Нюрнбергский процесс, сборник материалов - Константин Горшенин

И последняя фраза: «Независимо от того, какие политические шаги будут предприняты для сближения с нами, — каждый день, когда наши политические решения не основываются главным образом на мысли о том, что Англия является нашим самым опасным противником, пойдет на пользу нашим врагам». Почему же вы минуту назад сказали Трибуналу, что вы не советовали фюреру поддерживать видимые дружеские отношения с Англией, а на самом деле создавать коалицию против нее?

Риббентроп: Я вообще не знаю, что это за документ. Можно мне взглянуть на него?

Файф: Этот документ подписан вами 2 января 1938 г. Это ваш собственный отчет фюреру.

Риббентроп: Да. Это верно само по себе. Это действительно является решающим. Только таким путем мы в один прекрасный день могли прийти к соглашению с Англией или к конфликту. Ситуация в то время была совершенно ясна: Англия выступала против желания Германии произвести ревизию. Это пожелание фюрер называл мирным, и казалось возможным мне лишь с помощью сильного дипломатического давления побудить Англию к тому, чтобы дипломатическим, а не военным путем она в конце концов дала на это свое согласие. Таково было, без сомнения, положение в то время.

Файф: Я хочу знать, почему пять минут назад вы сказали Трибуналу, будто не давали Гитлеру советов, содержащихся в выдержке, которую я зачитал вам?

Риббентроп: Какой совет, простите, я не понял?

Файф: Внешне изображать взаимопонимание с Англией, а втайне создавать коалицию против нее. Я два раза задавал вам этот вопрос? А вы отрицали. Я хочу знать: почему вы отрицали?

Риббентроп: Я совершенно ясно оказал, что Англия выступала против германских стремлений и что поэтому Германии, если она хотела отстоять свои требования, ничего не оставалось, как только искать себе друзей и с помощью этих друзей побудить Англию начать дипломатические переговоры, в результате которых Англия согласилась бы на выполнение пожеланий Германии, причем все это нужно было достичь дипломатическим путем. Вот в чем заключалась моя задача.

Файф: Теперь я хочу, чтобы вы коснулись вопроса об отношениях с Польшей. Согласны ли вы с тем, что до момента заключения Мюнхенского соглашения в речах всех германских государственных деятелей очень много говорилось о любви и уважении к Польше? Вы согласны с этим?

Риббентроп: Да.

Файф: Какова была цель того, что отражено в меморандуме министерства иностранных дел от 26 августа 1938 г.? Я вам назову номер страницы. Страница 107 вашей книги документов. Я хотел бы, чтобы вы взглянули на четвертый абзац, начинающийся со слов: «Этот метод подхода к вопросу о Чехословакии рекомендуется ввиду наших отношений с Польшей. Тот факт, что Германия переместила свои интересы с юго-восточной границы на восточную и северо-восточную границы, неизбежно заставит поляков серьезно призадуматься. После ликвидации чешского вопроса общее мнение будет таково, что наступила очередь Польши, но чем позднее мировая общественность это поймет, — тем лучше».

Это правильно отражает намерения германской внешней политики в то время?

Риббентроп: Без сомнения, нет, ибо, во-первых, я даже не знаю, о каком документе идет речь. Как кажется, этот документ был составлен каким-нибудь референтом министерства иностранных дел, где иногда писались такие теоретические работы. Поэтому я не помню, чтобы я его читал. Попал ли он ко мне, я также сейчас не помню, но возможно, что такие идеи обуревали некоторых из наших сотрудников. Это возможно.

Файф: Понятно. Итак, если вы не согласны, то взгляните на страницу 110, где вы найдете выдержку из речи Гитлера, произнесенной в «Спортпаласе» 26 сентября 1938 г. В конце этой выдержки говорится, что фюрер высказался в отношении Польши после того, как воздал должное Пилсудскому. «Мы все уверены в том, что это соглашение приведет к длительному умиротворению. Мы понимаем, что здесь речь идет о двух народах, которые должны существовать вместе, и ни один из них не должен покидать другого. Народ из 33 миллионов всегда будет стремиться найти выход к морю. Поэтому необходимо было найти путь к взаимопониманию. Этот путь найден, и он все время будет расширяться. Конечно, в этом отношении были трудности. Национальные меньшинства и национальные группы часто ссорились между собой. Но основное — это то, что оба правительства и все благоразумные и дальновидные люди этих двух стран обладают крепкой волей и решимостью улучшить свои взаимные отношения. Это действительно является более ценными усилиями для достижения мира, чем вся болтовня во дворце Лиги наций в Женеве».

Как вы думаете, это было честное высказывание?

Риббентроп: Да, думаю, что таково было личное мнение фюрера в то время.

Файф: Таким образом, в то время все вопросы об обращении с меньшинствами в Польше считались несущественными вопросами. Не так ли?

Риббентроп: Нет, они не были несущественными. Это был очень трудный пункт отношений между нами и Польшей, который постоянно существовал, и фюрер такими высказываниями пытался преодолеть это противоречие.

Файф: Во всяком случае, вы согласитесь со мной, что речи того времени были полны похвал И дружеских высказываний по отношению к Польше?

Риббентроп: Да, мы надеялись на то, что мы сумеем удовлетворительно и разумно решить таким образом вопрос о немецком национальном меньшинстве в Польше. Это было нашей политикой, начиная с 1934 года.

Файф: И немедленно после Мюнхена вы впервые поставили вопрос о Данциге в беседе с Липским в октябре?

Риббентроп: Да, правильно, 28 октября.

Файф: А поляки дали ответ 31-го числа через Липского. Вы, вероятно, получили этот ответ днем позже. В нем содержалось предложение о двустороннем соглашении между Германией и Польшей, но указывалось, что возвращение Данцига Германии приведет к конфликту.

Я изложил вам этот вопрос в общих чертах. Я только хотел напомнить вам об общем содержании ответа. Вы помните?

Риббентроп: Насколько я помню, это было не совсем так. Фюрер поручил мне — это было как раз 28 октября — вызвать посла Липского в Берхтесгаден. Это поручение было дано, так как фюрер, повидимому, продолжая придерживаться, может быть, этой своей речи во дворце спорта, — сейчас я уже не помню точно, желал теперь выяснить отношения со всеми своими соседями. И именно как раз с Польшей. Поэтому он поручил мне, чтобы я переговорил с Липским по вопросу о Данциге и по вопросу о воссоединении с Восточной Пруссией. Я пригласил к себе посла Липокого и в очень дружественной атмосфере представил ему эти положения. Посол Липский отнесся к ним очень сдержанно, сказав, что Данциг, во всяком случае, не является простой проблемой, но что он запросит об этом свое правительство. Я просил его это сделать в ближайшее время и сообщить мне об этом. Это было началом переговоров с Польшей.

Файф: Хорошо, а теперь перейдите, пожалуйста, к странице 114 там имеется запись беседы Бека с Гитлером 5 января. Я хочу обратить ваше внимание лишь на последний абзац, в котором речь идет о том, что после того, как Век сказал, что вопрос о Данциге очень сложный, «канцлер заявил в ответ на это, что для того, чтобы разрешить этот вопрос, будет необходимо найти что-то совершенно новое, новую форму, которая, с одной стороны, обеспечила бы интересы германского населения, а, с другой стороны, — польские интересы. В дополнение канцлер заявил, что министр может быть совершенно спокоен: он не будет поставлен перед свершившимся фактом в отношении Данцига, и ничего не будет сделано для того, чтобы усложнить положение польского правительства». Скажите, прочли ли вы это, а затем я задам вам вопрос.

Риббентроп: Да, я читал это.

Файф: Теперь взгляните на краткое изложение вашей беседы с Веком на следующий день. Это страница 115, в начале второго абзаца вы прочтете, что после того, как господин Век упомянул о Данциге, вы сказали: «В ответ Риббентроп вновь подчеркнул, что Германия не ищет никакого решения путем применения силы». Вот почти дословно то, что сказал Гитлер за день до этого. Вы видите это?

Риббентроп: Да.

Файф: Теперь возвратимся к странице 113. Это — распоряжения подсудимого Кейтеля, точнее, передача Кейтелем приказа фюрера о Данциге, датированного 24 ноября, изданного за шесть недель до этого. Он является дополнением к приказу от 21 октября. Там сказано:

«Помимо трех вариантов, упомянутых в инструкции от 21 октября, следует также проводить подготовку, которая дала бы возможность врасплох оккупировать немецкими войсками свободный город Данциг. Оккупирование Данцига. Подготовка будет проведена на следующей основе. Условия оккупации следующие: революционный порядок оккупации Данцига, использование политически благоприятной обстановки, но не война против Польши». Вам было известно об этих инструкциях?

Риббентроп: Нет, мне это было неизвестно. Этот приказ или что-то подобное я вижу в первый раз.