Левиафан. Проклятые земли - Алексей Фролов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже потеряв часть своих сил, он не мог не понять, кто перед ним. Ну, не конкретно, а так – в общих чертах. А вот причины его появления здесь пока оставались для Аудуна загадкой. Зато он не сомневался в том, что произойдет дальше.
– Возвращайся без меня, и не спорь, – бросил он, не поворачивая головы. Потом все же посмотрел в сторону Эйвинда и плотоядно улыбнулся. – Можешь позвать остальных. Тут будет, на что посмотреть.
Алкоголь в крови молодого хускарла нещадно тормозил соображалку. Наконец Эйвинд кивнул (скорее своим мыслям, чем Аудуну) и пошел в бражный зал, оглядываясь через плечо то на своего знаменосца, то на незнакомого воина, в котором вроде бы не было ничего злого или жестокого, и все же при одном только взгляде на его мощную поджарую фигуру хирдмана пробивала дрожь, каковой он в жизни никогда еще не испытывал.
– Кто ты такой? – прямо спросил Аудун, медленно доставая из ножен клинок, купленный этим утром в Тёнсберге. Хорошее оружие, легкое и надежное, не шедевр, но со смертными подраться – в самый раз. Но вот встречаться с себе подобными Аудун, честно говоря, не планировал.
– Ты ведь уже понял, – улыбка его стала еще шире. Улыбка вполне искренняя и даже красивая, но что-то под ней скрывалось, вызывая при ближайшем рассмотрении не самые приятные чувства. Аудун поймал себя на мысли, что с тем же успехом красивой можно назвать и филигранно сработанную секиру, которая в красоте своей не перестает быть оружием, смертельно опасным в умелой руке.
– Понял, – кивнул Аудун, он уже полностью извлек меч из ножен. – Но ты отсюда, с севера. Поэтому имя твое мне неизвестно.
– Верно, с севера, – воин тоже достал клинок, причем так быстро, что Аудун едва распознал это движение. – А вот ты – нет. Удивительно, не правда ли? Я не знаю ни твоего имени, ни твоего прошлого, но отлично знаю, зачем ты пришел сюда.
– И зачем же? – Аудун опустил левую руку к поясу, чтобы достать сакс. Незнакомец уже перекинул со спины щит и биться с ним одним лишь клинком было бы самоубийством. Будучи умелым воином с невероятным опытом, Аудун отлично видел, как его безымянный противник держит в руке оружие, как он поднимает щит, как ступает по хлипкой неустойчивой земле.
Воин в черном плаще умел сражаться. Он умел убивать. Но важнее было другое. В его движениях Аудун отчетливо видел, что он никогда не проигрывал. И не собирался нарушать эту добрую традицию.
– Ты пришел мстить, – тихо сказал незнакомец. Так тихо, что если бы эти слова не попали в точку, в самую суть, Аудун мог бы и не расслышать их. А потом, повинуясь какому-то беззвучному приказу, ударившему по струнам обостренных инстинктов, они бросились друг на друга.
И уже через два удара сердца Аудун пожалел, что хлестал мед наравне с Эйриком. Он, конечно, пьянел на порядок медленнее смертных, но все же пьянел. А сейчас ему предстоял поединок с противником куда более опасным, чем любой берсерк или ульфхеднар.
Он сместился в сторону, уходя от колющего удара, затем увернулся от рубящего и чтобы не попасть под несущуюся навстречу кромку щита, был вынужден откатиться прочь, кувыркнувшись по предательски расплывающейся земле. А вот его противник, кажется, не замечал этого, он будто парил над хлюпающей поверхностью, будто танцевал, переплавляя одно движение в другое, не останавливаясь ни на миг.
Аудун заблокировал рубящий удар, уколол скрамасаксом, который со звоном врезался в умбон подставленного щита. Отпрыгнул, снова атаковал, и едва не подставил шею под клинок незнакомого воина, когда тот в молниеносной контратаке, отбив его собственный меч, пустил свой по короткой обратной дуге. Аудун отпрянул, пригнулся и атаковал вновь. В этот раз он сделал три, а не два обманных финта, затем закружился в пируэте, но там, куда было направлено жало скрамасакса, уже никого не было.
Он чудом, инстинктивно выбросил руку с мечом вверх и в сторону, принимая на него мощный рубящий удар средней частью вражеского клинка. От этого удара сталь его меча противно взвыла, посыпались искры, а руку пронзила острая боль. Но Аудун не остановился, не отошел, чтобы дать руке отдых, напротив – он бросился на врага с удвоенной яростью.
Он шел вперед, нанося удары все быстрее и быстрее. Он видел, как противник улыбается и его синие глаза, напоминавшие два топаза, пляшущих в полумраке, разгорались ярче с каждым отбитым ударом, с каждым финтом, что пришелся впустую.
Однако незнакомец и сам не мог достать Аудуна, он умело парировал все выпады, идеально работал не только мечом, но и щитом, однако ж ни одна из его атак не достигла цели. Хотя, и Аудун не мог этого не признать, несколько раз его неведомый враг был критически близок к тому, чтобы пустить кровь новому знаменосцу конунга.
А еще он видел, что хускарлы Эйрика и весь Круг стоят на широких ступенях бражного зала. Стоят в буквальном смысле – с открытыми ртами. И он отлично их понимал, потому что знал, как это выглядит со стороны. Какими бы великими воинами они не были, хирдманы все же оставались смертными, а потому видели в лучшем случае треть происходящего.
Тут же Аудун отметил, что силы к нему однозначно возвращаются. Будь он в такой же форме вчера, во время боя с берсерками, так все закончилось бы быстрее и его даже не ранили бы. Рана уже почти затянулась, но, согласитесь, мало приятного, когда в тебя тычут заточенным железом, причем тычут весьма умело.
Он пригнулся, уходя от выброшенной в его сторону кромки щита, выпрямился и одновременно нанес удар снизу вверх, вкладывая в него инерцию распрямляющегося тела. Удар вышел быстрый и сильный, но незнакомец намеренно жестко блокировал его, хотя мог свести. Вновь металл загудел от боли, а Аудун плотнее сжал зубы, щурясь от искр, разогнавших полумрак. В пылу сражения они отошли от жаровен, а солнце уже почти скатилось за горизонт, так что вокруг сражавшихся с каждым мгновение все плотнее сгущался ночной полумрак. Но это могло стать проблемой для глаз смертных. Не для их глаз.
