Нет убежища золотой рыбке - Джеймс Чейз

– А как насчет той женщины, Фреды Хейвз?

– Это любовница Горди, потаскуха и пьяница. Когда я приехал, она ползала вокруг Горди, хныкала, перемазалась его кровью, а потом начала выть. Пока она заливалась слезами, я нашел гильзу. Понятия не имею, видела она ее или нет. Пришлось рискнуть.

– Вы что-нибудь о ней знаете?

– Я же сказал: потаскуха и пьяница. Торчит в барах и ждет, чтобы ее кто-нибудь угостил. Больше ничего о ней не знаю.

– По-моему, не мешало бы к ней присмотреться. Правда, сам я этого не могу, но для вас это не составит труда.

Затем я рассказал о Германе Веббере и его сказочку о пропавшем досье и объяснил, почему я уверен, что Веббер солгал.

– Веббер? – Бреннер усмехнулся. – Если бы Чендлер не вложил деньги в его лавочку, то, скорее всего, он продавал бы спички на углу. Из полиции его хотели вышвырнуть за взятки, но ваш босс его защитил. Этот мерзавец за доллар перережет горло собственной матери.

– Ладно, пусть он мерзавец, но мне интересно, почему он хотел, чтобы я думал, будто досье Горди у него украли? Что такого в этом досье, чего я не должен видеть?

– Да… вы правы. Думаете, он его сжег?

Я пожал плечами:

– Откуда мне знать. Но послушайте, Бреннер, я не единственный подозреваемый.

И рассказал, как встретил возле дома Фрэнка Латимера и по пути к дому Горди наткнулся на Кридена. Теоретически они оба могли убить Горди. Любой из них мог войти в мой дом и взять пистолет. У обоих жены воровали в магазине.

– Попробую что-нибудь узнать. Для меня главное, чтобы сгинула эта пленка.

– Могли бы вы получить хоть какую-нибудь информацию о Фреде Хейвз?

– Конечно, только Голстейн уже проверял ее. Это точно. – Он подался вперед и предостерегающе поднял палец. – Слушайте, я займусь этим делом изнутри, а вы попытайтесь узнать снаружи. А когда мы возьмемся сообща, то, возможно, и найдем пленку раньше Голстейна. Но смотрите, все должно остаться между нами. Если вы проговоритесь хоть одной живой душе… повторяю… хоть одной живой душе… включая ваших сотрудников. Будем действовать сообща, но только вдвоем. Поняли?

Я подумал о Джин. Я хотел рассказать о ней Бреннеру. Я любил ее и мечтал делиться с ней переживаниями, нуждался в ее советах, но, посмотрев на отчаянное лицо Бреннера, решил, что лучше ничего ей не говорить. Все равно у нее есть другой мужчина, все равно я для нее посторонний. Я не должен впутывать ее в свои дела.

– Понял.

Он встал, собираясь уходить:

– Нужно стараться, чтобы нас вместе не видели, Менсон. Если вы что-то узнаете или я до чего-нибудь докопаюсь, перезвонимся. Если понадобится встретиться, я приду поздно вечером, а лучше всего вообще не встречаться.

После его ухода я не чувствовал себя уже таким одиноким.

На другое утро я сказал Сисси, что потерял ключи и был вынужден выбить стекло, чтобы залезть в квартиру, и пусть она попросит своего мужа вставить новое стекло.

Она уверила меня, что стекло будет вставлено.

Затем я сообщил, что Линда уехала к матери в Даллас, и попросил уложить ее вещи и отослать туда.

Разделавшись со всеми домашними делами, сел в машину и поехал в редакцию. Я немного боялся встречи с Джин, боялся неловкости, но опасения оказались напрасными. Она вела себя как обычно: спокойная, уверенная, энергичная. Сразу же мы погрузились в редакционную работу. Около полудня она принесла корректуру и сказала:

– К сожалению, сегодня вечером я не смогу, Стив, но если у вас что-то важное, то мы могли бы выбрать свободную минуту сейчас.

Я посмотрел на нее:

– Джин, я все обдумал и решил, что вы и так сделали для меня больше чем достаточно. Я могу оказаться в очень неприятной ситуации, и нет никакого смысла впутывать и вас туда же. Довольно и того, что вы избавили меня от пистолета. – Я попытался улыбнуться. – Как-нибудь все обойдется.

– Я совсем не боюсь во что-то вмешиваться. Если могу вам чем-то помочь, то хотела бы помочь.

– Спасибо, Джин, вы очень добры. – Помолчав, я продолжил: – Не знаю, кто ваш друг, но желаю вам счастья.

Она слегка покраснела и положила корректуру на стол:

– Спасибо. Я пойду поем и скоро вернусь.

Она вышла. Несколько минут я сидел, ничего не делая и немножко жалея себя. Мне хотелось узнать, кто был ее приятелем, но тут зазвонил телефон и вернул меня к моей работе.

Я не сразу вспомнил, что хотел попросить Ширли, чтобы она велела Уолли никому не говорить об универмаге.

Я позвонил Ширли домой.

– Меня очень обрадовали последние известия об Уолли. У вас, должно быть, камень упал с сердца, – сказал я, когда мы поздоровались.

– Еще бы. – По ее голосу я понял, какое облегчение она испытывает. – Завтра днем меня пустят к нему, а может, и раньше, все зависит от Стенсила.

– Ширли, мне чертовски неудобно беспокоить вас по такому вопросу, но знаю, что к Уолли придет полиция. Чрезвычайно важно, чтобы Уолли ничего не говорил об универмаге «Велкам». Вы сможете передать ему это?

– Об универмаге «Велкам»? А в чем дело?

– Уолли собирался написать о нем, но очень важно, чтобы он не сказал об этом полиции.

– Да нет, как же, я не слышала ни о каком универмаге, он ничего такого не говорил… Здесь какая-то ошибка.

– Не думаю. Понимаете, мы просто не хотим, чтобы дело получило огласку на данном этапе. Это очень важно.

– Я ему, конечно, передам. Не расследуется ли какое-то убийство в связи с этим универмагом? Я так расстроена и волнуюсь, что даже не читаю газет.

– Да. Потому и нужно, чтобы Уолли молчал. От этого многое зависит, и, кроме того, это желание Чендлера.

– Хорошо, Стив, разумеется, я ему передам… Пусть ни с кем не говорит об универмаге «Велкам», верно?

– Да, ни с кем. Говорил ли Чендлер, что хочет послать вас в Лонг-Бич, как только Уолли немного поправится?

– Да, он мне сказал. Это просто чудесно. Он замечательный человек.

– Несомненно. – Я попрощался и повесил трубку.

Потом мне пришло в голову поискать в телефонном справочнике телефон Фреды Хейвз. Разумеется, она там значилась: Восточная улица, 1189. Я знал, что эта улица находится в самом захудалом районе города.

От мыслей о Фреде Хейвз меня отвлек приход Макса Берри. До самого обеда я снова погрузился в работу.

В полдень я зашел в клуб, где к моему столику подсел Гарри Митчелл. Мы заказали неаппетитный обед деловых людей: поганый салат с яблоками и к нему ломтик ветчины.

Сказав несколько ничего не значащих слов, Гарри Митчелл перешел к главному вопросу:

– Слушай, Стив, мы в Истлейке живем словно в прозрачном аквариуме. Можешь дать мне по физиономии, если я лезу не в свое дело, но у нас ходят слухи, что вы с Линдой разводитесь. Погоди… не пугайся. Если я говорю лишнее, так прямо и скажи, и мы сейчас же оставим эту тему. Но так сложилось, что этот вопрос для меня очень важен.

Я недоуменно посмотрел на него:

– Не понимаю, каким образом?

– Извини, но ты можешь подтвердить, что вы с Линдой разводитесь?

Он наколол на вилку кусочек ветчины, потом положил обратно на тарелку.

– Могу.

– Послушай, я огорчен, но я тебя отлично понимаю. Я понимаю, что одно дело – смотреть на Линду и совсем другое – жить с ней. – Он ухмыльнулся. – Стив, ты намерен оставить себе дом? Если нет, помогу найти покупателя.

Я сразу позабыл о еде. До сих пор я как-то не задумывался, что у меня повиснет на шее чрезмерно большой дом, да и Сисси, требующие бесконечных расходов.

– Может быть, я и подумаю о продаже, – сказал я осторожно.

Он наклонился вперед и схватил меня за руку.

– Друг! В таком случае у меня есть для тебя отличная новость. Моим родителям страшно хочется жить в Истлейке. У нас с ними полное согласие, только не было здесь ни одного подходящего домика. Ты заплатил за свой семьдесят пять тысяч, ведь так?

– Да.

– Слушай, для отца деньги роли не играют. Что, если я предложу тебе восемьдесят пять тысяч? Будет ли это приемлемым для тебя?

– Это еще надо обдумать, Гарри, ты ведь знаешь, недвижимость все время поднимается в цене. Дай мне неделю на размышление, хорошо?

Он подвигал по столу тарелкой с салатом, потом снова сказал:

– Послушай, я уже говорил с отцом, и ваш домик ему очень нравится. У наших стариков уже есть два дома, так что им не хочется обставлять еще один. Я знаю, что у тебя там мебель первоклассная. Не согласишься ли ты продать его со всем, что там есть?

Я перевел дыхание.

– Вероятно, да. Но это так неожиданно.

С минуту он молча пережевывал ветчину.

– Ладно, что ты скажешь, если я предложу тебе сто тысяч?

– Если бы ты предложил мне сто тридцать тысяч, то мы бы договорились.

Он просиял и хлопнул меня по спине:

– Ах ты барышник! Ладно, значит, договорились! Господи, как я люблю тратить чужие деньги. Так когда наши смогут переселяться?

– Как только получу деньги, так сразу можно и въезжать.

– Вот это разговор! – Он вытащил чековую книжку, заполнил бланк и протянул мне.