Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны - Алексей Ивакин

С «местными» наладить контакт тоже не получалось, ни при санобработке, ни во время обеда. Обслуживающий персонал был вежлив и предупредителен, однако от ответов на задаваемые вопросы и более тесного общения уходил со стандартной формулировкой «вы все скоро узнаете, сограждане». Почему именно сограждане, ни переменники, ни их командиры не знали. В конце концов, комбат и сам взял на вооружение эту методу с обещанием вскоре все объяснить, отсылая всех интересантов куда подальше. А потом вернулся Харченко с начальником штаба и политруком. Офицеры уединились в дальнем углу зала и начали самое короткое и необычное в их армейской жизни совещание…

– Да чего тут кашу по котелку размазывать-то? – пожал плечами Крупенников, заодно подумав, что без погон чувствует себя как-то неуютно, не голым, конечно, но все же…

– Практически весь наш батальон героически погиб, пытаясь остановить немецкие танки. То есть в полной мере искупил вину кровью и собственной смертью. Согласны?

– Выходит, так… – отчего-то не слишком уверенно кивнул Харченко, переглянувшись с Лаптевым и политруком и почесав свежеостриженный затылок.

– Ну, а коль выходит, то значит никакие они больше не штрафники, а самые что ни на есть доблестные советские товарищи офицеры!

– Это что ж получается, под нашим командованием теперь четыре сотни полноценных офицеров, многие из которых повыше нас званием? – задал начштаба мучивший его вопрос.

– Да, – твердо ответил майор. – И вот это, пожалуй, главная проблема. У кого какие мысли?

– Вот тут ты, товарищ майор, как раз и ошибаешься, – усмехнулся особист. – Не нужно путать звание и должность. От командования батальоном тебя никто не отстранял да и вряд ли отстранит. А все их, – он кивнул головой в сторону стоящих отдельными группками бойцов, – большие звезды с погон остались там, в прошлом, поскольку до снятия судимости и восстановления в прежнем звании никто из них после того боя не дожил. Власть из рук выпускать нельзя, надеюсь, это все понимают? Иначе ни дисциплины, ни боеготовности, ни вообще самого́ батальона не будет!

Помолчав несколько секунд и убедившись, что оспаривать его слова никто из присутствующих не собирается, Харченко продолжил:

– Вот если в чем я проблему и вижу, так это в отсутствии личных дел. Потому нужно срочно разыскать и напрячь командиров рот и взводов из постоянного состава насчет того, что они помнят о своих подчиненных – звание до осуждения там, должность, военная специальность. Я тоже многих помню, так что без дела не останусь. А товарища Финкельштейна, – Яша вздрогнул, вперившись в особиста испуганными глазами, – мы душевно попросим подготовить небольшое обращение к искупившим кровью бойцам. Ну, вы, мол, все как один герои, не струсили, кровь и свою, и чужую пролили… про второй шанс, опять же, можешь чего-нибудь ввернуть – типа, там мы все погибли, зато здесь еще сумеем оказаться полезными нашей советской Родине… ну да сам разберешься, не мне тебя учить. Только текст сначала нам с комбатом покажешь, хорошо?

Политрук закивал, успокаиваясь.

Полученное задание оказалось вполне привычным и вовсе не страшным.

– Лаптев… Слушай, капитан, давай-ка ничего в долгий ящик не откладывать, так что постоянный состав на тебе. Разыщи и вместе с ними сюда. А мы с майором еще немножко побалакаем, верно, Крупенников?..

Комбат оглядел стоящих перед ним командиров рот, старлеев Петровского, Зайца, Песцова и врио (впрочем, теперь уже, надо полагать, без этой приставки) комроты-три лейтенанта Свинцова. Командиры взводов, все в звании лейтенантов, стояли чуть позади, однако слушали майора не менее внимательно:

– Короче, так, товарищи офицеры. Слушай боевой приказ. Первое. Необходимо провести распределение личного состава согласно ВУС [1]. Второе. Переформировать взвода и роты. Разведчиков и пехоту в одни взвода, артиллерию, танкистов и прочих технарей – в другие. Особо прошу выделить летчиков, глядишь, и понадобятся в будущем. Ну, и третье. Особенно выделить офицеров от майора и выше… впрочем, нет. Всех, кто проходил хотя бы трехмесячные курсы в военных училищах, не говоря уже о кадровых командирах или тех, кто заканчивал академию Генштаба. Если, конечно, таковые имеются. Задача ясна?

– Так точно, – ага, Заяц, конечно, отчего-то майор иного и не ожидал. – Разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Когда вы… гм… разъясните личному составу их нынешний статус… и вообще?

Комбат помедлил с ответом, оглядев офицеров.

– Сколько вам нужно времени на выполнение полученного приказа? Хотя бы в общих чертах?

– Ну… – откровенно замялся старлей. На что, собственно, комбат и рассчитывал.

– Понятно. Итак, не позже, чем завтра, товарищ старший лейтенант, доложитесь о выполнении полученного приказа и построите батальон. Поротно. Там все и узнаете. Выполняйте. И помните – несмотря на эту дурацкую одежду и все такое прочее, мы были, есть и остаемся офицерами Красной Армии. Надеюсь, ясно, что я имею в виду? Тогда все свободны, – майор четко повернулся, успев поймать одобрительный взгляд Харченко, и двинулся к аппарату с напитками. Горло после короткой речи отчаянно драло – с другой стороны, чему удивляться, целую неделю в герметичном гробу пролежать! Эх, сейчас бы да водки граммов двести бахнуть, сразу б и горло прошло, и в голове прояснилось. Клин клином, как известно, вышибают, народная мудрость.

Особист нагнал его через несколько метров, придержал за локоть и пошел рядом. И, будто научившись вдруг читать мысли, заговорщицки подмигнул:

– А неплохо б сейчас, майор, беленькой принять? Хоть спирту санбатовского, хоть шнапсу трофейного, а? – И внезапно став серьезным, жестко докончил: – Знаешь, сколько к нам в батальон через пьянку залетело? Почти треть личного состава, вот сколько! Следить нужно, чтобы они и тут до алкоголя не добрались, переменнички хреновы!

И, три шага спустя, все же добавил мечтательно:

– А все же водки б не помешало, комбат, определенно не помешало!..

Глава 7

Земля, 2297 год

Вскоре их снова покормили, надо полагать, ужином. Как ни странно, никто из четырех сотен людей не знал, какое сейчас время суток. Вообще не знал. Окон в огромном зале не было, а часы, у кого они имелись после попадания в штрафбат, остановились еще в момент переноса. «Внутренний будильник» после семи дней анабиоза тоже ничего не показывал, по крайней мере, спать несмотря на более чем насыщенный день совершенно не хотелось.

Бесцельно побродив по залу и ответив на несколько не особо важных вопросов бывших переменников, комбат двинулся к своей ячейке с твердым намерением во что бы то ни стало заставить себя поспать. Правда, ложиться в изгвазданный грязью и кровью «саркофаг» не хотелось, но ничего иного их нынешние хозяева, похоже, предлагать не собирались. Тут его ждали целых два сюрприза: во-первых, капсула оказалась закрытой, и как снова превратить ее в некое подобие постели, Крупенников в упор не догадывался. Даже с помощью браслета. Кроме того, прозрачный колпак отчего-то помутнел, не позволяя ничего разглядеть внутри. А вот, во-вторых… Во-вторых, возле нее ждали двое «местных», которые, вежливо осведомившись, является ли он майором Виталием Крупенниковым, командиром отдельного штрафного батальона, предложили пройти с ними. Само по себе предложение, точнее, его формулировка, майора немало посмешило – Харченко бы понял, ага! – но отказываться он, понятное дело, не стал. Да что там отказываться: если бы не это вежливое равнодушие, он бы уже давно добился встречи с кем-то из их руководства! Пусть всего день позади, но пора и приоритеты, так сказать, расставить. Хотя, почему, собственно, день? Они за эту неделю, считай, вторую жизнь прожили; ну, а если и не жизнь, так отучились уж точно на годы вперед.

На этом размышления комбата и прервались, поскольку идти оказалось недалеко. Несколько недолгих переходов по каким-то безликим, «стерильным», как определил это для себя Виталий, коридорам с голыми стенами и светящимся мягким светом потолком и полом, и бесшумно разъехавшиеся в стороны двери. За дверями оказалась небольшая приемная с приветливо улыбающейся миловидной девушкой, смотрящей на голоэкране какой-то фильм. Сопровождавшие остались в приемной, майор же прошел в довольно большой кабинет с массивным столом, несколькими креслами и огромным, вполстены, окном. Больше никакой мебели в помещении он не заметил. За окном был вечер, сумерки. И ветви деревьев, темные на фоне потухающего, сиреневого в свете умирающего заката, неба. Луна еще не показалась, но ее присутствие угадывалось по легкому серебристому отблеску на ветвях засыпающих до утра деревьев. Едва ли не против воли Крупенников судорожно вздохнул, неожиданно ощутив в душе какую-то щемящую тоску.