Записки экспедитора Тайной канцелярии - Олег Рясков

– О-о-о! – взревел Александр Данилович. – Это что ж значит? Теперь ты мне вопросы задавать будешь?

– Да не в вопросах дело! – урезонил его гнев Самойлов. – Сдается мне, что не в помощь вам гонцы сии прибыли.

Упорство Ивана достигло цели, Меншиков перестал метаться по комнате:

– Ладно! Ну, говори, раз больше меня знаешь!

– Счеты они свои масонские сводили, – выпалил Иван. – И Фалинелли убить чужими руками. и казной овладеть.

– Стоп! Какой казной? – насторожился князь.

– Не спрашивайте, откуда прознал, но посланцы сии прибыли прибрать казну Ордена. что Фалинелли хранил.

– Кто еще об этом знает?

– Никто!

– Ой ли? – недоверчиво спросил Меншиков.

– Ей-богу никто! – перекрестился Иван.

– Ох, парень, не сносить тебе головы, если б не твой папаша. Ладно, ступай пока. О разговоре нашем молчи.

– Ваша светлость… – замялся Иван у двери.

– Что еще? – с досадой спросил князь.

– Позвольте веер забрать?

– Бери, – нечего было и спрашивать о такой пустяковине. А вот что надобно ему дать понять: – И помни, Меншиков ничего никогда не забывает! Ступай!

Светлейший кинул веер Самойлову, тот улыбнулся князю и вышел.

– А я, дружок, за тобой пригляжу, – вслух сам себе прошептал Светлейший.

Иван почти не спал, он вернулся домой под утро, разделся, взял кусок мыла и попытался смыть с себя грязь, а вместе с нею и мрачные мысли, но те все не давали ему покоя. Едва сумрачный день затеплился, он оделся и вышел из дома. С трудом справляясь с усталостью, шел Самойлов по мостовой. Вдруг сзади раздался цокот копыт по булыжнику. Он посторонился, но карета остановилась, дверца приоткрылась, и показалось лицо Ушакова:

– Самойлов! – окликнул он нашего героя. – О чем со Светлейшим говорил, расскажешь по дороге, а сейчас нас с тобой Толстой ожидает! Садись!

Иван послушно сел в карету.

Глава VI,

о зайцах и черепахах и о том, как на пути любви внезапно и неотвратимо встает разлука

Андрей Иванович внимательно посмотрел на своего протеже тяжелым испытующим взглядом, словно хотел выведать все его мысли и чувства, затем, наконец, изрек:

– Ну, Ваня, поведай мне, как ты залез в трубу с нечистотами в Приказе, а оказался у князя Меньшикова в кабинете?

– След-то я правильно взял, – пустился в объяснения Самойлов, – и вот тому доказательство.

Он протянул Ушакову найденную улику, демонстрируя тем самым, что не зря ему доверили сие важное дело – справился лучшим образом, преступника нашел и вину его может подтвердить.

– А что у князя был – так то они меня на улице: мешок на голову – и пред светлы очи, – добавил он, не сумев скрыть обиды за столь грубое, а главное – незаслуженное обхождение.

Ушаков повертел в руках веер, осмотрел изящный кинжал и продолжил расспросы:

– И что же Светлейшему надо было от твоей персоны?

– Справлялся, кого я искал, – не моргнув глазом ответил Иван.

– А ты? – насторожился его визави.

– А что я? Я ему объяснил, что убийцу искал.

Тут наш герой впервые усомнился, что поступил правильно, когда выложил все Меншикову начистоту. Ироничный смех Ушакова подтвердил его опасения.

– Святая простота! – только и вымолвил Андрей Иванович.

Вот и как его понимать прикажете? Разве объяснит, что за игры у них с Меншиковым и что кому говорить нельзя? И ведь оба России служат, только как-то по-разному это у них выходит. А ему что прикажете делать, коли и один и другой его наняли? Как во всем разобраться? Так размышлял наш Ваня, пока карета везла их по мощеным улицам града Петрова к дому Ушакова. Путь, впрочем, был не слишком длинен, так что вскоре они шагали уже по анфиладе залов. Тут Андрей Иванович снизошел, наконец, до некоторых наставлений:

– Ох, Ваня, хороший ты парень. Уж не знаю, чем ты любопытен стал князю. Но вот тебе мой совет! Побереги голову! Завтра же я тебя ушлю из столицы. А Толстому пока про Светлейшего ни слова.

Граф Толстой ожидал известий в кабинете Ушакова и уже чувствовал определенное нетерпение. Наконец, двери распахнулись, и на пороге появился хозяин дома вместе со своим новым протеже. Андрей Иванович представил графу Самойлова и велел ему доложить в подробностях все, что удалось разузнать по интересующему их делу. Иван с готовностью отрапортовал, как спустился в подземелье, осмотрел его, обнаружил выход и труп солдата возле него.

– Странно, – задумчиво откликнулся Ушаков, – об этом потайном ходе знал только я и мой человек. Насколько вездесущи масоны…

– Главное – я нашел вот это, – тут Самойлов достал свой козырь – веер Мари, и протянул его графу.

Толстой, слушавший доклад молча и хмуро, веером заинтересовался, осмотрел его и прищелкнул языком:

– Однако! Вот это женщина! Арестовали?

Ушаков молча повернулся к Туманову, который

только что вошел в кабинет и ждал минуты для отчета о данном ему поручении.

– Арестовать их сейчас никак нельзя. Сегодня ночью они скрылись.

– Погоню организовали? – строго спросил Толстой.

– Да, но они имеют несколько часов форы, – вмешался Ушаков. – Думаю, прикрывшись возможной помощью Меншикову, они решали свои проблемы.

– Свои? – не понял граф.

– Их главной целью был сын Фалинелли. Вернее, средства Ордена, которые он хранил.

– Их уже нашли?

– Фалинелли последнее время общался с Белозеровым, не исключено, что казна Ордена была перевезена к нему, – ответил Туманов.

– Вы его уже опросили? – продолжал выстраивать цепочку событий Толстой.

– Пытались, – неохотно признался Андрей Иванович, – старик помер от удара.

– Но мы обыскали весь дом, – добавил Туманов.

– И?.. – терял терпение граф.

– Пока не нашли! – отрезал Ушаков. – Но, к слову сказать, не мы одни пытались.

– Это как понять?

– Французы наши перерыли все у Фалинелли и наведывались к Белозеровым.

Поняв, что ничего более по сему грешному делу не известно, Толстой взглядом и кивком головы приказал начальнику Тайного приказа отпустить своих людей, а когда Иван с Тумановым вышли, спросил:

– А что наш Самойлов?

– Смышлен, – ответил Ушаков, – но есть за ним один грешок – врать не умеет!

– Ты знаешь сказку про черепаху и зайца? – помолчав немного, произнес граф. – Мне очень надоело быть черепахой!

И он выразительно посмотрел на Андрея Ивановича. Потом вдруг рассмеялся, но смех его был каким-то желчным. Что оставалось делать Ушакову? Только рассмеяться вместе с графом: пусть уж Толстой развеется этим смехом, а там, глядишь, и поостынет. Отсмеявшись, Толстой бросил веер на стол, еще раз значительно глянул на Ушакова – помни, мол! – и покинул кабинет. «Остынет, – подумал Андрей Иванович, – не впервой! А вот Самойлову придется остудить свой пыл, пока он еще куда-нибудь не сунулся».

Нравился Ушакову этот парень. И нюх у него был, и хватка, необходимая тайному сыщику, и благородство, что в последнее время было редкостью в людях вообще, да и в его ведомстве не часто встречалось. Но многому еще учить его надобно, а то и сам пропадет, и государству Российскому не то что пользу, а непоправимый урон может нанести. Их служба ошибок не прощает. А потому, отправляясь ставить точку в деле Белозеровых и велев Ивану занять место рядом с собой в карете, в который раз втолковывал Андрей Иванович своему подопечному прописные, казалось, истины:

– Преображенский Приказ и Тайная канцелярия, Самойлов, потому и называются тайными, что все, что происходит в них, есть дело государственной важности и наружу не выходит, – Ушаков стукнул тростью в потолок кареты и крикнул: – Останови-ка, дружок!

Они вышли, и Андрей Иванович продолжил свои наставления:

– То, что ты знаком с Белозеровыми, ничего хорошего ни тебе, ни им не сулит.

– Да, но. – попытался возразить Иван, а Ушаков опередил его:

– Молчи, все знаю. но сделать ничего не могу..

Они прошли к дальней заставе. Серый балтийский туман окутал окрестности. Ушаков остановился и устремил взгляд вдаль, словно задумался о чем-то. Иван решился, наконец, втолковать этому бессердечному служаке, что есть на свете вещи превыше долга и что он так приучен. Но урок, который подготовил ему Ушаков в то туманное утро, оказался красноречивее всяких слов.

Из дверей дома, на углу которого они остановились, конвой вывел трех женщин, одетых в дорожное платье. В руках у арестанток были узелки, солдаты посадили их на телегу. Лошади тронулись, и одна из несчастных обернулась. И только тут Самойлов увидел глаза – те единственные, ради которых и стоило жить. Он рванулся вперед, Андрей Иванович попытался удержать его от ненужного шага, уперевшись массивным набалдашником трости в грудь, но Иван оттолкнул Ушакова и бросился к телеге, увозившей семью родовитого дворянина в неизвестность.

Андрей Иванович не двинулся с места, так и остался наблюдать, как солдаты преградили путь нашему герою, как тот сопротивлялся, пытаясь прорваться к любимой, – но все тщетно. Телега уезжала все дальше, разлука была неминуема. Иногда человеку остается лишь смириться со своей долей.