Метеориты - Андреа Маджи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кьяру эта речь, мягко говоря, раздражает.
– Солнце, ты последний человек на планете, которому я позавидую. Ты популярна в Сети, да. И что с того? Я хотя бы соответствую своим идеалам. Мало подписчиков? Ну что ж, зато поступаю по совести, и этого мне достаточно. А у тебя и совести-то нет. Ты пустая, поверхностная, тебе не знакомы ни духовные ценности, ни высокие идеалы; поэтому я нисколько не завидую тебе, а только жалею! Чтобы набрать подписчиков, ты готова хоть с чертом селфи сделать. И вообще ты вряд ли знаешь, что такое совесть.
– Я – воплощение идеала для сотен тысяч подростков. Что плохого в том, что мной восхищаются? Что плохого в том, что я вдохновляю людей и они считают меня образцом красоты и успеха?
– Плохо то, что твой «идеальный» пример – самое настоящее вранье. Хочешь показать подписчикам, какая ты на самом деле? Окей, тогда сфоткайся сейчас как есть: без прически, макияжа, злая и уставшая. Ставлю миллион евро, что ты ни за что не выложишь эту фотку. На картинке, которую видят твои подписчики, нет настоящей тебя. Это обман. Ты не вдохновляешь их – ты им лжешь. Ты, Валентина, всего лишь мелкая запчасть в конвейере человеческого несчастья. А самое смешное, что ты об этом даже не подозреваешь.
– Ты ошибаешься. Не я делаю других несчастными. И никакая я не запчасть. Люди и без меня прекрасно знают, что такое уродство, злоба, недовольство, бедность и страдание. Нет необходимости им это показывать, они каждый божий день видят все это собственными глазами. У каждого в жизни полно грязи и боли, поэтому-то люди и хотят видеть в соцсетях другую меня. Что плохого в том, что я даю им такую Валентину – красивую, ухоженную, счастливую, беззаботную и привлекательную? Она помогает людям отвлечься от собственных проблем, от забот и неудач повседневности.
– Да что ты говоришь! Ты, оказывается, у нас чуть ли не мать Тереза. Наверное, ролики в тиктоке и фотки в соцсетях ты тоже на благо человечества выкладываешь! Признайся: у всего, что ты делаешь, только одна цель – удовлетворить собственное самолюбие. Хочешь, чтобы тебя называли красоткой и куколкой, а остальное тебя не волнует. Не строй из себя сестру милосердия, это не твой случай. Все, что ты делаешь, ты делаешь только ради себя и ни для кого больше.
– Можно подумать, ты у нас святая! Тогда скажи, а где признательность тех, кому ты помогаешь?
– Люди благодарны мне за то, что я делаю.
– Неужели? И где же все они были, когда тебя обвиняли в покушении на убийство Ренцо? А? Сколько человек встало на защиту твоей чести, достоинства, невиновности и доброты? Ну, Кьяра, скажи, сколько?
Кьяра чувствует острую боль в животе, будто ее пронзили копьем.
– Ах ты гадина…
– Нет, правда, Кьяра, сколько человек за тебя заступились? Пока ты им нужна, они будут рядом: будут считаться с тобой, идти следом, выказывать свою преданность и поддерживать. Но если ты сама что-то у них попросишь… пуф! Они испарятся, их как ветром сдует. Когда тебе понадобилась помощь, тебя бросили все. Даже Ренцо, твой самый лучший друг, которого ты всегда поддерживала. В средней школе ему кричали: «Вали отсюда, пидор», и только ты встала на его сторону, заступалась и была рядом. И тем не менее, когда он один мог избавить тебя от всего, что на тебя навалилось, он не сказал ни слова в твою защиту.
– Я поступаю только так, как считаю нужным. Ренцо тоже сделал так, как посчитал нужным.
– Но ведь это несправедливо! В конце концов тебя оправдали, ты была невиновна. Но почему тогда Ренцо не дал показаний в твою пользу?
Кьяра качает головой:
– Не знаю.
– Ты за него заступалась, а он от тебя отвернулся. Скажи, Кьяра, разве это того стоит? Так как же жить правильней? Ответь мне, что лучше: то, что делаю я для себя самой, или то, что делаешь ты для других?
Глава 14
Филиппо идет на поправку. Эльпиди напичкал его парацетамолом, и жар прошел. После завтрака в гостиной остался бардак, как в свинарнике. Паола занялась уборкой, но работы меньше не становится. Она уже жалеет, что, побоявшись окоченеть от холода, не попросилась чистить снег. Теперь надо бы немного освежиться.
Она устало вздыхает:
– Все, перерыв!
Выйдя из дома, Паола сворачивает на задний двор, достает из пачки сигарету и зажигает ее. Потом затягивается, глядя на горы, словно покрытые взбитыми сливками.
– Спортсменки не курят! – заявляет внезапно появившийся Педро.
– За собой следи. Мне уже и так отец все уши прожужжал, что курение плохо сказывается на физической форме.
У Педро в руках лопата.
– Ну, наконец-то и тебя подрядили, раздолбая такого! – хихикает Паола.
– А сама-то! Смотрю, тоже не напрягаешься?
– У меня перекур. И вообще, я перед тобой оправдываться не обязана.
– Да ладно тебе. Кури хоть до завтра, мне-то что.
– Вот именно. Ну и давай, проваливай.
– Как вы любезны, синьорина!
– Не исчезнешь через пять секунд, получишь пинка.
– Хорошо-хорошо. Не мешаю!
Педро уже уходит, как вдруг Паола окликает его снова:
– Ты правда не помнишь ничего из той ночи в Лондоне?
– Не-а, не помню. А что?
Паола пожимает плечами.
– Да так, интересно.
– Понравилось со мной спать?
– Нет.
– А если честно?
– Окей, честно так честно. Было отвратительно. Доволен?
– Не верю.
– Почему это?
– Потому что ты всю ночь спала со мной в обнимку.
Паола недоверчиво щурится:
– Выходит, неправда, что ты ничего не помнишь!
– Как и то, что тебе было противно со мной спать.
– Почему ты мне соврал?
– Потому что ты соврала мне. Я отплатил тебе тем же. Кто наврал, от вранья и погибнет.
– Катись отсюда. Видеть тебя больше не хочу.
Педро вздыхает:
– В последнее время ты выглядишь расстроенной.
– Разве? Это не так.
– Нет, так.
– Иди в жопу, Педро.
– Да что случилось?
– Не делай вид, что тебе не все равно. Ты и пришел, только чтобы сигарету стрельнуть.
– Дома проблемы?
– Нет.
– Ну, скажи честно.
Паола в раздражении закатывает глаза и опускается на кривую деревянную скамейку. Педро садится рядом.
– Родители последнее время не ладят. Мне кажется, это я во всем виновата.
– С чего ты взяла?
– Отец хочет сделать из меня профессиональную футболистку. Мечтает, чтобы я попала в женскую национальную сборную. Говорит, что я – чемпионка, что зарывать мой талант в землю – преступление и все в таком духе. А мать считает его затею с футболом бредовой. Она настаивает, чтобы я стала врачом, и не каким-нибудь, а пластическим хирургом. Знаешь, из тех, что потакают прихотям богатеньких и гребут на этом кучу денег. В общем, ей это надо, только чтобы перед подругами хвастаться.
– А сама ты что думаешь?
– Не знаю. Я люблю футбол, но не настолько, чтобы всю жизнь гонять мяч и делать это своей работой. Правда, идти в медицину, чтобы до конца дней надувать сиськи гламурным дамочкам и выкачивать жир из их задниц, тоже не особо хочется.
– А родителям ты об этом не говорила?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу их расстраивать.
– Расстраивать? С чего бы тебе об этом беспокоиться?
Паола выдыхает облако дыма:
– Они же мои родители.
Педро встает и оглядывается по сторонам. Вдали чернеет густой лес с влажными от снега деревьями. Свежий морозный воздух с каждым вдохом все сильнее переполняет легкие.
– В шесть лет я мечтал забраться в огромный летающий шар и путешествовать на нем по дальним странам. Однажды отец спросил, что я попрошу у Деда Мороза. Я сказал, что хочу большой шар, чтобы улететь на нем далеко-далеко. Знаешь, что он ответил? Что нормальные дети просят у Деда Мороза новые телефоны и приставки. Но меня не интересовали ни телефоны, ни видеоигры. Я спросил отца, где продаются такие шары, ведь я никогда не видел их
