Александр Македонский. Пески Амона - Валерио Манфреди

— На этом ты будешь не один, — объяснила девушка и снова хихикнула, еще более лукаво. — Я подумала о портрете с двумя фигурами, где царь Александр изображен в образе бога Ареса, отдыхающего после битвы. Его доспехи разбросаны по прекрасному заросшему цветами лугу… А я бы могла стать ублажающей его Афродитой. Знаешь, что-нибудь вроде той картины, что ты писал в доме того греческого полководца… как его?

Апеллес побледнел и исподтишка толкнул ее локтем:

— Пошли, у царя нет времени для всех этих портретов. Двух хватит с лихвой, верно, государь?

— Именно, мой друг, именно с лихвой. А теперь извините меня: Евмен заполнил весь мой день делами. Я готов позировать тебе перед ужином. Реши сам, с какого сюжета начнешь. Если верхом, то приготовь деревянного коня: вряд ли у Букефала хватит терпения позировать, даже перед великим Апеллесом.

Художник с поклоном удалился, утащив за собой неохотно плетущуюся модель, и Александр еще долго слышал ее ворчание, пока они удалялись по коридору.

Вскоре Евмен представил новых посетителей — десять местных племенных вождей, которые, узнав о смене хозяина, пришли выразить свою покорность.

Александр встал и, выйдя им навстречу, горячо пожал каждому руку.

— Чего они просят? — спросил он у толмача.

— Они хотят знать, чего ты хочешь от них.

— Ничего.

— Ничего? — озадаченно переспросил толмач.

— Они могут вернуться по домам и жить в мире, как раньше.

Один из вождей, видимо глава делегации, что-то прошептал на ухо толмачу.

— Что он говорит?

— Он говорит: «А налоги?»

— О, что касается налогов, — с готовностью вмешался Евмен, — они остаются прежними. У нас тоже есть расходы, и…

— Евмен, прошу тебя, — прервал его Александр. — Не нужно вдаваться в излишние подробности.

Племенные вожди немного посовещались между собой, после чего заявили, что очень довольны; они пожелали могущественному господину всяческих благ и поблагодарили его за благосклонность.

— Спроси, не желают ли они остаться на ужин, — сказал Александр.

Толмач перевел.

— И что?

— Они благодарят за приглашение, государь, но отвечают, что путь их долгий, а им нужно домой — доить коров, помогать кобылам ожеребиться и…

— Понятно, — прервал его Евмен. — Неотложные государственные дела.

— Поблагодари их за визит, — завершил беседу Александр, — и не забудь дать им щедрые подарки в знак нашего гостеприимства.

— Какие подарки?

— Не знаю. Оружие, одежды, — что найдешь нужным, но не отпускай с пустыми руками. Это патриархальный народ, и они ценят хорошие обычаи. А у себя дома они цари, не забывай.

Ужин подавали после захода солнца, когда Александр закончил первый сеанс позирования для Апеллеса на деревянном коне. Он счел, что великий мастер решит начать с более трудного.

— А завтра отведите меня в конюшни и выведите для меня Букефала: он тоже должен попозировать, — заявил художник, бросив снисходительный взгляд на деревянную фигуру, которую Евмену удалось спешно добыть у одного ремесленника, изготовляющего театральную бутафорию.

— Тогда советую тебе зайти к моему повару и взять медовых сухарей, чтобы подружиться с Букефалом, — сказал Александр. — Он до них большой любитель.

Стольник объявил, что столы накрыты. Апеллес нанес последние штрихи, после чего Александр слез с деревянного скакуна и подошел к художнику.

— Можно посмотреть?

Царь кинул взгляд на огромный щит, и его настроение вдруг резко переменилось. Мастер набросал углем основные линии образа, быстрыми, вихревыми штрихами, лишь изредка приостанавливаясь, чтобы проработать некоторые детали: глаза, пряди волос, пальцы, раздутые ноздри Букефала, бьющие об землю копыта…

Апеллес украдкой следил за его реакцией.

— Это лишь набросок, государь, еще далеко до завершения. Цвет и объем все переменят…

Александр поднял руку, не дав ему договорить:

— Это уже шедевр, Апеллес. Здесь ты проявил свою самую сильную сторону; остальное всякий может вообразить.

Они вместе вошли в пиршественный зал, где их ждали правители города, главы священных коллегий и друзья царя. Александр заранее приказал соблюдать меру во всем, не желая, чтобы у эфесян сложилось о нем и его товарищах превратное мнение. «Подруги», которых привели гости, ограничились игрой на музыкальных инструментах, танцами и несколькими невинными шутками, а вино подавали на греческий лад — на три четверти разбавленное водой.

Апеллес и Лисипп были в центре внимания, поскольку находились в зените своей славы.

— Я слышал действительно любопытную историю! — сказал Каллисфен, обращаясь к Апеллесу. — Про портрет, который ты делал для царя Филиппа.

— Вот как? — ответил Апеллес. — Ну так расскажи, а то я что-то не припомню.

Все рассмеялись.

— Хорошо, — продолжил Каллисфен, — я перескажу так, как рассказали мне. Значит, царь Филипп послал за тобой, потому что хотел повесить в Дельфах свой портрет, но сказал: «Сделай меня чуть-чуть покрасивее… в общем, не рисуй меня со стороны слепого глаза, подправь осанку, пусть волосы будут почернее, не преувеличивай, но ты меня понял…»

— Кажется, я слышу его самого, — рассмеялся Евмен и изобразил голос Филиппа: — «В общем, я приглашаю хорошего художника, а потом еще сам же должен все ему объяснять?»

— А, теперь я вспомнил, — от души рассмеялся Апеллес. — Именно так он и сказал!

— Тогда продолжай сам, — предложил Каллисфен.

— Нет, нет, — засмущался художник, — мне очень забавно слушать.

— Как тебе угодно. Итак, мастер закончил, наконец, свою картину и приносит ее в залитый светом двор, чтобы царственный заказчик мог ею восхититься. Кто из вас был в Дельфах, те видели: какая красота, какой блеск! Царь в золотой короне, в красном плаще, со скипетром, просто сам Зевс-громовержец. «Тебе нравится, государь?» — спрашивает Апеллес. Филипп смотрит с одной стороны, с другой и вроде не убежден. Спрашивает: «Сказать, что я думаю?» — «Конечно, государь». — «Ну, так, по-моему, на меня не похоже».

— Верно, верно! — подтвердил Апеллес, смеясь все более заливисто. — Я действительно сделал ему черные волосы, ухоженную рыжеватую бороду, и в результате он сам себя не узнал.

— И что дальше? — спросил Евмен.

— А дальше самое интересное, — продолжил Каллисфен, — если история правдива. Значит, картина во дворе, чтобы ею любоваться при полном свете, и в этот момент проходит один конюх, держа под уздцы царского коня. Животное, проходя мимо портрета, к изумлению присутствующих остановилось и начало махать хвостом, трясти головой и громко ржать. Тогда Апеллес посмотрел на царя, потом на коня, потом на портрет и говорит: «Государь, можно сказать, что я думаю?» — «Клянусь Зевсом, конечно», — отвечает тот. «Мне неприятно говорить это, но, боюсь, твой конь разбирается в живописи лучше тебя».