Беллона - Анатолий Брусникин

- И-и рраз! И-и рраз! И-и рраз! - командовал гребцам лейтенант. - Навались, ребята, навались!

Цепь натянулась. Верпуемая «Беллона» медленно разворачивалась.

С высоты раскатисто прокричал Дреккен:

- Батарейные! Прицел по ватерлинии! Огонь по моей команде!

Я поднимался по веревочному трапу, когда «Беллона» дала по противнику свой первый залп - с опозданием на четверть часа против заданного времени. Успел увидеть, что большинство ядер легли в воду, с небольшим недолетом. А затем всю палубу заволокло дымом - еще более густым, чем во время боя с пароходами, потому что теперь мы стояли на месте.

Первым, кто встретил меня на палубе, был Степаныч.

- Моряк! - сказал он и съездил меня по уху, несильно. - А это, чтоб не лез, куда не просят. Дуй в трюм!

Я от него улизнул, нырнув в едкое пороховое облако. Вокруг мало что было видно. Я увидел нашу корабельную живность: пес Ялик грозно лаял в амбразуру на турок; Смолка, обхватив лапками головенку, тряслась за канатной бухтой.

- Вмазали аль нет? - спросил комендор у товарища. Через узкий порт им было не видно, куда угодил выпущенный снаряд.

- Батарейные, слушай мою команду! - послышался с небес рык старшего офицера.

Сейчас повелителем боя был он, находившийся над областью задымления, единственный зрячий на ослепшем корабле. Я побежал на голос и скоро был уже под гротом.

- Первая, три пункта выше! - выкрикнул Дреккен. - Вторая, взять гандшпугами на деление левее, угол на два пункта вверх!

Оба батарейных повторили приказ.

Я вскарабкался по вантам, чтоб посмотреть, каков будет второй залп. Он оказался точнее - от вражеского фрегата полетели клочья

- Вторая - еще деление влево! Первая - один ниже! - внес коррекцию Дреккен.

Сквозь то сгущающуюся, то прорежающуюся пелену я видел, как на мостике Платон Платонович в сердцах отставляет бесполезный бинокль и берет рупор.

- Орест Иванович, что?

- Лучше! - отвечал старший офицер. - Сейчас я их накрою! - Он протянул свой склеенный стек в сторону неприятеля. - Первая батарея, целить на четверть уг…

Меня обрызгало чем-то горячим, а у Дреккена от вытянутой руки осталась коротенькая култышка. Сам он

мотнулся, будто на шарнире, и рухнул вниз. Тело пролетело совсем близко от меня и тяжело шмякнулось о палубу. В ту же секунду другое ядро чиркнуло по мачте у меня над головой.

Перебирая руками, даже не пытаясь нащупать ногами перекладины, я проворно слетел вниз, в спасительную мглу.

Но она вдруг вспыхнула розово-багровым светом - в пяти шагах на палубе шипела и подпрыгивала бомба, роняя искры из фитиля.

Кто-то из команды Степаныча кинулся на бомбу сверху, накрыв ее куском брезента. Я кубарем скатился по лесенке грот-люка. Так до сих пор и не знаю, удалось отчаянному матросу загасить фитиль или нет. Наверху беспрерывно что-то грохотало и взрывалось.

Вот когда мне впервые стало жутко. Еще не по-настоящему, не до потери себя, но кураж слетел, руки дрожали, а ноги подгибались.

Теперь я был не прочь посидеть и в каюте, благо свой вклад в общее дело я уже внес.

Но идти туда пришлось через ту часть трюма, что на время переоборудовали в лазарет. И было там, пожалуй, пострашней, чем на верхней палубе.

На полу лежали раненые. Одни выли, другие скрипели зубами, третьи не издавали ни звука.

Первым, кого я увидел, был отец Варнава в полном облачении. Он наклонился над человеком с лицом, сплющенным в кровавую лепешку, поднес к этому ужасу иконку и не нашел, куда ее приложить.

- Прими, Господи, душу раба твоего… - Священник запнулся, он тоже не мог опознать покойника. - …Имя коему Ты, Господи, веси.

Из-под золоченой ризы у попа высунулся полосатый рукав тельняшки. Батюшка рассеянно запихнул его об ратно и перешел к следующему новопреставленному. Их таких лежало в ряд не меньше десятка.

Тут же на столе деловито двигал локтем лекарь Шрамм. После каждого его движения со стола раздавался дикий вопль - будто Осип Карлович играл на какомто невиданном музыкальном инструменте. Я не сразу понял, что делает врач. Заглянул сбоку - стало дурно.

На столе лежал Дреккен с бело-серым лицом, в зубах у него был зажат кусок деревяшки. Хирург отпиливал старшему офицеру у самого плеча остаток оторванной руки. Мощный рывок, скрежет, вопль - по лицу Шрамма, наискось, запачкав стекла, брызнула кровь. Лекарь стер ее рукавом, а несчастный Дракин захрипел и обмяк.

- Spiritus vini! - хрипло приказал Осип Карлович помощнику, вынув из нагрудника на грязном кожаном фартуке иглу с ниткой.

- Не ему, полфан, мне! - рявкнул он, когда фельдшер сунулся с флягой к губам потерявшего сознание Дреккена. И сделал несколько жадных глотков.

Меня замутило. Развернувшись, я кинулся назад к лестнице. Уж лучше там, в дыму, под ядрами, чем в этой преисподней!

На верхней палубе я виновато огляделся. Кажется, никто не заметил моего постыдного бегства. И мудрено было бы, в таком чаду.

Я знал, где вновь обрету присутствие духа - близ Платона Платоновича. И вжал голову в плечи, побежал к квартердеку.

Но и там, наверху, было тревожно.

- Вы не можете мне отказать, господин капитан! - кричал сердитый молодой голос - это был Кисельников. - Во-первых, у меня на учениях отличный результат

по стрельбе. Во-вторых, меня перевязали и я прекрасно себя чувствую. В-третьих, я все равно торчу без дела!

Невероятно: лейтенант (лицо его было наполовину закрыто бинтом) наступал на Платона Платоновича, размахивая руками.

Я вдруг понял, что с «Беллоны» уже несколько минут почти не стреляют. Без Дреккена корректировать огонь стало некому.

За спиной у капитана маячил Джанко, свирепо сверля взглядом разбушевавшегося лейтенанта. Иноземцов, однако, был спокоен.

- Нет уж, Василий Матвеевич, - миролюбиво молвил он. - Мне, знаете, без дела тоже скучно-с. Вы пока что встаньте на мое место. Мало ли что-с.

Он быстро сбежал по ступенькам, не заметив меня.

Куда бы это?

Я кинулся вслед, чуть не столкнувшись с индейцем, тоже не отстававшим от капитана.

А Иноземцов, оказывается, решил сам руководить пушечной стрельбой. Добежав до грота, он с ловкостью, какой я в нем и не подозревал, стал карабкаться по вантам и очень скоро исчез в дымном облаке. Я, конечно, тоже полез. Мне казалось, что рядом с Платоном Платоновичем я буду в безопасности.

- Первая, возвышение полтора! - раздалась усиленная рупором команда. - Вторая, возвышение два!

Приказ повторили в два голоса, наверху и внизу. Ударили пушки.

И мне сразу стало спокойней. Я поднялся повыше. Сверкающие штиблеты Платона Платоновича (это я с вечера начистил их до зеркальности) были в футе от моего носа. Расположился я преотлично: в сумеречной области между светом и мглою, так что мог видеть и турок, и - сквозь туман - кое-что из происходящего у нас на палубе.

Капитан дал поправку, и следующим залпом ихний фрегат накрыло основательно - почти все выстрелы легли в цель.

На мостике турецкого корабля размахивал руками человечек в красной феске - мне показалось, что он тычет рукой в мою сторону. По мачтам полезли синие фигурки с ружьями за спиной. Расположились на вантах и реях, окутались облачками дыма - и сразу же воздух вокруг меня зажужжал, засвистел.

Я догадался: вражеский капитан приказал штуцерникам ссадить с грота русского корректировщика. Стреляли они метко.

Платон Платонович воскликнул: «Черт побери!» - что было для него очень сильным ругательством.

Я испугался, не ранен ли - но нет, это одна из пуль выбила у него из руки рупор, и тот отлетел в сторону.

- Первая, прицел тот же! Кугелями! - надсадно крикнул Иноземцов. - Вторая, полпункта ниже!

- Что? Что?

Внизу не слышали!

Платон Платонович попробовал громче - и закашлялся.

Тогда я изо всей мочи проорал:

- Первая, прицел тот же, кугелями! Вторая, полпункта ниже!

- Есть кугелями! Есть ниже! - откликнулись батарейные.

Нога в сверкающем штиблете дернулась, будто хотела меня лягнуть.

- Марш отсюда, юнга! - просипел капитан. - Пришли кого-нибудь другого! Брысь!

Я сполз пониже, но уйти не ушел. Внизу, под мачтой стоял Степаныч, грозил мне багром. Рожа у него была красная, свирепая. Я осклабился, гордясь тем, какой я герой.

Здесь случилось невообразимое. Прямо под ногами у Степаныча хлопнул и раскрылся огненный цветок. Боцмана швырнуло о мачту, и он тут же весь вспыхнул, словно просмоленная ветошь.

Я впервые увидел вблизи, как разрывается зажигательная бомба. С ревом, какой никак не могло издавать человеческое существо, живой факел покатился по палубе.

От кошмарного этого зрелища я вновь метнулся вверх по вантам. Канатная перекладина, за которую я хотел взяться, лопнула, рассеченная пополам, и моя рука цапнула воздух. Я чуть не сорвался. Ухватился за рею - в нее с чмоканьем ударила пуля. Другая звонко отрикошетила от медного кольца прямо мне в грудь. Там что-то хрустнуло, и я понял: мое сердце пробито. Прижал ладонь к простреленной блузе - на ладони остались прозрачные крошки. Я вытянул ладанок. В нем чернела дырка. Портрет в медальоне не пострадал, но стекло разлетелось на мелкие кусочки.