Тают снега - Роман Братны

— Пароль? — спрашивал где-то чуйка.[24]

— Трызуб! — раздался звонкий голос, высокий, как у задающего тон запевалы.

Это подходила сотня, ведущая провидныка.

— Вперед, — сказал я. Оставляя за собой зарево, я вошел в полосу темноты.

Пленный рывком повернул голову назад, насколько ему позволяло его связанное тело. По узкой дорожке спускался человек с карабином. Конвоир возвращался. Он шел быстро, словно боясь опоздать к условленному часу. Пленному вдруг очень захотелось видеть этого человека, говорить с ним, он даже подумал: расскажу, расскажу ему все.

Но прежде чем Алексы поднялся к колыбе, Колтубай успел опомниться. А может быть, он взял меня как расплату за свои грехи? Я у него котируюсь в качестве Кровавого Васыля. Он ненавидит меня, но надеется, что сможет меня продать. Как «бэзпэчняка» он возненавидит меня еще больше, а кроме того, я потеряю всякую ценность как плата за его грехи. Ведь есть же причина, из-за которой он скрывается в этих горах. На нем лежит груз прошлого, и он рассчитывает снять его при моей помощи. Интересно, почему он не пришел к нам во время амнистии? А может быть, что-то натворил уже потом?

Я думал о нем с профессиональным сочувствием, мысленно уверяя, что эта сделка для него выгодна, как если бы был самым «чистым» Кровавым Васылем.

Человек с карабином подходил сзади, так что шаги его пленный слышал, но самого не видел. Ему казалось унизительным изворачиваться, и поэтому лежал он неподвижно. Уверенность в собственной безопасности быстро улетучилась. Присутствие незнакомца вне поля зрения было опасно. Он слышал только его учащенное дыхание. Видимо, он устал от бега. И вдруг, словно наслаждаясь какой-то стороной своего существования, Колтубай почувствовал боль в своих затекших руках. Хотел что-то сказать, но боялся нарушить тишину. Перестал слышать громкое дыхание незнакомца. И сам перестал дышать. Напряг мускулы, точно собираясь поднять какой-то груз. Ждал. И в следующую же секунду понял: задержка дыхания у человека с карабином ассоциировалась у него с прицеливанием. Он почувствовал ужасающую обнаженность своей спины и вдруг, без осознанного намерения, выпрямился изо всех сил, перевернулся на бок. Теперь он видел: незнакомец смотрел на него прищурившись. Карабин висел у него на ремне через плечо. Он зло улыбнулся, словно прочел в глазах Колтубая унижение и страх. Молча отошел в сторону, не спуская глаз с пленного, снял карабин. Подождал минуту, потом тихо засмеялся и прислонил оружие к дереву.

Колтубай решил: расскажу. Сейчас все расскажу. Может быть, он изменит свое намерение…

Незнакомец быстрым движением вытащил острый, как бритва, штык, которым вчера вечером резал хлеб.

«Вот, значит, это как…» — понял Колтубай. Незнакомец встал на колени. Колтубай смотрел на него, повернув голову назад. Этим движением он открывал шею.

«Смогу…» — подумал он. Вместе с ужасом к нему пришло странное чувство очищения.

Незнакомец склонился над ним, неожиданным движением перерезал веревки на руках. И быстро отпрянул.

Колтубай еще ждал. Медленно перенес обе руки вперед. Пошевелил пальцами. Электрическое ужасное покалывание, которое вызвал приток крови, он воспринял как встречу с жизнью.

— Иди впереди, — сказал Алексы пленному.

«Как? Не может быть! Сейчас?» — подумал Колтубай.

Незнакомец повел его вниз, в другую сторону от перевала, совершенно неизвестной ему дорогой.

В памяти всплыла кантына.

О себе Колтубай думал как о совершенно постороннем человеке, и что бы ни сделал незнакомец, он ничему бы не удивился. Ему показалось, что он услышал за собой легкий щелчок предохранителя, обеспечивающего спуск.

«И все-таки», — подтвердил он приговор. Остановился.

«Такой не ошибется ни на сантиметр», — попытался он снять спазм страха не перед смертью, а перед страданием.

— Иди, — услышал Колтубай.

«Как на поединке, — подумал он. — На таком, какой могут позволить себе люди сегодня. Безоружный отходит, чтобы не обрызгать вооруженного своими мозгами…»

Он неожиданно остановился. Лес кончался, и открывалась долина, на дне которой, из-за расстояния кажущийся маленьким, с детский кулачок, лежал город.

Колтубай услышал за собой шаги своего стража.

— Иди, — поторопил он его еще раз.

5

Осложнения начались уже у ворот облупленного двухэтажного дома, расположенного на одной из боковых улиц. Часовой не хотел их впустить.

— Пропуск… — повторил он в ответ на сердитые, путаные, робкие объяснения Алексы. Наконец пленный потянул конвоира за рукав.

— Туда, — направил он его в сторону бюро пропусков.

— К кому? — зевая, спросил скучающий сержант.

— К шефу, — отрубил Колтубай по-офицерски.

Сержант посмотрел на него исподлобья.

— А к президенту Беруту не хочешь? Что это такое? — Кивком головы он показал на карабин Алексы и вдруг сделался серьезным. Протянул руку к телефонной трубке, но потом подумал и вышел из комнаты. Вернувшись, он внимательно оглядел их и показал рукой на дверь, пропуская вперед. Колтубай улыбнулся. Уставное положение — «задержанный впереди» — показалось ему городской вежливостью, от которой он уже отвык. Сержант провел их мимо часового. Они пересекли вымощенный булыжником двор и вошли в небольшое помещение с зарешеченными окнами. Кроме скамьи под окном, здесь ничего не было. Сержант протянул руку в сторону Алексы, и тот без колебаний отдал ему карабин.

«Почему я промахнулся?» — подумал он в отчаянии. Лес, в эту пору уже прогретый солнцем, пах живицей. В памяти возникла картина утра. Он опять ловил пляшущую в неровной рыси лопатку оленя. Нажал курок. Грохот выстрела ударил быка словно шпора. Не переходя в галоп, он внезапно убыстрил темп, Алексы перезарядил карабин и стал тщетно искать его взглядом между высокими соснами. На перевале было тихо, солнечно и пустынно…

Алексы огляделся. Выщербленный цементный пол, грязные стены, решетки на окнах. Больше ничего. И еще этот молчаливый человек, теперь более спокойный, чем он сам, неподвижный, словно полагающаяся здесь, естественная наряду со скамьей мебель.

«Все возвращается на круги своя, — думал Колтубай. — Нет такого места, откуда бы нельзя было вернуться туда, где что-то оставило след в твоей судьбе».

Когда год тому назад Колтубай увидел эту девчонку в качестве учительницы, он понял, что был очень близок к своему прошлому. Но что-то потянуло его именно сюда. Ему казалось, что обычный вид работающих людей, обыкновенных крыш, не скрываемых ветром пожаров является платой за то, что он вынужден был видеть и делать. Впрочем, майор, а теперь «шеф», из воеводства, не очень-то хотел отпускать его в Центральную Польшу. «Ты знаешь здесь каждого. Делай что хочешь. Существуй. Но если возникнет необходимость опознать кого-либо или получить о ком-нибудь из местных отзыв, мы притащим тебя или кто-нибудь к тебе подъедет. Лесником? Будь лесником, если ты одичал в этом лесу». Он жил в сторожке, жители которой когда-то переселились на кантыну. Один. Люди его, пожалуй, не любили. Впрочем, в окрестности их было не так уж много, этих людей. Деревня в шести километрах внизу, вырубка еще не производилась. Он их не любил, потому что боялся показывать им свое лицо. «С гор» интересовал его возможно даже меньше, чем иных лесников. Он слушал рассказы о скрывающемся Кровавом Васыле, рассматривал свое лицо, умываясь в ручье, и беспечно пересекал редко встречаемые следы незнакомца. В первое время после того, как он вынужден был оставить работу в качестве начальника строительства моста, Колтубая, словно к водке, тянуло в деревню, где теперь жила Нина. В его воспоминаниях обе сестры сливались в одно целое. То он помогал покойной нести выстиранное белье, то с Ниной ждал рассвета, лучи которого пробивались сквозь редкие, как штакетник, доски сарая. Когда-то. А теперь он хотел упасть перед ней, как перед непреодолимым порогом невозможного уже на свете дома, и только сказать, кем был, а вернее, кем не был.

К реальности его вернули чьи-то шаги: это Алексы встал со скамьи и подошел к зарешеченному окну.

— Сейчас нас вызовут… — успокоил его равнодушным голосом Колтубай.

До сих пор победитель и побежденный не разговаривали друг с другом.

— Сейчас? — спросил Алексы и тяжело сел назад. Колтубай подумал, что уже что-то подобное видел в налоговом управлении, где крестьяне с тем же упорством отчаяния ждут своей очереди.

— А чего ты, собственно, сидел в этих горах, а? — спросил Колтубай. Он знал, что незнакомца может успокоить только допрос.

Алексы посмотрел на него и уже открыл было рот.

— Черт, — сказал он.

— Ну… — поторопил его Колтубай.

— Молчи, — крикнул Алексы.

В дверях появился подофицер.[25]