Возвращение к людям - Джеймс Гривc

По вечерам я чаще всего бродил из бара в бар неподалеку от своего дома в Апминстере.

Внезапно футбол утратил для меня всякое значение. Единственное, что меня тогда интересовало, была выпивка. Когда я выпивал пять, шесть или семь кружек пива, то отключался от всего неприятного и видел мир в розовом свете

Тебе не нужен футбол, Джимбо. Пусть катятся к черту и Рон Гринвуд и «Вест Хэм». Еще выпью пару кружек, и домой….

Крушение

Чуть силу испытав картонного меча,

Скорей напиться пьян – вот на день все дела.

Должен предупредить читателя, что сейчас мы подходим к самой трагичной странице моей жизни. Многое из того, что тогда происходило, я смог восстановить лишь по рассказам очевидцев. Мое восприятие в то время было затуманено алкоголем, и я мало что помню сам. Жертва катастрофы всегда знает меньше, чем свидетели. Вот так и со мной. Я знаю только, что за те пять лет я разрушил свою жизнь.

Когда я в возрасте тридцати одного года ушел из футбола, то неожиданно почувствовал себя как выпущенный на свободу узник. Мне не надо было больше соблюдать никаких правил и предписаний, которым я подчинялся в течение шестнадцати лет. Никаких тренировок. Делай что хочешь, ложись спать когда хочешь. Это походило на райскую жизнь. А я вел себя как последний дурак.

Два года после своего ухода из «Вест Хэма» я не притрагивался к мячу и даже близко не подходил к футбольному полю. Очень быстро я прибавил двенадцать килограммов в весе, частично из-за отсутствия физической нагрузки, но главным образом из-за неумеренного и каждодневного пьянства. Мой день обычно начинался с того, что пару часов я занимался делами, но никогда долго в офисе не задерживался, чтобы не пропустить время открытия бара.

На протяжении всей своей спортивной карьеры я пил в основном пиво, но когда ушел из футбола, то перестал придерживаться этого правила. Во время завтрака я теперь выпивал несколько больших стопок водки, помимо шести, а то и больше кружек пива. Утро я проводил в баре и в баре свой день заканчивал. Перед уходом заказывал еще пару кружек пива с булкой или каким-нибудь дежурным блюдом. Затем шел домой и отсыпался в кресле после принятого за день спиртного. Вечером я снова готов был делать обход баров в Апминстере. В общей сложности за день я выпивал кружек шестнадцать пива и что-то около восьми стопок водки. Мне казалось, в этом нет ничего дурного.

Моя жена Ирена была в ужасе от того, как страшно я физически опустился. Она первая поняла, чем мне все это грозит. А я? Я был совершенно поглощен тем, что доставляло мне удовольствие, чтобы осознать опасность происходящего. Я ведь мог остановиться в любую минуту. Так мне казалось.

В тот период у меня не было никаких материальных затруднений. Упаковочное дело, за которое я взялся на паях со своим шурином Томом по возвращении из Милана, заняв в банке тысячу фунтов, превратилось в небольшое, но процветающее предприятие с миллионным оборотом. Я входил в правление основной компании. Когда я не пил, то уделял делу максимум внимания. Часто в мои обязанности входили встречи с нужными клиентами в ресторане, и тут, конечно, не могло обойтись без выпивки. Эта часть работы тогда была для меня особенно привлекательна.

Так прошло два года. А затем я запил по-настоящему.

Я никогда не любил пить в одиночестве. Когда я только пристрастился к пиву, мне, пожалуй, больше удовольствия доставляла сама атмосфера паба, чем содержимое моего стакана. Но, начав серьезно пить после ухода из «Вест Хэма», я уже не мог ничего делать, если с утра не выпивал. Я стал тайком приносить домой водку и прятать от Ирены, чтобы она не знала, сколько я пью. Ирена видела, как я время от времени подхожу к бару, чтобы выпить коктейль, и сердилась, говоря, что я пью слишком много. А за ее спиной я подливал в свой стакан водку, которая была спрятана в кабинете или в спальне.

Ирена считала причиной участившихся выпивок мой слишком ранний уход из футбола. Конечно, она была права. Но я бы ни за что на свете тогда не признался, что мне не хватает футбола. Пока в руках у меня стакан со спиртным, я был счастлив. Но ни с того ни с сего я вдруг впадал в глубокое уныние и, если не был пьян, становился угрюмым и замкнутым. Теперь я часто добирался домой одуревшим от выпитого, совершенно не помня, где я был и что делал. В такие жуткие минуты я создавал дома для Ирены и детей сущий ад. Сознание того, что я не могу ничего ни исправить, ни остановить, вызывало во мне дикие приступы ярости. Я бил стекла в окнах, вышибал двери, иногда даже пытался ударить Ирену. Она научилась распознавать мое состояние и знала, когда лучше не попадаться мне на дороге. Это время было для нее страшным испытанием.

Следующие два года я пил, зная, что стал алкоголиком. Пил не потому, что хотел, а потому, что не мог уже без этого обойтись. Иногда за день я выпивал не меньше шестнадцати или двадцати кружек пива, а дома добавлял еще бутылку водки. У меня вошло в привычку держать водку около кровати, чтобы, проснувшись, сразу выпить. Тогда, я знал, у меня не будут трястись руки и организм получит «завод» на весь день. В какой-то момент мы с Иреной решили, что я смогу спастись, если снова начну играть в футбол, и я сделал попытку вернуться, выступив в местном клубе «Брентвуд», а затем в «Челмсфорде». Но играл я без особой охоты и вскоре бросил эту затею, полностью отдавшись пьянству. Иногда я ошибался в расчетах, сколько мне нужно водки и где дома можно надежно припрятать бутылку, тогда рано утром я уже стоял на ступеньках местного супермаркета, дожидаясь, когда его откроют. Дождавшись, я брал корзину, бросал туда какие-нибудь продукты, будто пришел в магазин по поручению жены, а затем спешил в секцию спиртных напитков, брал пару бутылок водки и, заплатив за все, торопился домой, чтобы влить в себя наконец спиртное.

Алкоголик всегда последним признает, что он алкоголик. Два года я изо всех сил старался обмануть себя, что алкоголизм не представляет для меня никакой серьезной опасности. Что следующий раз я брошу пить.

На следующей неделе ты, Джимбо, завяжешь с выпивкой. Снова начнешь входить в форму. Будешь играть понемногу в сквош,[21] теннис, может быть, примешь участие в каком-нибудь воскресном матче. Ведь тебе всего тридцать четыре года. Брось пить и всерьез займись спортом. На следующей неделе….

Конечно, эта следующая неделя никогда не наступала. Я действительно начинал заниматься спортом. Гольф, сквош, теннис, иногда благотворительные или воскресные футбольные матчи. Но пить я продолжал, а играть был в состоянии только потому, что оправлялся после выпитого быстрее, чем большинство пьющих. Тот, кто имел возможность наблюдать тогда за моей игрой, никогда не подумал бы, что перед ним человек, который два дня подряд пил водку и пиво как воду.

Говорят, что человек становится алкоголиком тогда, когда за выпивку начинает расплачиваться не только деньгами. Теперь я мог причислить к этой категории и себя. Я заплатил за нее любовью своей жены, уважением своих детей, своей деловой карьерой. Я решил всерьез попытаться взять себя в руки и согласился пойти в частную лечебницу. В течение месяца меня постепенно избавляли от моей пагубной страсти, и я вышел оттуда убежденный, что победил чудовище с одного захода. Не вышло.

На несколько недель я оставил привычку пить в одиночестве. Это мне сделалось ненужным. Теперь я знал, что могу перестать пить, если возьму себя в руки. А пока буду выпивать умеренно. Только пару кружек в день….

Очень скоро эта «пара кружек в день» превратилась в несколько литров в день. А затем снова крепкие напитки. И опять – лечебница.

Вот так я провел следующие три года моей жизни. Выпивки. Лечебница. Выпивки. Лечебница. А в это время рушился мой мир. Раз десять, по крайней мере, я проходил лечение в частных клиниках. Я прошел через руки дюжины психиатров, платя им сотни фунтов за помощь, чтобы затем начисто о ней забыть. Я стал безнадежным алкоголиком.

Мой доктор, в прошлом участник олимпийских игр, хорошо представлял себе проблемы и трудности, с которыми сталкиваются ведущие спортсмены, внезапно оказавшиеся вне спорта; он-то и ввел меня в общество «Анонимных алкоголиков». Я сходил пару раз на их собрания, но это на меня никак не подействовало.

Сплошной треп, и больше ничего. К тому же все они уже законченные алкоголики. Я никогда не опущусь так низко, как некоторые из них. Ну а теперь, куда бы нам пойти выпить, Джимбо?..

Все у меня рушилось. Ирена, терпеливо возившаяся со мной два года, дошла до предела и не могла больше выносить такой жизни. Я переехал к своим родителям и приходил домой, только чтобы повидаться с детьми. Том, мой шурин и деловой партнер, видел, как тяжело со мной приходится его сестре Ирене, и это он переживал болезненней, чем мое небрежное отношение к делам. У нас начались размолвки, и теперь я понимаю, что виноват в них в основном один я. Кончилось тем, что я продал свою долю в фирме, которую создавали мы с Томом в течение долгих лет. У меня остались два магазина верхней одежды и бюро путешествий – дело самое неподходящее для алкоголика, так как с ним связана необходимость устанавливать контакты с людьми, часто предоставляющая повод для выпивки. С магазинами верхней одежды я обанкротился в основном из-за экономического кризиса в стране, но пьянство тут тоже сыграло свою роль, так как соображать я стал гораздо хуже.