Илья Муромец. - Иван Кошкин

Илья снял с по-детски обрадовавшегося коня сверток, откинул шкуру и придирчиво осмотрел огромное, как у баллисты, орудие.

— А правду говорят, что он у тебя стальной? — робко спросил один из парней. — А берестой только для вида обмотан?

— Неправда, — объяснил Илья, придирчиво осматривая свернутую тетиву. — Был стальной, да я сломал случайно. Этот по старинке делан.

Он накинул петлю на один рог, скрипя зубами, согнул лук и укрепил тетиву на другом. Сбыслав сглотнул. Илья достал из колчана огромную, словно дротик, стрелу, наложил.

— А... А перья такие откуда?

— Была в Колхиде такая птица Рух...

— Была?

— Ну, эта точно была. Может, правда, где-то другие есть. — Илья со скрипом натянул тетиву до уха. Молодые дружинники втянули головы в плечи.

— Ты хоть рукавицу-то на леву руку надел? — брюзгливо повернул морду Бурко. — У тебя пальцев лишних много?

— Надел-надел, — ответил Илья, спуская тетиву.

Выбравшуюся было из оврага ворону унесло куда-то в степь, парни попадали с коней, а стрела с ревом рассекла воздух и ударила в стоявшую на кургане с незапамятных времен каменную бабу.

— Стосковались руки по доброму делу, — с удовлетворением сказал богатырь, глядя, как кружатся в воздухе мелкие обломки статуи.

— Вандал, — заметил Бурко.

— Ну, молодцы, — повернулся Илья к лежащим на земле дружинникам, — бывайте. Через трое суток вернусь, может, и пораньше. Готовьтесь, не подведите меня.

— Не подведем, Илья Иванович, — твердо ответил, высунув голову из-под плаща, Сбыслав.

Илье всегда нравилось ездить богатырским скоком. Бурко взлетал, как полагается, повыше леса стоячего, пониже облака ходячего, прикидывал, куда опуститься, снова взлетал. В отличие от Дюка или Алеши, Муромца никогда не укачивало, и единственное, о чем он жалел, это что Бурко не может полететь от скока к скоку подольше. Под ним проплывала, то приближаясь, то удаляясь, степь, берега Днепра, поросшие лесом, вот мелькнул хребет Змиевых Валов. Бурко отклонялся на восток, к Воронежу, скоки стали короче, наконец, конь перешел на обычный скок, затем на рысь.

— Чуешь, Илья Иванович?

Илья принюхался.

— Гарью несет.

— Порубежники пал успели пустить. Землю послушай.

Илья на бегу соскочил с Бурка, припал на колени.

— Ну, что там?

Богатырь догнал коня, не касаясь стремян, вскочил в седло.

— Чего молчишь?

— Плохо Бурко, свет Жеребятович. Гудит земля. И недалече, верст десять будет. Ты тут постой, я на горку сбегаю. Не выслали бы дозоры.

Илья, пригнувшись, взбежал на курган, на вершине которого стояла каменная баба — родная сестра расстрелянной. К самой вершине Илья подбирался уже чуть ли не на четвереньках. Осторожно выглянул из-за бабы так, что голова едва виднелась из травы. С минуту смотрел, затем встал в рост и махнул коню рукой. Бурко рысью взбежал на холм и встал рядом с хозяином. Горизонт был затянут мглою, сквозь которую с трудом пробивалось вечернее солнце.

— Дым?

— Уже не один дым, Бурушко, там и пыль столбами. Калин в десяти верстах. Если с обозом идет — через три дня будет под Киевом.

Человек и конь молча смотрели на степь, над которой поднималась стена дыма и пыли.

— Ну, не век же тут стоять. До порогов ночь скакать. Или ты кого-нибудь скрасть хочешь?

— Вот мне только скрадывать сейчас, Бурко. Я в погребе отвык, меня всякая собака за версту услышит.

— Ну и что, так вслепую будем их ждать?

— Кто-то пал успел пустить. Скакни раза два-три, может, порубежников углядим.

Муромец сел в седло, и Бурко с места ушел в скок, подлетев как можно выше.

— Вон, вон они, — крикнул Илья, указывая куда-то вниз. — Давай к рощице.

Бурко упал возле дубовой рощи, что выросла когда-то у русла давно ушедшей куда-то реки. Возле почти заросшего «старика» паслось пять изможденных расседланных коней. Людей не было видно.

— Кони вроде бы наши, — пробормотал Илья, на всякий случай вытаскивая лук из налучья и накидывая тетиву.

— Может, захваченные, — тихонько ответил Бурко. — Осторожней давай, ты-то в кольчуге, а я нет. Еще попадут куда-нибудь.

— Эй, люди добрые, вы бы показались, что ли? — крикнул Илья, накладывая стрелу на тетиву. — Если свои, так поговорить надо, а чужие — так лучше сразу сдавайтесь!

— Кого там леший несет? — донесся откуда-то сверху, с высокого дуба, усталый голос.

Вместе с голосом донеслась стрела, воткнувшаяся в землю прямо перед ногами коня. Илья ослабил тетиву и громко подумал вслух:

— Вот помню я, был один такой любитель с дуба на хороших людей поорать. И, главное, чем кончил? Выбил я ему око со косицею да отвез в Киев, так он и там не успокоился. Пришлось, болезному, голову срубить. А ну, кончайте валять дурака да слезайте!

— Да никак это Илья Иванович! — голос из усталого сделался радостным.

Ветви на дубе зашевелились, и по ним медленно, словно боясь, что руки и ноги подведут, начал спускаться человек. Илья подъехал поближе. Одежа и сапоги на порубежнике были драные и грязные, кольчуга закопченная, лицо перемазано потом и грязью.

— Илья Иванович, вышел наконец! — порубежник соскочил на землю, ноги подкосились, и он упал на колени, поднялся и на заплетающихся ногах побрел к богатырю.

Муромец слез с коня как раз вовремя, чтобы подхватить воина, которому снова изменили ноги.

— Тебя как звать, витязь? Лицо вроде помню — имя вспомнить не могу.

— Михалко я, Путяты сын!

— Брат Забавы? Ты же племянник княжой, чего тут сам-четверт по степи гоняешь?

Молодой воин махнул рукой:

— А что мне в Киеве делать, Илья Иванович? С сестрой в тереме сидеть, в куклы играть? Или на пирах мед мимо рожи нести да под стол падать? Отец мой в поле полевал, чем я хуже? Застава моя за Воронежем стояла. Самая дальняя была. Еле успели сняться. У Калина перед Ордой облава идет наши сторожи хватать да заставы палить. Было у меня пятьдесят молодцов, да наскочили на загон — только два десятка и прорвалось. Я с четырьмя станичниками остался и дальше поглядывать, а другим велел на Киев идти. Ты их не видел?

Муромец покачал головой.

— Что мне с вами делать-то, отроки? Мне на Пороги надо, богатырей ворочать, а не вас пасти. Кони устали?

— И кони, и мы сами. Да ты не опасайся за нас, Илья Иванович. Сюда они не пойдут — там дальше низина, болотина длинная, а с другой стороны — старик мешает. Они мимо, к реке двинутся. Мы до полуночи отдохнем и по звездам к валам двинемся, — парень помолчал. — Своей волей вышел или дядя выпустил? Нехорошо он тогда с тобой, неправильно.

— Да нет, Михалко, — грустно улыбнулся богатырь. — Правильно меня Владимир тогда в погреб запер. От моих забав богатырских люди стоном стонали. Плохо только, что по-подлому он это сделал, да и то... Так что он меня позвал, и Апраксия, и народ. И еще кое-кто. Мы уж и прощения друг у друга попросили.