Тень Эсмеральды - Наталия Орбенина

– Гирей! Не богохульствуй! – пристукнул пальцем доктор. – А то, что касается этого субъекта, так это все верно, действительно бывает в беспамятстве, господин следователь! – согласился доктор.

– Вот тебе раз! – расстроился Сердюков.

Он походил по комнате, похрустел суставами пальцев и снова воззрился пытливым взором на горбунью.

– Значит, вы никогда не имели чести знать Боровицких раньше?

– Никогда. Они тут в первый раз.

– А в Петербурге вы не бывали?

– Я никуда не выезжала за пределы Таврической губернии. Евпатория да родня под Бахчисараем. Вот и все мои путешествия.

– У вас грамотная речь. Вы учились?

– Да, в женской гимназии. Я хорошо училась. Доктор даже потом говорил, что меня следовало бы послать в Петербург на высшие женские курсы, на медицинский.

– Верно, верно, – закивал головой доктор.

– Простите, но ваше… эээ…

– Уродство, – спокойно подсказала женщина. – Вы хотите спросить, как я, молодая женщина, живу с этим украшением? Он у меня с рождения, я привыкла.

– Пациентов поначалу пугал вид медсестры, но вскоре они его и не замечали, так хорошо она их обслуживала, – добавил доктор.

– Да, я и сам испытал подобное, – согласился следователь. – Послушайте, а что это за история с вороной и дворником?

– Ворон, не ворона, а ворон. Он достался мне от бродячего цирка. Прежний владелец показывал его за деньги. Ведь это не простой ворон, говорящий. Его Гудвином зовут, у него на лапе медное кольцо, там написано. Якобы он вывез его из Англии, и там он жил в Тауэре. Цирк разорился, хозяин исчез. А птицу я подобрала у нас на заднем дворе, с перебитыми лапами. Выходила, вот он теперь у меня и живет.

– Говорящий? – усмехнулся полицейский. – И что же он говорит?

– Да вы не поймете, наверное. Он же по-английски говорит, – в голосе Гирей следователю послышалась усмешка. Он рассердился.

– Вот что! Дело остается невыясненным. Есть преступление, есть свидетель. И вы на данный момент подозреваемая. Поэтому я принужден вас задержать до выяснения обстоятельств.

Раздосадованную и расстроенную Гирей заперли в небольшой флигелек, домик в два окна, но с решетками. Сердюкову ничего не оставалось, как к ночи самому перебраться во флигель сторожить пленницу. Он устроился в соседней комнатушке и прикорнул в старом кресле. Надо переночевать, а утром на свежую голову снова приняться за эту странную горбунью да опять допросить единственного свидетеля. Вдруг да и впрямь откажется от своих показаний! Все-таки какая-то странность есть в этой женщине, что-то недосказанное, зыбкое. Какой-то внутренний голос говорил Сердюкову, что именно она находилась в грязевой в последний момент жизни Боровицкого. Но что их свело?

Он уже почти задремал, как вдруг услышал странный звук. Постукивание, а потом точно провели камнем по стеклу. И звук доносился из соседней комнаты, где была заперта подозреваемая! Сердюков подскочил и вытащил свой револьвер. Стремительно и бесшумно он подошел к двери импровизированной тюрьмы. Прислушался. За дверью едва слышно разговаривали. Потом снова легкий стук и скрип. Следователь распахнул дверь.

Девица Гирей, скрючившись, сидела около окна. В тот момент, когда следователь ворвался в помещение, за стеклом мелькнула быстрая тень и исчезла.

– С кем вы разговаривали? – сердито выкрикнул полицейский, на всякий случай наведя на нее револьвер.

Медсестра вздрогнула от неожиданного вторжения, но не потеряла самообладания.

– С Гудвином, он прилетал меня поддержать. Только он один у меня настоящий друг, – ответила она с легким вызовом в голосе.

– Вы это бросьте! – следователь с раздражением глянул в окно и вышел, надежно заперев за собой дверь.

Затем он несколько раз обошел флигель, внимательно осмотрел кроны деревьев, но ничего подозрительного не обнаружил. До утра он почти не сомкнул глаз, все прислушивался к звукам за стеной. Но там стояла мертвая тишина.

Как только рассвело, он поспешил выйти из душного помещения на свежий утренний воздух. С удовольствием потянулся, зажмурился на яркое южное солнце и вдруг явственно услышал:

– Good morning!

Следователь от неожиданности споткнулся на ровном месте и чуть не упал. На нижней ветке ближайшего дерева сидел огромный черный ворон и сверлил полицейского недобрым взглядом внимательных блестящих глаз.

Глава двенадцатая

Розалия Марковна неподвижно сидела на кровати и смотрела в окно. Александра Матвеевна несколько раз предлагала ей поесть или хоть выпить чаю, да только все напрасно. Бедная гувернантка совсем пала духом. Желтовская теперь всерьез опасалась, что между Киреевой и молодым Боровицким и впрямь роман, иначе чего она так распереживалась, узнав о предстоящем визите Гнединых? Желтовская попыталась поговорить об этом с сыном, но тот опять странным образом уклонился от беседы.

Сережа принес охапку ромашек и поставил в вазу около кровати Розалии.

– Дорогой Сергей Вацлавович! Вы так трогательно заботитесь обо мне! Как я вам благодарна! Милые цветы, такие нежные! Спасибо! – девушка прикоснулась к лепесткам, взяла один цветок.

– Любит, не любит… – белые лепестки упали на пол. – Не любит.

Глаза её снова наполнились слезами.

– Розалия Марковна! Нельзя же так расстраиваться из-за детского гадания!

– Дело не в гадании, Сережа! Я чувствую, что Анатолий предал меня!

– Не думайте плохо о нем! Вот увидите – сегодня, завтра он приедет, и все разрешится.

Розалия покачала головой. Её длинные изящные пальцы перебирали, теребили остатки цветка. Сережа пытался отвлечь девушку от мрачных мыслей.

– Может, вам принести что-нибудь почитать? Хорошая книга поможет вам избавиться от печальных мыслей. Вы же знаете, мы с мамой книгочеи!

– Не хочется мне читать! – она слабо махнула рукой. – А, впрочем, пожалуй!

– Я недавно читал французского писателя, господина Виктора Гюго. Называется «Собор Парижской Богоматери». Замечательная книга, вам понравится!

– Я уже читала её, – улыбнулась Розалия. – Как страшно любить, когда знаешь, что твое чувство не находит ответа!

Сережа вздрогнул и посмотрел прямо в глаза девушке. Неужели она догадывается о том, что творится в его душе?

– Настоящая любовь облагораживает любого человека, и даже урода, этого несчастного горбуна Квазимодо, делает прекрасным, – продолжала девушка. – Но только как понять, где оно, настоящее чувство? Истинная любовь, а не пустое животное влечение? Неужели должно стрястись нечто ужасное, чтобы это стало понятно?

– Любовь не знает преград. Иногда во имя любви даже трус становится храбрецом! Человек может сделать то, что ему и не снилось! – выдохнул Сергей.