Курорт - Антон Секисов

момент, не думаешь?» – написал ему Митя. «Наверное, не лучший, – отреагировал друг. – Но он никогда не лучший. А Крым… он манит. Понимаешь меня?» – «Ага».

* * *

Стены Тбилиси сплошь покрывали надписи, обращенные к релокантам. Латиницей и кириллицей, очень витиеватые и короткие, туманные и конкретные, сделанные при помощи аэрозолей, акриловой краски и, может быть, даже грязи и экскрементов. Посыл у них был один: «Вам здесь не рады. Убирайтесь домой». Релоканты шли мимо с беспечными улыбками, оживленно болтая друг с другом, явно не замечая оскорблений, угроз и прочего негатива. И все же казалось, что надписи эти продолжали воздействовать наподобие радиоактивного излучения.

Заселившись в хостел, Митя с Ренатом отправились на обед. Они долго, придирчиво выбирали место, но в конце концов их прельстило кафе под названием «Хинкали номер один». «Хинкали номер один» сулило традиционную грузинскую кухню по ценам «как для своих», а также террасу на втором этаже с видом на реку Куру. Впрочем, терраса оказалась закрыта из-за погодных условий.

Рядом сидела компания из шести человек: три парня, три девушки. Нечто в их позах и взглядах заставило Митю предположить, что они состоят между собой в запутанных, не до конца ясных им самим отношениях. Они обсуждали справки, визы, различные документы, которые позволят легализоваться в Европе. Например, в Испании есть языковые школы: можно оплатить год обучения и получить право жить и работать. В разговоре участвовали две девушки, но заинтересованно слушали все, в том числе и за соседними столиками. В этом перечислении документов, эмоциональном и интенсивном, ощущалась некая тайная сила.

Даже в приморском городке К. все релоканты без конца обсуждали переезд в другую страну и бюрократические процессы. Жизнь на чемоданах, дающая полное право откладывать настоящую жизнь на потом, – состояние скорее приятное. Весь мир открыт перед ними: главным образом нецивилизованная часть мира, но все же. Таиланд и Вьетнам, Латинская Америка, Сербия и Албания. А можно остаться тут или перебраться в Армению. В Армении тоже кавказцы, горы, шашлык, только там лучше относятся к русским. Везде плюсы и минусы, подводные камни.

Ренат, поначалу снисходительно улыбавшийся, постепенно проникся. Его явно пленила музыка слов: «даркон», «апостиль». На лице растеклось что-то вроде блаженства. Он вдруг сказал:

– Мы как белая эмиграция. Потом нами будут гордиться. Нам всем еще памятник возведут, учитывай это.

– Какой-нибудь коллективный? Парень с ноутбуком, сидящий в степи?

Официантка принесла графин с чачей.

– О нет, – взволновался Митя. – Я столько не пью.

– Да что там. Чисто для аппетита.

Митя сделал мелкий глоток, и лицо и уши его запылали. Дыхание стало слегка затрудненным.

– Сколько там градусов? – прошептал Митя, но ответа не поступило.

Далее произошла резкая склейка. И оказалось, что они уже в другом заведении, подвального типа: это был то ли бар, то ли паб.

Митя безуспешно пытался понять, как они здесь оказались. Как будто они прошли в этот бар через телепорт. Лицо и ладони горели, а в ногах ощущалась приятная легкость. Напротив сидел не Ренат, а тонкая девушка с кукольным бледным лицом, в кожаной мини-юбке. Наклонившись, она что-то шептала Мите на ухо. Митя не понимал ни слова, но ее шепот, напоминавший шум волн, умиротворял. Мите недоставало ощущения огромной массы воды поблизости. Видимо, он уже стал приморским жителем.

Митя время от времени проверял телефон. Написал Оле сообщение позавчера, и она прочла, но не ответила. Это был уже новый уровень отчуждения: раньше всегда отвечала, хоть односложно.

За баром стоял парень кавказской внешности – черноволосый, с огромным горбатым носом. Его звали Вася.

– Чача бесплатно – моим друзьям! – объявлял он, разливая по рюмкам какое-то пурпурное зелье из пластиковой бутылки. В бутылке плавали ягоды. Осушив рюмку залпом, Митя заметил Рената в противоположном углу. На него налегла женщина в джинсовом комбинезоне. У нее был низкий, почти утробный голос, и Ренат ухмылялся ее речам.

Кто-то сказал:

– Поехали в «Зазеркалье».

– Зазеркалье, – откликнулась эхом девушка в кожаной юбке.

– Бесплатная чача моим новым друзьям!

Чем больше Митя вливал в себя чачи, тем больше становилось тепла, легкости.

– Я люблю чачу, – неожиданно объявил Митя.

– Говорят, чача противопоказана русским, – сообщил бармен Вася. – Якобы она действует непредсказуемо. Выпиваешь одну-две рюмки чачи, а потом как будто выключается свет. А когда свет включается, находишь себя на чужой постели в луже мочи. Или на окраине незнакомого города на капоте чужого автомобиля. Или голым посреди моря, в лодке со сломанным двигателем.

– Поехали в «Зазеркалье», – предложила крупная женщина с низким голосом.

– Что это за Зазеркалье такое? – уточнил Митя, но никто не ответил, и только бармен с девушкой в кожаной юбке перемигнулись.

Потом Митя оказался на улице, тоже неясно как. Рядом была эта девушка, и вот уже выяснилось, что ее зовут Женя. И что у нее есть художественный салон, прямо как в XIX веке. Его посещают писатели и художники, актеры и режиссеры, фотографы и дизайнеры, модельеры и мимы… Мимы?..

Каждые десять секунд она заливалась смехом, а потом сообщила: «Я знаю, ты пишешь великий роман. Мне сказали об этом карты».

Митя ничего не писал. Хотя и держал в голове идею про погибающих разными неочевидными способами релокантов. Подошла собака, лизнула Митину руку. Кто-то ворочался в темном подъезде. Кто-то крикнул у Мити над ухом: «Поехали в “Зазеркалье”!»

И вот снова склейка – и Митя оказался у подножия белого особняка на горе, зыбкого, едва различимого в туманной дымке. Задрав голову к небу, Митя не различил ни луны, ни звезд. Облака, обычно бесформенные – собственно, это их главное свойство: рыхлость, бесформенность, – напоминали четкие геометрические фигуры.

Кто-то бесцеремонно толкнул Митю в спину, и Митя как колобок покатился вперед и вверх, по винтовой лестнице, с почти детской легкостью покоряя ступени. Толкнув дверь, он оказался в полукруглой гигантской зале. Диджей ставил пластинки, и толпа людей двигалась в полутьме с полуприкрытыми веками. «Я стар, как же я стар», – думал Митя, поняв, что просто не различает музыки. Это буквально шум. Люди танцуют под шум. Или это шум у меня в голове и всему виной просто чача?

Женя в кожаной юбке, как оказалось, ни на секунду не покидала его, она решительно повела Митю в сторону бара. По пути она тыкала пальцем в людей, танцующих или стоящих в сторонке с бокалом вина, и каждый из них был некоей важной фигурой. Популяризатор науки, известный редактор, режиссер иммерсивных спектаклей, поэт-диссидент. А вот тот мужчина, который ломится в запертый туалет, – художник-акционист из Бельгии.

– В общем, тут просто ля бель эпок! Смотрел фильм «Полночь в Париже»? Хемингуэй, Коул Портер, Пикассо в одном помещении. Настоящее волшебство!

Митя послушно кивал. С другого бока зашла девушка с детским лицом и прямыми черными волосами. Она была так похожа на Лизу Райскую, что Митя едва не отпрянул.

– Вы же Митя? – спросила она.

– Да, Лиза, я Митя… – пробормотал он.

– Я не Лиза, я Анастасия. И я большая фанатка ваших статей. Они восхитительные.

Митя пожал плечами, мол, статьи как статьи, чего восхитительного. Но все же возникло чувство: да ведь и правда. Многие годы упорной работы. Сотни опубликованных материалов, из которых пара десятков – в самом деле шедевры, чего говорить. Репортаж о русском подворье в Иерусалиме. Интервью со жрицей-викканкой из Зюзино. Было много всего, почти десять лет работы. Ему предлагали издать книгу с лучшими материалами. Ну как предлагали: кто-то обмолвился, что это неплохо было бы издать книгой. Или, точнее, так: «Теоретически это можно было б собрать в отдельную книгу». Митя не помнил, кто это сказал.

– Я тоже работаю в журналистике, – продолжала Лиза, то есть Анастасия, – но мне даже стыдно называть себя журналисткой в вашем присутствии. Вы хоть сознаете, что вы – легенда?

– Хотите, угощу вас коктейлем? – произнес Митя.

В нем проснулась галантность. Митя действительно ощутил себя персонажем «Полночи в Париже» или даже, пожалуй, «Великого Гэтсби». Под руку с копией Лизы и Женей он приблизился к стойке. Снова Вася, бармен. Он подмигнул и исчез. Зато на стойке возникли коктейли.

«Я во сне», – понял Митя, но щипать себя не спешил.