Сон над бездной - Татьяна Степанова

Сразу по приезде Елена Андреевна с частью этого самого персонала рассталась. С ней и Шагариным по ее желанию остались шофер Анджей и пожилая медсестра-чешка. Прочие санитары и медсестры получили расчет. Миссия Кравченко и Мещерского тоже, по логике вещей, после переправы Шагарина через украинскую границу была окончена. Но…

– Я думаю, Василий Васильевич Чугунов не будет против, если вы, Вадим, и ваш напарник задержитесь тут еще на пару дней, – объявила Елена Андреевна Кравченко. – Вы мне оба очень помогли. Тут мы, конечно, у наших друзей, но все равно я бы хотела, чтобы вы остались. Я убедилась, что могу положиться на вас. А знаете, как бывает – в трудный момент таких людей как раз и не хватает.

Кравченко не очень понял, что она, собственно, имела в виду. Мещерский предположил, что Шагарина все еще не до конца пришла в себя после перенесенного стресса.

– Мы были с ней там, на вилле, мы все это видели и пережили вместе. И в этом смысле мы для нее сейчас главная эмоциональная подпорка, – сказал он. – А охранять ее и мальчика здесь, кажется, уж точно не от кого. Этот Лесюк, и его семья, и Шерлинги – они же все старые знакомые Шагариных, люди их круга, близкие им.

И действительно, уже утром во время завтрака стало ясно, что Шагарина в Нивецком замке ждет и встречает не один только Андрей Богданович Лесюк. Поглядеть на «воскресшего из мертвых» прибыло все лесюковское семейство – жена, сестра жены и двадцатипятилетний красавец-сын. Жену Лесюка звали Олеся Михайловна, ее младшую сестру Злата Михайловна. У скромняги Мещерского дух захватило, когда он увидел на лестнице двух этих роскошных блондинок. С первого взгляда он даже затруднился определить их возраст – так они были хороши, так сияли на их загорелых прекрасных лицах белозубые голливудские улыбки.

– Жене лет сорок пять, а сестрице ее на пяток меньше, – хмыкнул на восторженные восклицания Мещерского «Какие женщины, Вадик!» Кравченко. – Остальное хитрости косметологов и укольчики ботокса. У Олеси Михайловны видал сынуля какой вымахал? Ну, отсюда и считай их бабьи годы.

Сын Олеси Михайловны Богдан походил скорее на ее молодого любовника. Он был выше на голову своей прекрасной матери, да и обращался с ней несколько свысока, с этаким насмешливым покровительственным почтением. Впрочем, утром Кравченко и Мещерский Богдана рассмотрели плохо – он сразу куда-то исчез и появился только к ужину.

Лесюки разместились здесь же, в Верхнем замке, в апартаментах как раз над музейной экспозицией, выставленной в Рыцарском зале. Было странно сознавать, что в тот момент, когда в Рыцарском зале шла экскурсия для туристов с Полтавщины, наверху, над всей этой средневековой кунсткамерой – арбалетами и бердышами, закрепленными на стенах, источенными молью чучелами кабанов, волков и оленей, старинными венгерскими шпалерами, немецкими гравюрами и мраморным бюстом эрц-герцога Леопольда, прекрасная блондинка Злата, точно карпатская русалка, плещется в шипучей ароматной воде джакузи. В Нивецком замке, ставшем волею судьбы первым в Закарпатье музейным памятником, функционировавшим за счет богатого спонсора, протечек не боялись. И с канализацией (отремонтированной по европейским стандартам) тут все тоже было впервые за многие столетия нормально.

Но вот кто прибыл в Нивецкий замок нежданно-негаданно, так сказать, полным экспромтом – так это домашние Павла Арсеньевича Шерлинга: его жена Лидия Антоновна и дочка Маша. Как выяснилось, они прилетели ночью. Наблюдательный Мещерский заметил, что для самого Павла Шерлинга это оказалось весьма неприятным сюрпризом. По крайней мере нечаянная радость встречи с женой была выражена им весьма фальшивым и натянуто-бодрым возгласом: «Лида, и ты здесь, оказывается!» Взгляд же его при этом восклицании выдавал раздражение, смятение и тревогу. Мещерский заметил и еще одну деталь – не только Павла Шерлинга, но и Елену Андреевну Шагарину встреча с Лидией Антоновной не обрадовала.

Самому же Мещерскому Лидия Антоновна опять же, как и Илья, скорее понравилась, чем не понравилась. Нет, она не была такой бьющей по натянутым мужским нервам красоткой, как Олеся и Злата, язык бы не повернулся назвать ее и секс-бомбой, но… Не заметить ее было трудно. Пройти мимо, не оглянуться практически невозможно. Созерцая Лидию Антоновну в профиль и анфас, Мещерский вспомнил все, что читал про «бальзаковский возраст». Это зрелое совершенство – мягкость линий, округлость форм, роскошные пепельные волосы, матовая кожа, сплав европейского лоска и безупречных манер, женственности и стиля. Отчего-то представилась вдруг Царевна-Лебедь с картины Врубеля, женские портреты Серебряного века. Лидия Антоновна – эта сорокалетняя дама, имеющая взрослую дочь, казалась гостьей из того канувшего в небытие мира. Ее белый льняной брючный костюм выглядел намного эффектнее, чем английское дорожное манто рыжей, измочаленной переживаниями Елены Андреевны и потертые джинсы и леопардовые топы от «Дольче Габанна» прекрасных охотниц-амазонок Олеси и Златы Михайловны.

Лидия Антоновна встретила их кортеж в рассветный час во дворе замка (охотницы появились на авансцене только во время завтрака). Мещерский там, во дворе, стал свидетелем короткого разговора, происшедшего между Лидией Антоновной и Еленой Андреевной.

– Как он? – пылко спросила Лидия Антоновна.

Вот так, сразу в лоб, никаких там чисто женских «С приездом, дорогая, рада тебя видеть, душечка».

– Жив, как видишь.

Ответ Елены Андреевны был краток и сух. И тоже никаких там «Привет, Лидочка».

– Ты, наверное, устала?

– Я с ног валюсь, но это ничего не значит.

– Я могу тебя сменить.

– Нет.

– Но я хочу помочь, – голос Лидии Антоновны дрогнул.

– Кому?

– Тебе и ему.

– Его оставь в покое.

Это было процежено Еленой Андреевной сквозь зубы. И тут же она громко окликнула помогавшего вытаскивать из джипа вещи Кравченко: «Вадим, там Илюшин велосипед, пожалуйста, проследите, чтобы его не повредили, пусть его отнесут наверх!»

Дочь Шерлингов Машу Мещерский увидел позже. Девчонка в общем-то славная, но до матери ей пока далеко. Надо подрасти. Глазастенькая, с веснушками на носу, волосы, правда, красивые – мамины, а так, по большому счету, рядовой товарищ. На фоне же ослепительных амазонок она в своих брючках-капри цвета хаки и пятнистой маечке вообще терялась, линяла.

Шерлинги тоже разместились в Верхнем замке. Мещерский, помня, что дорогой шел разговор про какой-то отель на территории замка, поинтересовался – где ж такой здесь? Ему указали на трехэтажный желтый дом, сильно смахивающий на казарму, в левом крыле замкового комплекса. Перед домом был разбит роскошный цветник. Это был так называемый «дом варты» – караульная казарма при бывшей австро-венгерской тюрьме, а ныне уютнейший, хотя пока еще и не до конца оборудованный отель класса люкс.

Пройдя вдоль его фасада, Мещерский попал в небольшой замковый сад, состоявший сплошь из столетних лип и фруктовых деревьев – в основном черешен и груш, куртин, цветников. Зеленый оазис внутри каменной крепости радовал глаз. Но еще больше обрадовала глаз Мещерского смотровая площадка на западной стене замка. Сад примыкал вплотную к стене, возведенной над самым крутым, почти отвесным склоном Замковой горы. Вниз уступами шли остатки других, более древних стен, оборонительных валов и прочих фортификационных сооружений. Отсюда открывался вид на горы, на речку Латорицу, текущую в узкой долине, как на ладони были видны все окрестные поселки, оба шоссе, новая канатная дорога и подъемник – достопримечательности горнолыжного рая, создаваемого неугомонным Лесюком на склонах соседней Галич-горы.

Было только одно неудобство – часть каменной ограды смотровой площадки, размытая дождями, подточенная непогодой и ветрами, обвалилась. Как позже узнал Мещерский, по странному стечению обстоятельств это произошло после сильнейшего ливня буквально накануне приезда в замок гостей Андрея Богдановича Лесюка. В каменной кладке образовалась солидная полутораметровая брешь. Опасное место было обозначено яркой пластиковой лентой украинских национальных сине-желтых цветов. Брешь загородили еще и хрупким, наскоро сколоченным заборчиком. Туристов-экскурсантов на западную стену замка и в сад-цветник не допускали (в музее имелись еще две специально оборудованные смотровые площадки), поэтому пока все ремонтные работы здесь были отложены на потом.

Вернувшись к входу в музей, Мещерский прочел трогательную аннотацию по-английски (по-украински он читать не мог, а русского текста не было) о том, что «Нивецкая крепость – наиболее оригинальное фортификационное сооружение Центральной Европы XIII—XVII веков, сочетающее монументальность стиля с красотой и утонченностью архитектуры». Возле входа в «дом варты» он увидел Кравченко, беседовавшего с охранником. Охранник был хлопец медлительного и меланхоличного вида.