Колыбельная белых пираний - Екатерина Алексеевна Ру

раскрывая серые коробки с красным логотипом «Сицилии». В гостиную мгновенно врываются острые кисловатые запахи шампиньонов и остывающего теста.

Алина на секунду переводит взгляд на Веру – словно лишь для того, чтобы сразу же демонстративно отвернуться.

– Нет, спасибо. Мне надо идти. Я только за учебником заходила. Спасибо, Кирюш. Я пойду.

Голос ее как будто тут же усыхает, скукоживается.

– Так быстро? Может, хоть немного посидишь с нами?

– Нет-нет. Завтра увидимся. Пока, Кирюш. До свидания.

Уже через полминуты массивная подъездная дверь обозленно грохает. Вера видит Алинин удаляющийся силуэт внизу, на дне глубокого, словно провалившегося в ранний вечер двора. Алина крупными шагами обходит сытые маслянистые лужи и яростно топает в сторону улицы – по расшатанным, хлюпающим вечной сыростью плиткам.

Бедняга. Конечно, она надеялась, что меня не будет дома. Жаль ее. Но что делать, пора ей, в конце концов, понять, что Кириллу она не очень нужна. Либо пора Кириллу что-то понять в этой жизни. Одуматься и обратить на нее внимание.

– Ничего, что она заходила?

– В смысле?

Кирилл разводит руками, и его лоб опять сминается в глубокие, растерянно-виноватые складки.

– Ну, мало ли… Ты ведь не очень любишь гостей. Особенно после дежурства.

– Ну так она у нас в гостях и не задержалась.

– Это правда. Она вроде бы на свидание торопилась… Будешь вино?

Вера внезапно чувствует невыносимую сухость в горле.

– Буду. Но сначала воду.

Кирилл почти мгновенно подносит ей граненый стакан, и Вера с жадностью глотает шершавые холодные пузырьки.

– Как прошло дежурство? Много было пациентов?

– Как обычно, ничего особенного… Устала только ужасно. Как будто меня вытащили из стиральной машины после стирки в режиме «интенсив».

Про колыбельных пациентов Кирилл ничего не знает. И уж тем более про Диму Коршунова. Вера всегда держала его в стороне от этой темы.

– Опять какие-нибудь отмороженные чудики приходили?

– И без них не обошлось. А еще сегодня мне на электронную почту пришло письмо от отца…

Кирилл на секунду замирает, отрывается от нарезания пиццы и поднимает на Веру свои бутылочно-зеленые, чуть встревоженные глаза:

– От твоего отца? И что он написал?

– Что хочет встретиться, и еще какую-то чушь про упущенные годы, которые нужно наверстать. Странно все это.

– Да уж, действительно странно. Спустя столько лет… А откуда у него твой адрес? Как он вообще тебя нашел?

– Без понятия. То есть, видимо, через мать. Он написал, что недавно с ней встречался. Но мать мне об этом не говорила. Ничего не понимаю.

Вера берет протянутый ей треугольник остывающей пиццы и бокал. Рассеянно впитывает шершавый темно-красный вкус. Густую виноградно-пряную бархатистость. Внутри снова медленно разливается тепло.

– И что ты ответила?

– Пока ничего. И, скорее всего, ничего и не отвечу.

Кирилл все еще смотрит на нее с тревожной внимательностью и медленно садится на край дивана – плюшево-красного, местами белесого, словно обложенный язык. Диван достался в наследство от тети Лиды. Мать хотела заставить дядю Колю выкинуть «это хламное убожество» сразу после тетилидиной смерти. Грозилась даже приехать и выкинуть убожество самой, собственноручно, невзирая на робкие дядиколины возражения. Но в итоге у затопленной делами, вечно загруженной мамы «так и не дошли руки». И спустя семь лет, когда дядя Коля окончательно перебрался в соседнее садоводство, к моложавой и очень бойкой двоюродной сестре, Вера забрала диван в свою студенческую окраинную лачугу. Приехала и увезла красно-белесое воспоминание с опустевшей, сникшей, все глубже вязнущей в воронке разложения дачи. А позже переправила его в квартиру Кирилла, ставшую со временем и ее домом.

– Может, все-таки стоит написать что-нибудь в ответ? Дай ему хотя бы шанс объясниться.

– А зачем? Что он должен мне объяснять?

– Почему он так долго не появлялся в твоей жизни. И почему решил появиться сейчас. Мало ли, у него, например, больное сердце, и он хочет хотя бы раз увидеться с дочерью.

– Если у него проблемы с сердцем, могу передать ему через мать номер Аллы Осиповны. Она отличный кардиолог, должна помочь.

– Нет, ну правда. Мне кажется, тебе надо с ним встретиться и выслушать его. Решать, конечно, тебе… Но мало ли что на самом деле произошло тогда, много лет назад… Ты ведь знаешь только версию матери. Может, он мучился всю жизнь, не мог спокойно спать, но возможности с тобой увидеться у него, по каким-то причинам, не было. А сейчас такая возможность появилась. Встреться с ним, Веронька, правда. Только сначала обязательно убедись, что это действительно он тебе написал.

– А кто, если не он? Маньяк? Вряд ли. И я уже решила: встречаться с ним не буду. Но матери я все же позвоню, выясню, правда ли она с ним виделась.

Вера берет телефон и поворачивается к окну, к проступающему над двором солнцу, к прищуренному, сжавшемуся, но все еще живому летнему дню. И прежде чем она успевает найти в контактах номер матери, на экране высвечивается новое электронное письмо. Письмо, от которого внутри Веры словно развертывается огромное туманное пространство, со всех сторон пронизанное невыносимо острыми трепещущими сквозняками.

– Все в порядке? – встревоженно спрашивает Кирилл, приподнимаясь с дивана.

– Более или менее, – отвечает Вера после долгой паузы. Несколько раз перечитывает про себя новое отцовское послание.

«Вера, дочка, спасибо тебе за такой теплый ответ. Да, я понимаю, что у тебя сейчас совсем мало времени. Ты права, не стоит встречаться впопыхах. Лучше увидимся, когда у тебя будет полегче с работой. Напиши мне, когда появится возможность. Я буду с нетерпением ждать нашей встречи, мысль о ней будет греть мне сердце».

6

Котики

С Кириллом Вера познакомилась на языковых курсах.

В конце интернатуры бывшая Верина однокурсница Марьяна потащила ее записываться на занятия английским. Маленькая, бойкая, по-муравьиному деловитая, она не оставила Вере выбора.

– Потому что, Верочка, иначе никак. Хороший врач без английского не может.

Вера сначала пыталась упираться. Ей казалось, что без английского во врачебной практике вполне можно обойтись. Знание языка все равно ничего не изменит по существу. Все равно останутся те же самые колыбельные пациенты, смотрящие с территории ослепительно-белой неразбавленной боли. Сломанные человеческие тела, которые невозможно починить. И чужая безнадежная боль будет ворочаться внутри Веры осклизлым туловищем, вне зависимости от Вериных языковых познаний.

Но Марьяна оказалась непреклонна:

– Как же ты собираешься совершенствоваться? Ты разве не планируешь постоянно повышать квалификацию, следить за свежими публикациями в международной медицинской прессе и сотрудничать с иностранными коллегами?

Вера не планировала.

– А без этого, Верочка, ничего не получится. Роботизация не за горами, и