают ни Серафима Саровского, ни старцев Оптиной Пустыни, как «любомудры» Елизаветинской и Екатерининской эпохи не заметили Св. Тихона Задонского, отца русского старчества Паисия Величковского и религиозную философию Григория Сковороды.
«Православие, — как верно определяет Розанов, — в высшей степени отвечает гармоническому духу, но в высшей степени не отвечает потревоженному духу». Любомудры же, предтечи русской интеллигенции, — есть люди потревоженного духа». Оторвавшись от русского духа, они пытаются восстановить утерянную духовную гармонию в немецких философских системах, воспринимают их как целостные, всеобъемлющие системы мировоззрения. Немецкая философия должна была заменить православие и вообще отвергнутое религиозное мировоззрение. Кружок Любомудров отдал свои души немецкому философу Шеллингу, Фихте, Окену, Герессу и другим.
В кружке любомудров, как и в других философских кружках конца правления Александра I, продолжается традиция французского чужебесия, когда по свидетельству Вигеля «неверие почиталось непременным условием просвещения». «Христианское учение, — пишет А. И. Кошелев, — казалось нам пригодным только для народных масс, а не для нас философов. Мы особенно высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других священных писаний».
Легко можно установить и идейное влияние русского масонства.
Один из виднейших любомудров князь В. Ф. Одоевский учился в университетском пансионе, директором которого был ПрокоповичАнтонский, ученик известного масона Розенкрейцера Шварца. «Хотя Прокопович-Антонский сам и не был масоном, но по справедливому замечанию Саккулина, через него, конечно, переходили к воспитанникам идейные традиции масонства. Отрицать историческую преемственность здесь никак не приходится».
В 1825 году Бестужев писал в Альманахе «Полярная звезда»:
«Мы воспитаны иноземцами, мы всосали с молоком безнародности и удивление только чужому…
Мы выросли на одной французской литературе, вовсе не сходной с нравом русского народа, ни с духом русского языка…
Нас одолела страсть к подражанию: было время, что мы невпопад вздыхали по-стерновски, потом любезничали по-французски, теперь залетели в тридевятую даль по-немецки. Когда же попадем мы в свою колею?» Так писал Бестужев в «Полярной звезде» в 1825 году.
XV. МАСОНЫ ИСПОЛЬЗУЮТ МИСТИЧЕСКИЕ НАСТРОЕНИЯ АЛЕКСАНДРА I ДЛЯ НОВОГО НАПАДЕНИЯ НА ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ
I
Русское масонство немедленно использовало мистические настроения Александра для дальнейшего наступления на Православие.
Н. Бердяев указывает в «Русской идее», что «Александр I был связан с масонством и так же, как масоны, искал истинного и универсального христианства. Он был под влиянием баронессы Крюденер, молился с квакерами, сочувствовал мистицизму интерконфессионального типа. Глубокой православной основы у него не было».
Проф. М. Зызыкин в своей работе «Тайны Императора Александра I» говорит уже не о том, что Александр был только связан с масонами, а утверждает уже, что и сам он был масоном. «Какой религиозный хаос стоял в голове у Александра, — пишет он, — видно из того, что он не только поддерживал сам масонов, но и был некоторое время в их числе, о чем свидетельствует его поступок со взятым в плен под Дрезденом генералом Вандамом, который, будучи подведен к Александру, сделал ему масонский знак и получил милостивый приказ быть отправленным для улучшения своей участи в Москву. А в Париже в 1814 году Александр председательствовал в военной масонской ложе при принятии туда членом Прусского короля Фридриха-Вильгельма III». Откуда он заимствовал эти сведения, М. Зызыкин не указывает, а поэтому оставим эти утверждения на его ответственности. Проверить правильность его утверждений в эмиграции, за отсутствием соответствующей литературы, не представляется возможным. Был ли Александр I масоном — этот вопрос требует специального исследования, но то, что русские масоны широко использовали мистические настроения Александра в нужном для них направлении это несомненно.
Если политическое миросозерцание Александра I все время колебалось между приверженностью к просвещенному абсолютизму и тягой то к конституционной монархии, то к республике, то таким же неустойчивым было и его религиозное миросозерцание.
Александр I формально был главой православной церкви, но самого его едва ли можно считать чисто православным. Религиозное миросозерцание Александра I характерно своими бесконечными колебаниями.
В эпоху Александра I жил выдающийся деятель Православной Церкви — Серафим Саровский, в царствование Николая II причисленный к лику святых. При жизни же Серафима Саровского его деятельностью не интересовался ни Александр I, ни Синод, ни представители образованного общества. В 1815 году по подсчету Зябловского в России оставалось уже всего только 478 монастырей, в которых было всего лишь 6598 монашествующих, или в среднем по 13 монахов в монастыре.
Ярким свидетельством падения религиозности в высших слоях общества является появление в Александровскую эпоху тарелок, табакерок и других вещей, на которых имелись изображения Спасителя и Божией Матери. В допетровской Руси все русское государство считалось Домом Божией Матери, а в созданной Петром I Русской Европии лик Божией Матери стали изображать на табакерках.
В 1815 году Симоновский Архимандрит Герасим явился во дворец и показывал Александру I изображения Спасителя и Божией Матери на табакерках, тарелках и других вещах и на коленях умолял защитить Церковь от поругания.
