Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски

сексуальная свобода – все это было новым и захватывающим для молодого американца, – вспоминал он. – Здесь создавался мир».

В письме семье, домой, Джонсон сообщал: «Думаю, что если нечто можно сказать с платформы берлинского кабаре – то можно и написать матери. Надо же, как я пытаюсь быть благопристойным, ужас какой-то! В Берлине в последнее время, судя по всему, перестали действовать законы против гомосексуализма, и после этого confẻrencier сообщал, что и запрет на секс с животными будет снят – останется лишь запрет на нормальные отношения. Аудитория нашла это очень забавным, да и я тоже – но тогда бы я этого ни за что не признал».

Джонсон, как и другие американцы, нашел немцев очень гостеприимными, что не было никак связано с сексуальными предпочтениями. «Американцы завоевали старую Германию, юные немцы были рады таким гостям, – вспоминал он. – Париж никогда не был таким gastfreundlich».

После провалившегося Пивного путча нацистов стали считать незначимыми. А в начале 1924 г. Гитлера вместе с Людендорформ и другими судили по обвинению в государственной измене. Гитлер использовал свой шанс выступить, чтобы явно провозгласить свою цель – свергнуть Веймарскую республику, а также объяснить свою теорию «удара в спину» со стороны политиков-предателей, ответственных за унизительное положение Германии за последующее экономическое бедствие. «Предать Республику – это не то же самое, что предать Германию». Судьи не мешали ему фактически руководить заседанием и даже устраивать перекрестный допрос свидетелей, и Гитлер набирал очки, высмеивая власти Баварии, которые сперва поддерживали его, но предали во время путча. Поскольку все знали, что баварское правительство неоднократно противилось и сопротивлялось центральным берлинским властям, то было нетрудно поверить Гитлеру, когда он заявлял, что «у нас была общая цель – избавиться от правительства рейха». Он добавлял, что перед путчем эта цель обсуждалась.

Позиция его была ясна: Гитлер действовал в соответствии со своими убеждениями, которые разделяли все, кто презирал текущую власть Германии, а вот баварские власти играли двойную игру. «Вы можете хоть тысячу раз объявить нас виновными, но богиня вечного суда истории усмехнется и порвет в клочки документы этого обвинения и приговор этого суда, – сказал он судьям. – Она оправдает нас».

Моурер впервые увидел Гитлера на этом суде, готовя репортаж, и впечатление тот произвел на него неизгладимое. «Он говорил с юмором, иронией и страстью, – писал Моурер. – Маленький подтянутый человек, порой похожий на немецкого сержанта, а порой – на администратора в венском магазине». Его речи практически «сокрушили» все утверждения баварских представителей власти. Когда он закончил речь, не было зрителя или корреспондента, не рвавшегося ему аплодировать», – заключил он.

Гитлера приговорили к пяти годам тюрьмы – минимальному сроку за государственную измену, а Людендорфа оправдали полностью. Мерфи из американского консульства так изложил свои выводы в отчете для Вашингтона от 10 марта 1924 г.: «Хотя путч в ноябре 1923 г. оказался провальным на уровне фарса, националистическое движение в Баварии совершенно не угасло. Оно просто временно задержалось… Предполагалось, что по окончании тюремного срока Гитлера, как не гражданина, отправят вон из страны. Все выглядело так, будто дальнейшая его националистическая деятельность невозможна».

В своих мемуарах, опубликованных в 1964 г., Мерфи отмечал, что выводы были «не вполне ошибкой». Он указывает, что в мемуарах лорда Д’Абернона, бывшего послом Британии в Германии, Гитлер упоминается лишь один раз. Имя будущего лидера Германии там встречается лишь в примечании, где говорится, что после своего выхода из тюрьмы Гитлер «исчез и был забыт».

Из Ландсбергской тюрьмы Гитлер вышел менее чем девять месяцев спустя, там он находился в весьма комфортных условиях и имел возможность надиктовать свою автобиографию «Mein Kampf». В тюрьме с ним обращались как с почетным гостем, он жил в комфортной большой комнате с отличным видом, доброжелатели присылали ему посылки, приходило множество гостей. И после выхода на свободу никто не отправил его в Австрию.

Но гитлеровское движение в отсутствие лидера страдало от внутренних неурядиц. Даже когда оно начало вновь мобилизовывать сторонников, а партия перестала быть запрещенной, привлекательность их программы была уже меньше из-за лучшей экономической ситуации в стране. В декабре 1924 г. прошли выборы в рейхстаг, где нацисты набрали жалкие 14 мест – притом что социалисты набрали 131, а германские националисты (менее радикальное правое движение) – 103. Во время президентских выборов в апреле 1925 г. правые партии поддержали фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, победившего очень легко, несмотря на свои 77 лет. Как вспоминал в своих мемуарах Гамильтон Фиш Армстронг, редактор престижного журнала Foreign Affairs, самым интересным в той предвыборной кампании было то, что о нацистах не думали «даже как о второстепенном факторе». Гитлер уже вышел из тюрьмы, но выступать публично еще не имел права – и, как добавляет Армстронг, «ни немцы, ни американцы, насколько я помню, не произносили это имя при мне».

В мае 1928 г. на парламентских выборах нацисты были еще менее популярны и получили лишь 12 мест. Социалисты меж тем заняли 152, а националисты сохранили за собой всего лишь 78. Неудивительно, что американские дипломаты и корреспонденты, временно заинтересовавшиеся Гитлером во время Пивного путча и последующего суда, в дальнейшем его игнорировали. Никто не вставал в очередь брать интервью, запросы про него не приходили ни из Вашингтона – дипломатам, ни из редакций – корреспондентам.

Нередко американцы, живущие в Берлине или проезжающие через него, были заняты друг другом и бывшими соотечественниками не меньше, чем окружающим миром. Никербокер в своем письме другу от 14 ноября 1927 г. дразнил его: «Между прочим, Хемингуэй сейчас в Берлине, якшается с Синклером Льюисом». Льюис, которому в 1930 г. суждено было стать первым американцем, получившим Нобелевскую премию по литературе, провел в Берлине немало времени из-за Дороти Томпсон, переехавшей туда в 1925 г. Томпсон была одной из первых женщин-корреспондентов, ставших знаменитыми: она работала на Philadelphia Public Ledger и New York Evening Post, а жила в квартире-дуплексе, второй этаж которой занимали Моуреры.

Никербокер, который в дальнейшем стал вместо нее работать в Берлине на газеты Филадельфии и Нью-Йорка, представил Томпсон Льюису во время чаепития у министра иностранных дел Германии. Дополнительной пикантности истории добавляют некоторые сообщения, что Томпсон и Никербокер были более чем коллегами и что связь их некоторое время была романтической.

Томпсон только что развелась с Джозефом Бардом, небезызвестным ловеласом венгерского происхождения. Брак Льюиса с Грейс Хеггер также разваливался в то время. Известный писатель и начинающая корреспондентка немедленно влюбились друг в друга. Томпсон однажды вечером позвонила Лилиан Моурер. «Заходи, у нас тут отличная компания собралась», – сказала она. Моурер пришла на второй этаж