Коллекция страхов прет-а-порте - Анна и Сергей Литвиновы

Но первым делом, простите за тавтологию, – дело.

В Диминой голове уже вырисовывался план следующей статьи.

Ее надо будет посвятить личности убиенной Сони Перепелицыной и ее окружению. Как нельзя вписывался сюда вчерашний рассказ Лерки про Сониного папика по фамилии Черкашин, а также о таинственной смерти папиковского недруга – приятеля Зырянина, свидетельницей коей оказалась убитая. Узнать бы у Лерки парочку других вкусных подробностей про Соньку – и второй репортаж готов.

Но с юной моделькой, погрязшей в «ответственных кастингах», он увидится только завтра – а пока надо попробовать раскрутить на встречу другого Сонькиного ухажера – юного недоноска Илюшу. Тоже, кстати, вырисовывается очень достойная версия: тот вполне мог убить Соньку из ревности. Из-за того, что она ему богатого папика Черкашина предпочла.

Дима поставил в свой домашний компьютер пиратский си-ди со списком всех абонентов столичных сотовых сетей. Как там, бишь, этого Илюши фамилия? Лерка вчера сказала: Казарин, что ли. Полуянов сверился с блокнотом: точно, Казарин, – и стал искать в базе данных его мобильный телефон.

Весеннее утро за окнами голубело высоким небом, и Дима чувствовал себя веселым, бодрым и вдохновенным. Так всегда бывало, когда он нападал наконец на интересную тему. Теперь оставалось только раскрутить ее.

Ну, это дело техники.

Она умерла, но ему не стало легче.

Как она могла, все думал он. Как она могла. Как она могла, каконамогла, каконамогла…

В тот день он проснулся рано утром с ужасным настроением. Если встать и добраться до кухни, где кофе и верный антидепрессант «Гавана-клаб», – конечно, появлялся небольшой шанс привести себя в норму. Но вставать Илюша не стал. И на работу, где тоже можно хоть как-то развеяться, решил не идти. Он остался валяться в постели и думал, думал, думал…

Илюше разрывало сердце не то, что Сонечка умерла. И не то, что она ему изменяла. Это был пройденный этап. Он давно знал, что Сонечка спит с другим. И давно научился представлять их, голых, в объятиях друг друга. И сладко мучиться от сжигавшего его внутреннего огня…

Когда-то он, дурак, мечтал, что она раскается. Он, задыхаясь, подступал к ней с упреками: кактымогла, кактымогла… Но Сонечка, очаровательная, распутная и жестокая стерва, и не думала ничего скрывать. Она тогда просто пожала плечиком и невинно сказала: «Ну да, я сплю с ним – и что дальше?»

Тогда, в самый первый раз, он хотел убить ее – немедленно. И ударил прямо в глумливое лицо, и, наслаждаясь, смотрел, как только что насмешливый рот перекашивает обиженной складкой, беспечная гримаса гаснет и глаза заполняются слезами. Она была так нужна ему такой – растерянной и раскаявшейся… Но Сонька быстро взяла себя в руки – обиженная, плачущая девочка исчезла почти мгновенно. Она поднялась на ноги и холодно сказала: «Ты меня больше никогда не увидишь!»

Сначала Илюша решил: значит, такая судьба. Пусть она спасется от него. Пусть уходит. В Москве полно других безответных, податливых шлюх. Которые будут ценить его и выполнять все, что он им скажет, – Сонька же постепенно сотрется из его памяти, как мимолетное сладкое воспоминание.

Приняв такое решение, Илюша почувствовал удивительную легкость и целый день летал по Москве, от заказчика к заказчику, словно на облачке. На второй день ему стала вспоминаться Сонькина улыбка, и то, как она поводила плечом, и смех ее, ярче любого колокольчика. На третий ему безумно захотелось увидеть ее, поговорить с ней. А на четвертый она опять стала занимать все его мысли, и он стал жить как во сне, в котором наяву только и было, что мысли о ней. Развратной и одновременно невинной. Глупой – и такой мудрой. Беспомощной и жестокой. И тогда он решил: черт с ней, я все прощаю, пусть трахается с другим. От этой мысли Илюша вдруг почувствовал какое-то особое возбуждение и вожделение к ней – почти приятно стало, что она еще с кем-то бывает…

Он даже удивился и пошутил сам с собой: «Вот, Сонечка, я ведь, оказывается, вовсе и не садист, как ты меня называла… Я, наверное, мазохист… Я хочу страдать. С тобой. От тебя…»

И на следующий день Илья уже ни о чем не думал, хотел только Соньку увидеть, и чтоб не прогнала. Он стал звонить ей на мобильный – она не брала трубку. Тогда Казарин забил на свои дела, на работу, купил на все деньги букет роз и поехал к ее дому. В дверь звонил – никто не открывал, и он так и торчал возле парадного, не помнил сколько, ногти грыз от волнения. И вдруг – Сонька. Одна. Одета по-скромному, не накрашена, с рюкзачком. Из школы, наверное. Она увидела его и букет, спросила безучастно: «Это мне, что ли?» А он не мог говорить от волнения и от того, какая она была красивая, и только молча протянул ей розы – а Сонька взяла цветы и проговорила без всякого выражения: «Ну, что ж, заходи». И он поднялся к ней в квартиру, и все было как всегда – нет, даже лучше, потому что такого наслаждения, как тогда, он еще не испытывал, и оно возникало почему-то именно от подспудной мысли, что она делает это и с другим мужчиной тоже.

Потом какое-то время у него с ней опять все шло по-старому, а затем появился этот старикан на «Мерседесе» и стал донимать ее так, что Сонька даже не врала: Илюша сам видел, что на него у нее и времени-то не оставалось. К тому же старпер стал грузить Сонечку, что у него серьезные намерения. Он ее, дескать, для начала к себе на работу в казино возьмет, на две тыщи баксов, а потом даже женится. И встречаться с другими ей не позволял. А когда однажды старпер был занят, и они с Сонечкой все ж таки улучили момент и уединились в ее квартире, и Илюша в очередной раз сказал ей, чтоб она бросила старика и за него бы вышла – она, закуривая, лениво сказала: «А что ты мне можешь дать?» И он ответил: все, что угодно, – а Соня спросила, смеясь: а сколько это в денежном выражении? И Илюша сказал, баксов шестьсот-семьсот в месяц он зарабатывает, а она усмехнулась и сказала: «Да я столько за одну ночь с моего папика могу выбить».

И тогда он снова ударил ее, Сонька заплакала, а Илья схватил в руку что-то тяжелое и стал требовать подробности: с кем она еще спала, когда и сколько раз. А у нее вдруг слезы высохли, и она торжествующим голосом стала перечислять: не так давно ее Марат с одним хачиком сводил, и от него воняло, зато он ей утром восемьсот баксов отслюнил. А еще был один банкир молодой, он кокаина нанюхался и всю ночь ее мучил, никак кончить не мог, а когда она ему все-таки ртом помогла, он ей на радостях тыщу «зеленых» дал и в Париж с собой звал. И форин один был, толстый, немец, – тот тоже штуку за ночь заплатил, только евро. «Но ты не думай, Илюшенька, – елейным тоном добавила Сонечка, – я с ними со всеми даже ни разу не кончала, не то что с тобой, и когда с ними трахалась, о тебе все время думала». И тогда он снова ударил ее, а потом у него возникла чудовищная эрекция, и он набросился на нее, и кончил так ярко, как до сих пор никогда в жизни.

Вот так он и жил – ничего не видя, кроме Сони. Но встречи их становились все реже и реже, и мысль о том, что он может ее навсегда потерять, была невыносима.

И вот теперь она умерла.

Илюша прежде не раз представлял себе ее смерть. И нисколько не сомневался, что ему станет легче, когда Сонька уйдет из жизни по-настоящему. Не в фантазиях, а в реале.

Но Сонина гибель ничего, оказывается, не поменяла. Стало только хуже.

Илюша лежал в постели и все курил, курил и думал. А потом раздался звонок мобильника, он увидел на дисплее незнакомый номер и от нечего делать нажал на «прием».

Полуянов дозвонился до молодого ухажера Сонечки часам к одиннадцати утра.

Казарин показался Диме странным. Очень странным. Совсем не адекватным действительности. Говорил он глуховатым голосом, тормозил, зависал после каждого вопроса чуть не на минуту, приходилось по второму кругу ему все объяснять.

Но, как ни странно, от встречи с журналистом ухажер погибшей не уклонился. И дать интервью – согласился. Только не сегодня: «Я, – пауза на тридцать секунд, – сейчас, – задумался еще на минуту, – занят…»

Так что условились встретиться назавтра – в полдень.

Оставалась еще пара персонажей, интересных Полуянову в связи с историей о Сонечке. Во-первых, ее так называемый менеджер Марат.

Дима нашел в телефонной базе и его номер тоже – но поговорить не получилось. Сколько ни накручивал диск, занято было беспросветно – телефон то ли сломан, то ли осторожный менеджер просто звонки от незнакомых абонентов сбрасывает.

Не вышло договориться и с Черкашиным – его мобильник тоже не отвечал, а казиношная секретарша с упорством попугая повторяла, что Андрей Борисович хронически занят и ответить не может.

А время между тем уже близилось к вечеру, и голова от бесконечных звонков стала словно чугунная.

«Ну и ладно. Будем действовать постепенно, – порешил Полуянов. – Две встречи на завтра уже назначены: Илюша – в двенадцать, а Лерочка – в три. Вот и хватит. А у Леры, кстати, я и проконсультируюсь, как лучше к ее менеджеру подкопаться».